Настенька и медведь - Марианна Красовская

еще ничего подобного она не испытывала. Застонала громко Берингу в губы, поцелуя не разрывая. Он сам оторвался, слегка отстранившись.

– Посмотри на меня.

Звучало тихо, но властно.

Пришлось открывать глаза. Мшистая зелень глаз, синяки под глазами и взгляд. Самая возбуждающая для женщины картина: огромный шикарный мужчина, возбужденный и мокрый, смотрит на тебя, как на самое главное сокровище во всей вселенной. От этого хочется разорваться на маленькие кусочки и снова срастись.

Порывисто прислонился лбом в лоб. Потерся, тяжко вздыхая, прижался к ней бедрами, дав почувствовать весь масштаб и серьезность происходящего.

– Я будто схожу с ума, Нас-тень-ка. Что ты наделала?

– Заразила?

Усмехнулся невесело, прижал к себе крепче, лаская ладонями спину, спускаясь все ниже и ниже. Подхватил сильным движением под ягодицы, застонал отчего-то отчетливо. Стася в ответ крепко обвила ногами эту горячую каменную глыбу. Повисла, вдруг поняв очень остро – никому она его не отдаст. Никогда.

– Беринг, ты мой, слышишь? Ты попался. Мне никто больше не нужен. Только ты. Помнишь, что я говорила тебе там, в лесу?

Ей сейчас почему-то казалось, что мог не услышать, забыть, не придать значения ее этому неожиданному признанию.

Усмехнулся ей понимающе, ласково.

– Зря поторопилась сказать – ты, наверное, думаешь? Я понимаю.

– Ничего ты не понимаешь, Влад. Я еще раз тебе повторяю – люблю тебя, невозможный медведище. Никому еще не говорила, никогда. А теперь хочется просто кричать.

Словно от этих слов прорвало в нем плотину, огромную, вековую, стальную. Зарычал глухо, выходя из горячей воды, впился ей в рот, горячо, ненасытно. Сердце стучало, как барабан, Беринг дрожал крупной дрожью, садясь на ту самую лавку, не отпуская Настасью ни на секунду.

Ее наполняло жидкое пламя возбуждения. Откинулась спиной на мужские ладони, глаза не закрывая. Она видела, как он любовался, как обволакивал взглядом все соблазнительные ландшафты женского тела. Уверенно трогал губами упругую девичью грудь, будто пробуя величайший из деликатесов.

Ей всего этого было мало. Обхватила ладонями мужественное лицо, притянула, шепнула на ухо, прикусывая:

– Возьми меня.

Он замер. С рыком выдохнул:

– Повтори.

– Я хочу быть твоей. Ощущать целиком. Иди ко мне, мой медведь.

Чуть приподнялась на его бедрах, поймала в плен тонкой рукой, направляя, в очередной раз восхищаясь масштабами доставшегося ей богатства.

– Тш-ш-ш. Не спеши, моя девочка. Такая горячая, такая тесная… Я осторожно.

Медленно, очень медленно соединялись два этих странных почти-человека. Он – огромный, могучий, спокойный как горы. И гибкая, сумасшедшая, будто пламя – она. И камень тот плавился от ее огня.

Вот уже плотно сомкнуты их тела, кожа к коже. Страсть разворачивается тугой и огромной пружиной, воронка чувств затягивает их обоих как в омут. Он все еще пробует быть осторожным, но стоны и крики, движения гладкого женского тела в его руках срывают последние предохранители. Они слишком долго ждали друг друга. Столько времени рядом, бок о бок, соприкасаясь каждый день – но не позволяя себе совершенно ничего. Изголодались, их мучила жажда.

До боли, до судорог это взаимное проникновение им было необходимо.

Апофеоз был похож на сход лавины. Синхронно, такт в такт, они будто упали в пучину, пламенно обнимаясь, сплетаясь, теряя остатки сознания.

– А! А-а-а! – Настя вообще не понимала, где она, что происходит. Билась в мужских руках будто птица, кусалась, кричала, наверное – даже плакала от восторга и наслаждения.

Очнулась она уже лежа на груди Влада. Точнее – просто на нем, целиком. Беринг лежал на полу, а сверху, как на кровати, валялась Настасья, прижимаясь к нему животом, свесив руки и ноги.

– Беринг, ты там живой?

Спросила и с восхищением ощутила недвусмысленный отзыв, рельефный и все более твердый.

Смешок ей в шею, ладонь на волосах, пальцы нежно массируют кожу.

– Я буду теперь называть тебя Асей.

– Это еще почему?

Стася даже приподнялась, уперевшись в… заманчиво так уперевшись.

– В память о том, как ты кричишь.

Медленно сдвинулась ниже, не сводя с него глаз.

– Я кричу? Разве? Не было ничего, я бы запомнила.

Беринг расхохотался, одним сильным движением переворачивая ее на спину, нависнув всей тушей своей сверху, разводя медленно женские ноги, сгибая в колени, опасно мерцая глазами.

– Асенька, боюсь, ты еще пожалеешь, что этого зверя выпустила на свободу. Я тебя предупреждал.

Не пожалеет. Он снова ее восхитил. Букетом из трепетной нежности и пламенной страсти. Умениями и способностями, неутомимостью. Еще не раз сегодня она умирала в его руках и снова рождалась. Невероятный.

Нет, теперь она точно его никому не отдаст.

Домой они завалились под утро, оставив на ворчавшего нарочито Анчутку порядком разгромленную ими баню. Заодно и помылись. Много раз, словно хотели отмыть все те глупости, что накопились в их непростых отношениях.

Кабинет Беринга был занят спящим и сопевшим громко Ванькой, разметавшимся на постели. Румяный, теплый, он чему-то во сне улыбался, дрыгал ногой и даже порыкивал весело и задорно.

Пришлось ютиться на холостяцкой кровати в бывшей спальне Влада, а теперь Настиной комнате. Мужчина окинул узкое ложе грустным взглядом.

– Может, я на полу? Не представляю, как мы тут уместимся.

– Даже не думай сбегать. Распрекрасно уляжемся. Чур я к стенке, полезай.

Раздеваться ему не пришлось: снимать было нечего. Настя же любила спать в теплой пижамке, купленное ей еще в их прошлом мире. Как давно это было, неправдоподобно! Будто прошлая жизнь.

Ну конечно, они разместились. Влад занимал всю кровать, а подруга его – половину широкого тела медвежьего. Ее все устраивало: очень тепло, жестко и местами даже пушисто. Впервые она видела и трогала Беринга совершенно сухим. Да. Он был шерстистым, как… как оборотень. Ей казалось всегда, что волосатые мужики это “фу”, раньше она бы брезгливо сморщила носик. А теперь с наслаждением зарывалась пальцами в эту пружинистую темную шерсть, широкой дорожкой спускающуюся… да, туда, где ее снова ждали.

– Вот и что мне теперь с собой делать, дражайшая Асенька? Ты понимаешь, что за демона выпустила на свободу?

– Ага. И меня все устраивает. Слушай, я даже не думала, что так бывает. Просто безумие. Кстати, а где спали ваши родители? В этом доме нет ни одной двуспальной кровати.

Беринг молча потянул резинку штанишек пижамы вниз. Очень решительно.

– Значит, устраивает? И голова вот прямо сейчас, не болит?

– Совершенно. Ты во мне тоже его разбудил, этого зверя, давай вместе их просто выпустим, пусть резвятся сердешные, да?

Она сама помогла ему, освобождаясь от мешающей им одежды.

Медленно глядя в стремительно темнеющие глаза, смотревшие на нее с обожанием, оседлала мужчину.

– Ася… Асенька, рыжее