Единородная дочь - Джеймс Морроу

Часть третья

Второе пришествие Джули Кац

Глава 12

На этот раз никаких камер эктогенеза, никаких стерильных родовых путей из стекла и пластика, никаких пахнущих детским мылом уютных прачечных, мягких колыбелек с гусятами-погремушками, плавающими над головой. Только нагота и грязь. Подобно червям, вознамерившимся сожрать тебя, грязь проникает всюду: в нос, в уши, во влагалище. Нещадно палит полуденное солнце, сводят с ума тошнотворные испарения. Ты хочешь встать и не можешь, даже мысль о том, чтобы пошевелиться, приводит тебя в ужас. Ты лежишь, прилепившись к миру боком, уставившись на грязь, перебирая в памяти названия живых тварей, снующих на островке болотной травы и кружащих в воздухе: комары, гнус, мошкара, коралловая змея, мускусная черепаха… Что это, неудавшиеся творения Бога или шедевры Сатаны? Причем здесь… Ты же не в диком средневековье. Сейчас 2012 год. Так что всем этим тварям выпало представлять звенья эволюционной цепочки Дарвина.

Раздается злобное жужжание, и нечто… ах да, стрекоза, садится на нежный желтоватый объект, который ты определяешь как лилию. Замирают прозрачные перепончатые крылья, и ты чувствуешь: намерения стрекозы далеко не благие, она не собирается опылять лилию, она над ней поиздевается, изнасилует ее с безжалостностью Вайверна, вырвавшего у тебя из груди голубя божественной любви.

Собравшись с силами, ты поднимаешься и вопишь от боли, пронзающей истерзанную грудную клетку. Покрытая коркой засыхающего ила, сжав зубы от боли, ты упорно стремишься к тверди. Перед тобой простирается кукурузное поле, светятся на солнце полные жизни побеги, среди листьев прячутся чубатые малыши-початки. Ты бежишь, и грязь, высыхая, отваливается от кожи. Нет, не кукуруза тебе нужна, а то соломенное чучело, которое ее охраняет. Твой план подсказан фильмом, который когда-то тебя заставил посмотреть Роджер Уорт. На экране человек-невидимка, всеми отверженный, нагой, призрачно дрожащий, крадет одежду пугала, лишь бы не умереть от холода.

У пугала возится девочка: подвязывает его портки куском бельевой веревки. Худенькое веснушчатое личико, робкий взгляд, с футболки глупо улыбается клоун, под ним надпись «Цирк радости». Вся сцена представляет собой неплохой сюжет для обложки еженедельника «Ивнинг пост». Вот только твоя нагота… Спохватившись, ты прикрываешь одной рукой грудь, а другой промежность. У девчушки изумленно открывается ротик, и ты спешишь ее успокоить:

— Что случилось, маленькая, никогда не видела богиню Венеру?

— Ты с Венеры? — пораженно спрашивает дитя.

— Да. — Ты замечаешь, что девочка сжимает в руке маленькую лысую алебастровую куколку — этакий Говорящий Эмбрион, персонаж другого фильма твоей юности.

— Ты голая, — озадаченно констатирует девчушка.

Делать нечего, ты опускаешь руки.

— Это специальный космический скафандр.

— А я человек, — представляется Говорящий Эмбрион, — я могу думать и чувствовать.

Вдруг откуда-то из-под футболки с клоуном появляется маленький серебряный крестик на золотой цепочке, и девчонка задиристо тычет им в тебя, словно обезвреживая вампира.

— Ты еретичка? — Она отпускает крестик, и ты замечаешь, что вместо Иисуса на нем распятый ягненок неоапокалиптиков. — Еретичкой быть нехорошо, там охотники, они тебя подстрелят. Или еще хуже… А я хочу жить, — продолжает Эмбрион.

Жаль, что ты потеряла свою божественность, не то бы быстро угомонила эту малявку с ее дурацкой куклой. Отстранив девочку, ты принимаешься расстегивать клетчатую фланелевую рубашку пугала. «Цирк радости» — неужели тот самый аттракцион, который иногда устраивали «У Цезаря»? Если так, это означает, что Атлантик-Сити совсем недалеко.

— Эй, это же не твое, — пищит возмущенная малявка.

Ты надеваешь рубашку, обтрепанную, пропахшую протухшей копченой колбасой. Она достает тебе до колен: видно, отец девочки настоящий здоровяк.

— А где мы находимся?

— На ферме Тайлера.

— В Нью-Джерси?

— Угу. — Девчонка быстро чмокает свою куклу в лобик. — В Республике Верующих Нью-Джерси.

Ты снимаешь с чучела портки. Украсть у него одежду — это все равно что украсть плоть, приходит тебе в голову. Нью-Джерси, ура! Значит, Феба и Бикс где-то рядом. Боль в груди постепенно стихает.

— Ты хотела сказать, в штате?

— В Республике, — настаивает девчонка, — мы же отделились.

— Отделились? С ума сойти.

