Петля времени - Сергей Александрович Милушкин

обмолвился, что мол у Лены нет телефона. Он даже в журнале посмотрел, но и там его не нашел.

— И что это значит? — вымолвила она.

— Только Лена знает этот номер. Или… человек, которому она его сообщила.

Он сунул ключ в замок и повернул три раза. Дверь открылась.

Маша подумала, что, как обычно, в таких случаях, звонок оборвется, но он продолжал трезвонить настойчиво и сердито.

Гром медленно подошел к полке с телефоном, посмотрел на аппарат, затем словно нехотя снял трубку с рычага.

— Гром, — сказал он. — Слушаю.

Маша прижала руки к груди. Сердце ее безумно колотилось. Какое-то известие о детях? Где они? Их нашли? Она смотрела в непроницаемые глаза отца Лены и ничего не могла в них прочитать.

— Да, я отец Лены Евстигнеевой.

— Повторите еще раз, — сказал он в полной тишине.

Маша почувствовала, что вот-вот потеряет сознание. Грудь сдавило каменной плитой, а сердце налилось нестерпимым жаром.

— Позвоните папе… шифровальный аппарат в руках бандитов… Лена Евстигнеева, первое октября тысяча девятьсот сорок первого года… это все?

Он выслушал ответ. Маша сквозь шум в ушах услышала, как Гром повторяет фразу, сказанную, видимо, собеседником. Или специально для нее или для того, чтобы лучше запомнить и ничего не упустить.

— Где вы нашли записку? В дневнике на имя Дениса Крутова? — Гром вопросительно посмотрел на Машу.

— Это их одноклассник! — прошептала она, не в силах сдерживать волнение.

— А сам дневник… В подвале старой избы на окраине воинской части, где проходила «Зарница»… — повторил Гром. — Понятно… — Он посмотрел на Машу, она впилась в него глазами, ее губы шептали лишь один вопрос: «Спросите, живы ли они?». Гром покачал головой, продолжая слушать собеседника.

В конце он сказал:

— Спасибо, что позвонили. О нашем разговоре никто не узнает. Да, я знаю, что делать дальше.

Гром опять вслушался в трубку — до Маши долетал едва различимый мужской голос. Она вдруг почувствовала к этому незнакомому человеку, нашедшему время, чтобы позвонить и предупредить, огромную благодарность. Хотя… она задумалась, наверняка, он нарушил правила… присягу, ведь он сообщил, по сути, конфиденциальную информацию, значит, действует на свой страх и риск, особенно учитывая, что ему может грозить…

— Что еще?

Маша заметила, что пальцы Грома, сжимающие трубку, побелели.

— Фотоаппарат?

Гром снова посмотрел на Машу. Теперь он отнял трубку от уха и оттуда донеслись отчетливые слова:

— Смена, он висел на гвозде в избе, прикрытый тряпьем. Там было темно и мне удалось его незаметно забрать. Как раз сейчас я собираюсь проявить пленку. Уже сделал проявитель и фиксаж. Меня смущает одно…

Маша напряженно вслушивалась в далекий голос. Он звучал почти без эмоций, и все же было слышно, что его обладатель взволнован.

— Дело в том, что эти и другие вещи, несмотря на то что принадлежат ребятам, которые утром участвовали в «Зарнице», они… как бы вам это сказать… очень старые. Такое ощущение, что они пролежали там полвека. Дневник этого парнишки… он чуть не рассыпался, когда я его взял в руки. Фотоаппарат сохранился неплохо, только ремешок задубенел и сломался. Я с таким никогда не сталкивался.

Гром посмотрел на Машу и едва заметно кивнул.

— Спросите, что с остальным детьми! — шепнула она.

Гром покачал головой, и Маша сжала кулаки. Он ничего не делал, что она просила!

— Я буду ждать вашего звонка, — сказал мужчина и повесил трубку.

С минуту он стоял, не шелохнувшись, потом повернулся и сказал:

— Они там.

— Где? — чуть ли не выкрикнула Маша.

— В сорок первом. Поисковый отряд нашел вещи. Вы слышали, он сказал, что все очень старое. Семь человек как сквозь землю провалились. Остальные дети в казармах, с ними все хорошо, но… ввиду экстраординарности происшествия… там наверняка работает особый отдел КГБ. Проверяют все версии, как я вам и говорил — от захвата заложников до… несчастного случая. В общем, они надеются их отыскать и не могут допустить, чтобы где-то просочилась информация об исчезновении, иначе наши враги тут же воспользуются, чтобы очернить Советский Союз.

— Значит… — с какой-то затаенной надеждой она взглянула на Грома: — Ваш… ваше… то, что вы хотели сделать, откладывается?

Мужчина посмотрел на календарь, закрепленный возле овального зеркала в прихожей. Дата 15 октября была несколько раз обведена красным фломастером. Он покачал головой.

— Боюсь, отложить нельзя. Счет идет на секунды. Мне нужно обязательно быть… — он обернулся в сторону темного коридора. Через открытую кухонную дверь на пол ложился тусклый лунный блик, — … там. Иначе все случится так, как он задумал.

— Кто? — с ужасом спросила Маша. Однако осознание, что она останется со всем этим совершенно одна, испугало ее еще больше.

— Человек со стадиона. Букмекер. Он принимает ставки, — глаза Грома загорелись. — Только не обычные ставки, о которых все знают, где цена проигрыша — пара монет, хотя порой бывают и крупные проигрыши. У него игра идет по-крупному. Цена ставки — жизнь. Илья Шаров в тридцать седьмом году… — он посмотрел на Машу, которая была готова вот-вот упасть в обморок. — То есть, тогда это был не Шаров, а другой, очень похожий на него человек по фамилии Емельянов должен был проиграть другому бегуну… это был договор, скрепленный кровью. Но Шаров… то есть, Емельянов… по какой-то причине победил. Взыграла молодость, гонор, или он забыл о том, что должен пропустить соперника на последнем круге… как бы то ни было… он победил. Деньги здесь не нравное. История… пошла по другому руслу. Его тренера облили кислотой, и он едва выкарабкался, потерял зрение на один глаз, сжег носоглотку и получил жуткие шрамы. А вот Шаров… то есть, Емельянов… пропал. Я занимался этим делом начиная с тридцать пятого года, когда на стадионе начали происходить довольно странные вещи. Исчезали люди, одних находили мертвыми, другие теряли рассудок и превращались в ходячие мумии.

Маша тихонько осела на пуфик, стоящий под зеркалом. Она слушала Грома и думала, что все это какой-то страшный сон.

— В конце концов… мне в руки попало это.

Он залез во внутренний карман куртки и аккуратно вынул из конверта сложенный вчетверо лист. Старый, пожелтевший, потрепанный на краях. Аккуратно развернул и протянул Маше.

Она взяла лист и уставилась на него непонимающим взглядом. Это был спортивный календарь за 1984 год. Тот самый, что висел у