Московские праздные дни: Метафизический путеводитель по столице и ее календарю - Андрей Балдин

Может быть, так Москва отдыхает перед настоящей Страстной, перед Пасхой.

*

Про 1 апреля ничего писать не стал. День Дурака, день апрельской (спящей) рыбы — это у французов, день насмешек над людьми, которые с зимы еще не проснулись и пребывают умом как будто в прошлом году. По идее, тут все хорошо для «праздной» книги, но все же, на мой взгляд, он какой-то не московский, этот день. Москва не может выбрать один день для веселья, так же как для любви (тем более 14 февраля, в зиму и стужу). Это внешние праздники.

1 апреля 1584 года умер Иван Грозный.

1 апреля 1809 года родился Гоголь. Того и довольно.

Заканчивается первый этап праздничного московского цикла. Был (длился всю осень) «нулевой», подготовительный, затем пришло Рождество, Новый год явился и двинулся на Сретение и понемногу так разбежался, что взволновал всю Москву. И вот уже первый этап миновал: год «построен» на четверть.

Время в Москве (свет по Москве) идет уверенно, по-прежнему по линии, над пропастью Великого поста, но эта линия уже не острый луч-скальпель Сретенья, который более будоражил, колол, членил по осям московское целое, но поток — мартовский, апрельский, проливающийся прямо в море Пасхи.

На равноденствие происходит «времяворот» и открываются во всех стороны сырые бездны, Москва сама с собой вступает в схватку; к Благовещению это испытание в общем и целом заканчивается.

Впереди важнейшее приключение, перемена состояния, которая потребует всех накопленных душевных сил. Впереди Пасха: сезон отдельный и особый, плывущий как бы поверх календаря подобием острова (облака).

На него нужно взобраться и перед тем еще опереться на некую промежуточную ступень: пусть это и будет Благовещение. Поднимаемый к небу птицами, день Благовещения по-своему вертикален: он обозначает ощутимый подъем (времени).

Глава девятая

Пасхалии

Пасхалии –таблицы, содержащие ключевые слова и круги, для нахожденья времени Пасхи и других подвижных праздников.

В.И.Даль, «Толковый словарь живого великорусского языка»

— Кремлевские Пасхалии — Бунт во имя Лазаря — Остров Пасхи — Москва: яйцо в разрезе — Обнажение души Христофора Галовея — Кулич и Пасха (переложение из Елены Молоховец) —

Встреча курицы с яйцом — Против ноября — Пасхальный тур в Москве возглавляет список праздников, составляющих весьма специфический раздел православного календаря, и без того отличающегося от европейского на две недели. Именно от Пасхи ведут отсчет Масленица и Троица и иные подвижные церемонии, в своем самостоятельном кружении окончательно отделяющие православную Москву от прочего иноверующего мира. На Пасху разрыв Москвы с Европой в процедуре ее празднования достигает апогея — Кремль встает в совершенную противофазу Риму. Половинки христианского мира в эти дни становятся по разные стороны события: когда по ту сторону трещины в календаре радуются совершившемуся Светлому воскресению, здесь только напряженно его ожидают, переживая самый пик страданий и страстей, погружение во тьму.

Черно-белое рисование, дополненное заумными расчетами пасхалий, чертит некое устройство, не столько самого праздника, сколько города, целиком в этот праздник погруженного, а также портреты самих горожан, фарфоровых идолов, свистулек и матрешек.

Кроме того, контрастный этот портрет дополняется предысторией пасхального отмечания в Москве, не изжившей до сих пор следы язычества.

Но важнее всего этот разрыв, разделяющий сферы тьмы и света, бодрствования и сна, дневной сосредоточенности и ночных метаний.

*

Раскопал в своей бумажной горе запись 2002 года.

…Накануне субботы Лазаря радио угостило с утра странной историей. Американские полицейские нащупали в некоей посылке (адрес я пропустил) непонятный предмет и заподозрили бомбу. Недолго думая, они взорвали всю коробку, не открывая.

Ящик разлетелся на куски. Когда куски собрали, выяснилось, что в посылке была заключена самодельная фигурка ангела.

Бунт во имя Лазаря

Начиная с Лазаревой субботы (за ней Вербное) чтение Евангелия на службах делается синхронно с происходившими в Иерусалиме событиями. Это добавляет драмы Страстной неделе; в субботу читается Евангелие от Иоанна, глава XI, с 1 по 45 стих, повествующие о воскрешении Лазаря.