— Ну да, отделение штата Джерси, ты разве не знаешь?

— Отделились? Тут что, гражданская война была?

— Я сейчас папу позову, если ты еретичка, он тебя в два счета вышвырнет.

Ты быстренько представляешь себе «папу», этакого туповатого великана в комбинезоне и с двустволкой в руке. Господи, избавь нас от гнева папы. Не задумываясь ты бросаешься наутек, прокладывая дорогу среди высоких стеблей. Тебе тридцать восемь, но в юности, играя за «Тигриц Бригантин», ты получила хорошую закалку. Как там папа? Успел тебя засечь?

Охотники за еретиками, Республика Верующих, отделение штата Джерси… Отделение? Похоже, путь простого смертного может оказаться более тернистым, чем ты предполагала.

Выбравшись из зарослей кукурузы, ты оказываешься на шоссе. «Дорога 30» — гласит табличка на столбе, облепленном обертками от конфет и пустыми пакетиками из-под семян. Ты взбираешься на насыпь и поднимаешь руку, пытаясь остановить машину. Кювет — просто ров с отбросами, заваленный колечками от пивных банок, пустыми канистрами из-под машинного масла, сплющенными пластиковыми бутылками, просроченными пропусками в Республику Нью-Джерси. Мимо тебя, в сторону океана, проносятся разномастные автомобили: древние ржавые развалюхи вперемежку с современнейшими моделями сплошь из никеля и пластика. Ну да, сейчас ведь 2012 год. Пока тебя не было, будущее стало настоящим.

Рядом тормозит пикап. На дверце пассажирского салона нарисован улыбающийся ангел с огненным мечом в руке. В потрепанной рубахе, с перепачканным лицом, ты похожа на жертву изнасилования, а это, по идее, должно либо вызвать сочувствие, либо привлечь другого насильника, который видит в тебе легкую добычу. Мысленно ты отрабатываешь прием, которому тебя научила тетя Джорджина. Нет, расслабься: водитель, хоть и мужчина, но вполне внушает доверие. Невысокого роста, подтянутый, с благообразным смуглым лицом, он напоминает энергичного, тренированного Будду.

— Вам в город? — скороговоркой спрашивает он.

— Меня не было в стране, — отвечаешь ты, кивнув, — пятнадцать лет. К Атлантическому океану по дороге?

Водитель натянуто улыбается. Ты забираешься внутрь.

— А что вы возите?

— Грешников, — коротко отвечает водитель, вливаясь в поток машин. Серебряный распятый ягненок скорбно смотрит с отворота его блейзера. — Я уже семь лет в «Цирке», да еще на такой нервной работе, а они мне до сих пор свободный вход не могут предоставить. Не ценят они своих работников. — Он обращает на тебя ласковые, как у игрушечного медвежонка, глаза. — Да, мэм, видок у вас еще тот. Что, на еретиков наткнулись?

Памятуя враждебность девчонки с фермы, ты прикидываешь, что к чему. Чтобы преуспеть в современном Нью-Джерси, нужно быть однозначным противником ереси.

— Ага, — лжешь ты, — они меня избили.

— Вот черти! Отвезти вас в больницу?

— Высадите меня на берегу Гурона. — Ты узнаешь старую афишу «Тропиканы», видишь странное непривычное объявление: «“Цирк радости” представляет меч, несущий благо. Добро пожаловать 11 апреля». — Я домой пешочком.

— И все же наведайтесь к врачу, мэм.

— Спасибо, обойдется.

— Вот что, простому незнакомцу я бы этого не сказал, но вижу, у вас с ними свои счеты… — Водитель заговорщически подмигивает. — Завтра вечером намечается разборка с одним еретиком, мы с ребятами сами… понимаете, о чем я? Его вчера изловили на Соммерсе. Вы как?

— Спасибо, приду, — говоришь ты, притворно улыбаясь. Засохшая грязь безжалостно стягивает кожу, рассыпаясь по щекам миллионом зудящих трещинок.

— Приходите на стоянку, что возле рынка, в половине восьмого. До комендантского часа сто раз успеем. Спросите меня. Меня зовут Ник Шайнер, я вас проведу. Или Чарли Филдинга, он привезет кирпичи.

— Кирпичи?

— Ну да: мы будем разбрасывать камни, вернее, забрасывать камнями.

Не может быть. Похоже, Ник Шайнер только что пригласил тебя принять участие в избиении камнями живого человека.

— Честно говоря, я еще ни разу не принимала в этом участия, — виновато признаешься ты, а тем временем тридцатое шоссе плавно переходит в бульвар Абсекон.

— С этими еретиками такая штука: если ты его изловил, то пошевеливайся, иначе отнимут, тут они нос по ветру держат. — Шайнер сердито кивнул куда-то вверх. Снова блеснул серебряный ягненок. — А вот контрамарочку хотя бы изредка подбросить слабо. Все-таки семь лет на них пашу, таскаюсь с их вшивыми грешниками. Или я многого прошу?