Катарсис - Евгений Анатольевич Аверин

и трубки.

Пока молчали и блаженно пускали дым, я достал записку. «Срочно уезжайте. Для вашего убийства нанят профессиональныйдуэлянт. Зная Ваш характер, уверен, что не оставите задирки без ответа. И примете вызов от одной из лучших сабель Европы и одного из лучших стрелков. Посему умоляю удалиться. Не сочтите призывом к бегству, но лишь к благоразумию».

Поздновато. В большую залу вошли двое офицеров и двое гражданских.

— О, одесская жрица, — у гражданского был немецкий акцент.

— Простите, не расслышал? — повернулся я к подошедшим.

Говорившего выделял твердый взор и решимость. Пшеничные волосы и аккуратные усы придавали узкому лицу гусарский вид, но в глазах виден точный расчет. Рука держит трубку. Мощная такая рука. Запястье железное, наверное.

— Повторить несложно, — с сильным акцентом ответил незнакомец, — Уверен, вы перехватили записку от своей женушки к любовнику и теперь в изрядном затруднении. Впрочем, понимаю. Я и сам не против ей написать.

— Так напишите, — улыбнулся я.

Внутри все свернулось в комок. Мой ответ, это просто психологический ход для выхода на контрасте. Без драки тут не обойтись. Если решить по-другому, то возможен позор и презрение в обществе. Руки потом не подадут. Лучше бой принять. Вот и офицеров прихватили в свидетели.

На саблях я невеликий мастер. Да, тренируюсь иногда, и даже уровень оценивают в выше среднего. Но до профессионалов далеко. С ножом лучше, потому что тренируюсь больше. От пистолетов можно ждать любой каверзы. Тут специалисты в устройстве дуэлей великие. Заряд не досыпать, пулю заменить на смещенную, а то и вовсе не вложить. Своих дуэльных пистолетов у меня нет. И время против меня. Чуйка говорит, что действовать надо быстро и сразу здесь. Потом велик шанс проигрыша. Пальцы взяли карандаш, вроде как для пометок в записке.

— О, вы разрешаете? Сколько я буду должен за такое одолжение? — ухмыляется немец.

— Ничего не понимаю. А! Вы, наверное, хамите, чтобы вызвать меня на дуэль? — я продолжаю глупо и растерянно улыбаться.

— Вот именно, — холодные водянистые глаза смотрят не мигая.

Стек постукивает по голенищу блестящего сапога. Тренировался гад. А вот теперь нужен контраст.

— Что! Меня, графа Зарайского-Андского, какой-то немецкий шмурдяк вызывает на дуэль!? — заорал я, как бешеный, — Драться немедленно. Что? Условия? Вздор! Меня вызвали, мои и условия. Да я с тебя шкуру спущу, ублюдок!

— Ваше Сиятельство, — Шильдер побледнел, — нужно выбрать оружие, место, секундантов, назначить время.

— Секундант — ты, — брызгал я слюной, — Место здесь, время сейчас, немедленно. Секундант, как я вижу, у него с собой. Оружие то, что держим в руках.

— Что это за ребячество? — скривился он.

— Заткнись, урод. Шильдер, командуйте.

— Начали, — удивленно, будто спросил, произнес тот.

Трахеостомию мундштуком делали. Чего бы и катетеризацию сонной артерии не сделать? Противник быстро сориентировался, перехватил стек. После моего лоукика поморщился, но изготовился. «В глаз метит» — мелькнуло в голове.

Я топнул громко по полу для отвлечения. А сам попытался контролировать его правую руку. Не тут-то было. Киллер ловко увернулся и попытался достать лицо. Его такая ситуация забавляла. Полуулыбка осталась до конца.

Я применил цыганский перехват вместе с ударом стопой по его ступне. Он потерял равновесие. Секунды достаточно, чтобы изо всех сил всадить трубку. Рука моя столкнулась с шеей и выпустила оружие. Я отступил назад и встал в низкую оборонительную стойку. Больше для эффекта.

В трубке забулькало и полилось пульсирующей струей по сторонам. Стол и стулья покрылись кровью. Полуулыбка сменилась удивлением. Противник упал на колени и выдернул трубку. Струя ударила сильнее. Я прекрасно знаю, что это обозначает. При повреждении общей сонной артерии очень мало времени для спасения. Секунд двадцать-тридцать. Были такие случаи, когда пациенты сами затыкали пальцем артерию и спасались таким образом до приезда «Скорой». Здесь никакого желания спасть не было. Оскорбление супруги смыто очень обильной кровью. Тело повалилось на бок, выпуская бордовую лужу. Я поднял глаза на секунданта:

— Я всегда говорил, что курение опасно для здоровья. Ты тоже хочешь прикурить?

Побледневший вертлявый человечек с бакенбардами затряс головой.

В лагере спокойней. Мы заказали вина, мяса и овощей. А сами удалились к своим. К вечеру уже дошли слухи, как граф Зарайский дал прикурить. Я ожидал последствий, но странным образом дело замялось. Гурский сказал, что беспокоиться не о чем.

Не долго нам быть в лагере. Осенняя пора дала знать о себе и в этом благодатном крае. Зарядили сплошные дожди. Унылым вечером в палатку шагнул Дмитрий Семенович.

— Нечего, брат, тебе делать тут более, — сказал он после второй рюмки водки, — Теперь другая война будет. Сейчас морозы зарядят, и войска отойдут на зимние квартиры. Осада Силистрии и других крепостей уже снята.

— Хорошая новость. А что Государь?

— На девятнадцатое ноября назначено заседание штабов. После оного отбудет в Петербург. Уже известно, что главным оставит Дибича.

— Вполне достойный командующий.

— Я вот что спросить хотел, — нагнулся ко мне Гурский, — не было ли каких слухов о Залуском? У тебя же своя сеть. Может, что попадалось?

— А что с ним не так?

— А то, что приказали долго жить. И знаешь, как? Подавился польским штандартом. На постоялом дворе утром нашли слуги.

— Ишь ты, — без эмоций наливаю я в рюмки, — Тогда, не чокаясь, за польский штандарт.

— Так не знаешь? — Дмитрий Семенович не берет рюмку.

— Ты думаешь, мои? Могу сейчас всех построить. Кто в бою участие принимал, на месте. Да и смысл мне его убивать?

— У тебя свои смыслы. Ну, не знаешь, так не знаешь, — он хватил рюмку, — Государь отправил в Варшаву двенадцать турецких пушек, чтобы отлили монумент королю Владиславу третьему. Не понравилось полякам идея. А тут еще эта смерть не вовремя.

— Действительно, какая неприятность, — невнятно ответил я, жуя кусок ветчины, — Думаю, что его грабили, а он лишнего наговорил по своей шляхетской гордости, вот и заткнули. Да перестарались.

— Езжай ка ты, Андрей Георгиевич, домой поскорее. Да негров своих увози. А то они всех баб тут перепортят.

Спорить я не стал. Наутро подморозило, лагерь свернули, и стали готовиться. Прискакал Гаврилов.

— Андрей Георгиевич, позвольте остаться.

— Зачем?

— По госпиталям двадцать четыре тысячи раненных и больных. Понимаю, что всем не поможешь, но довести инструкции, как действовать при угрозе заражения, я обязан. И помогу по мере сил.

— До Нового Года времени хватит? А там по снежку приедешь.

— Хватит. Как управлюсь, так домой.

Мы обнялись. Я дал ему денег. Он провожал наш караван, пока его фигура не скрылась из виду.

Глава 15

До Кишинева добрались быстро. А потом снова дожди и