Даже церковные толкователи именуют это Христово действие бунтом. Евангелие, Иоанн: «Сам восскорбел духом и возмутился» (11, 33). У первых трех евангелистов об этом эпизоде нет ничего. Но, так или иначе, для перехода от странствий Иисуса к Страстной неделе, к последнему витку Евангелия, необходим существенный повод. Этим поводом становится случай с Лазарем; с него начинается бунт.

Есть и другая точка зрения. Иисус возмутился маловерием близких. В его присутствии не должно сокрушаться о смерти. Но он плачет о Лазаре, этого не отрицает никто.

И все больше веса приобретает версия самая простая: он восскорбел при виде смерти, он возмутился ею, наглой и курносой.

В самом деле, Иисус столкнулся со смертью ближнего, в определенном смысле неприкосновенного, своего. Скорбь сестер и плачущих по Лазарю иудеев трудно воспринимать, как упрек учителю или следствие маловерия. Другое дело, что подобные жесты (восстание, бунт, открытый бой), возможно, слишком очеловечивают его. И поэтому Матфей, Марк и Лука молчат о возмущении Христа, упоминая перед входом в Иерусалим только об исцелении им слепого и предсказании собственной участи.

Но церковь не молчит, напротив, делает акцент на возмущении Спасителя.

*

Пост заканчивается, начинается неделя, полная событий и страстей; церемония меняет знак. Все возмущены вместе с Христом, долгое ожидание заканчивается, на его место является сопереживание, яркое проявление эмоций.

Даже праздничные обряды субботы меняются для друга Лазаря. На трапезе разрешается вкушение рыбной икры.

(Икра есть еда «запредельная», мы поглощаем будущее время, жизнь, по сути, не начавшуюся.) С другой стороны, говорят комментаторы, Христос не ищет войны, так как во время входа в Иерусалим он садится не на коня (символ войны), но на осленка, потому что идет с миром. О том же свидетельствуют пальмовые ветви в руках сопровождающих.

Наверное, правы и те и другие. Ситуация колеблется, Христос в эти дни несколько раз уходит из Иерусалима и возвращается. События некоторое время следуют в ритме маятника; или это качаются весы, на которых он взвешивает свое близкое будущее?

В Вербное воскресенье, за неделю до Пасхи, проводилось пробное гулянье на Красной площади, своего рода репетиция праздника. Против Гостиного Двора выстраивались полотняные палатки, у которых начинался торг всякой праздной мелочью: детскими игрушками, искусственными цветами, бракованной, битой посудой. Праздник понарошку. Здесь продавались также старые книги и лубки, но это на Спасском мосту весь год было занятие обыкновенное.

Греки продают рахат-лукум, французы пекут вафли. Все вперемешку с облаками верб. Их светящиеся, плывущие в воздухе корпускулы делают этот игрушечный мир еще более ненастоящим. Проектным? Во всяком случае, выдуманным.

О погоде: Вербохлест — бей до слез. А может, не о погоде. Тогда что это — о страстях Христовых?

Страстная неделя в Москве XV — VII веков с первого же дня насыщалась показным противостоянием и неразберихой. Шествие патриарха «на осляти» в Вербное воскресенье, въезд его в Иерусалим (Кремль) через Спасские ворота и самый крестный ход дополнялись странными ночными играми: толчею природы представляли мальчишки, гоняющие вокруг крепости с колокольчиками на шее. Преображенные в овец и телят, они бодались, блеяли и мычали, и вслед за тем стройною шеренгой забегали в те же ворота, дабы впоследствии скотина прямо шла с пастбища домой и не плутала. Все предрассветные бдения, предваряющие главный Воскресный день, обозначены были демонстративным смешением человечьей и иной природы. Тем самым великие сомнения и тьма Страстной были явлены московитам несравненно резче и болезненнее.

Чистый четверг: нужно мыться, чистить дом и дол.

В Москве, в Успенском соборе в этот день освящалось миро. Богослужение совершается не в черных, но в фиолетовых одеждах.

Перед рассветом у Троицких ворот скотину обливали снеговой водой –»чтобы лучше плодилась и не болела». Столпотворение под мостом обращало людей и скот в одно неразличимое, говорящее и рогатое воинство. В самом Кремле мужики являли живые картины пахоты и сева: бегали в темноте вереницей, запряженные в сохи и бороны, цепляя железным когтем едва оттаявшую землю, — растревоженная, она должна была принести обильный урожай.