Сан Феличе - Александр Дюма

Не проспала она и четверти часа, как король возвратился. Превосходный стрелок, в этот день он стрелял особенно метко и потому был в самом благодушном настроении, когда заметил ждавшую его женщину. Ее хотели разбудить, но король жестом приказал не беспокоить ее. Он подошел, посмотрел на спящую с любопытством и участием и, заметив прошение, торчавшее у нее из-за пазухи, осторожно вынул его, прочел и, потребовав перо и чернил, написал внизу: «Fortuna e duorme», что приблизительно соответствует нашей поговорке «Счастье приходит во сне», и подписался: «Фердинанд Б.»

Затем он приказал ни в коем случае не будить крестьянку, не допускать ее к нему, казнь же отсрочить, и засунул прошение на прежнее место.

Полчаса спустя просительница открыла глаза, спросила, не возвратился ли король, и узнала, что он прошел мимо нее, пока она спала.

Велико было ее отчаяние! Она упустила возможность, ради которой прошла такой долгий, такой утомительный путь. Она стала умолять начальника караула, чтобы ей позволили подождать, пока король опять выйдет из дворца; начальник ответил, что ему это решительно запретили. Крестьянка в отчаянии отправилась назад в Аверсу.

Вернувшись домой, она прежде всего пошла к адвокату, посоветовавшему ей воззвать к милосердию короля. Она рассказала, что с нею произошло и как она по собственной вине упустила благоприятный случай, который уже не повторится. У адвоката были при дворе друзья; он велел ей дать ему прошение, рассчитывая придумать средство, как вручить его королю.

Женщина протянула ему бумагу, он машинально развернул лист и, бросив на него взгляд, радостно вскрикнул. В данных обстоятельствах поговорка, приведенная и подписанная королем, была равносильна помилованию, и действительно, по настоянию адвоката, по смыслу королевской надписи, а главное, ввиду распоряжения, данного лично монархом, неделю спустя заключенный был выпущен на свободу.

В своих любовных приключениях король не отличался особой разборчивостью. Обычно он не обращал внимания ни на сословие, ни на образование женщины — была бы она только молода и хороша собою. Во всех лесах, где он развлекался охотою, у него были прелестные домики в четыре-пять комнат, обставленные весьма незатейливо, но чисто. Он заезжал сюда, чтобы позавтракать, пообедать или просто отдохнуть. В каждом из этих домиков была хозяйка, выбранная среди самых молоденьких и привлекательных девушек из соседних сел. На обязанности одного из слуг было заботиться о том, чтобы королю не попадались часто одни и те же лица. Однажды король сказал этому слуге:

— Смотри, чтобы королева не проведала о том, что тут творится.

На это слуга откровенно ответил:

— Не извольте беспокоиться, ваше величество. У ее величества не меньше вашего секретов, и там не принимают особых мер предосторожности!

— Замолчи! — перебил его король. — Ничего плохого тут нет; это обновляет породу.

И в самом деле, видя, что королева отнюдь не считается с условностями, король решил тоже не стесняться и в конце концов образовал свою пресловутую колонию Сан Леучо, во главе которой, как мы уже говорили, поставил кардинала Фабрицио Руффо. Колония эта насчитывала человек пятьсот-шестьсот; они пользовались рядом преимуществ: например, освобождались от воинской повинности, имели собственный суд, могли жениться или выходить замуж без согласия родителей и, наконец, пользовались правом на получение приданого лично от короля. Зато было условлено, что ни один муж или отец ни при каких обстоятельствах не посмеет застать у себя в доме короля Фердинанда, а посему никогда не потребует отворить дверь, если она, по известным соображениям, окажется на запоре. В итоге население этого нового Салента, основанного новым Идоменеем, представляло собою собрание медалей, отчеканенных лично королем, и антиквары опознают в них бурбонский тип лица даже тогда, когда этот тип совершенно исчезнет в других местах.

Из всех этих забавных историй нетрудно сделать вывод, что король Фердинанд, как убедился в этом еще его наставник князь Сан Никандро, отнюдь не был жестоким по натуре, но к тому времени, о котором мы говорим, то есть к 1798 году, жизнь его уже можно рассматривать в двух ее фазах: до Французской революции и после нее.

В начале своего царствования это человек, каким мы его видели, то есть простодушный, остроумный, питающий склонность скорее к добру, чем ко злу.

После же Французской революции он становится таким, каким мы его увидим, — боязливым, неумолимым, подозрительным и склонным, напротив, скорее ко злу, чем к добру.

В своего рода нравственном портрете, описанном нами, быть может, слишком пространно, но при помощи не только слов, а и фактов, мы стремились показать читателю странный характер короля Фердинанда, его природный ум в сочетании с невежеством, равнодушие к славе, черствость, страх перед любой опасностью, бессердечие, неукротимое сластолюбие, вероломство, возведенное в правило, преувеличенное представление о правах, даруемых королевской власти, доведенное до такой же степени, как у Людовика XIV, цинизм как в области политики, так и в частной жизни, притом ничуть не скрываемый вследствие глубокого презрения к окружающим вельможам, в которых он видел всего лишь придворных лизоблюдов. Мы стремились показать народ, который он попирал, видя в нем только рабов, показать низменные инстинкты короля, что влекли его к грубым любовным приключениям, его склонность к физическим упражнениям, развивавшим его тело за счет ума; на основании всего этого и следует судить о человеке, который взошел на престол почти столь же юным, как Людовик XIV, и умер почти в столь же преклонном возрасте, пробыв у власти с 1759 по 1825 год, то есть шестьдесят шесть лет, включая и малолетство. На его глазах произошли грандиозные события второй половины минувшего века и первой половины нынешнего, но ему не дано было понять ни величия этих событий, ни глубины катастроф. Жизнь Наполеона прошла при нем от начала до конца; он был свидетелем его появления, роста, заката и падения. Наполеон родился на шестнадцать лет позже него, умер за пять лет до него; не имея никаких заслуг, а являясь просто венценосным статистом, Фердинанд оказался в самом центре гигантских событий, потрясших весь мир — от Вены до Лиссабона и от Нила до Москвы-реки.

Бог назвал его Фердинандом IV, Сицилия — Фердинандом III, Венский конгресс — Фердинандом I, лаццарони называли его Носатым.

Бог, Сицилия и конгресс ошиблись. Из этих четырех имен только одно стало действительно популярным — то, что дали ему лаццарони.

У каждого народа бывал король, являвшийся выразителем национального духа; у шотландцев — Роберт Брюс, у англичан — Генрих VIII, у немцев — Максимилиан, у русских — Иоанн Грозный, у поляков — Ян Собеский, у испанцев — Карл V, у французов — Генрих IV, у неаполитанцев это был Носатый.