Игра в марблс - Сесилия Ахерн

– Хорошо. И доктор Лофтус тоже, скорее всего, наведается к вам.

Доктор Лофтус, психолог, который беседует со мной раз в неделю, конечно же уже знает, что сегодня ко мне вернулась память.

– Я отойду, бумаги оформить надо. Грейн под рукой, если вам что-то понадобится.

Грейн. Когда она помогает мне подняться, она ухает так, словно я – мешок с картошкой, побыстрее свалить бы.

– Спасибо, Ли.

– На здоровье, – подмигивает она, уходя.

Я услышал их раньше, чем увидел, и они застали меня уже с улыбкой на лице, они пихались в дверях, толпа подростков, каждый норовил протиснуться первым, все такие же шумные и вечно переругивающиеся друг с другом, но нет, они больше не юнцы, какими я их запомнил.

Энгюсу, старшему, шестьдесят три, он почти совершенно лыс. Дункану шестьдесят один. Мне пятьдесят девять. Томми пятьдесят три, очаровашке Бобби – пятьдесят, а нашему крошке Джо – сорок шесть.

– Сюрприз! – орут они, одновременно просовывая головы в дверь.

Кто-то шикает из коридора, наверное Грейн, и они дружно поливают ругательствами того, кто посмел сделать им замечание, и захлопывают за собой дверь.

– Слыхали, у тебя выдался славный денек, – говорит Энгюс. – Вот мы и решили отпраздновать. – Он достает из кармана бутылку виски. – Знаю, тебе пить нельзя, но нам-то можно, так что помалкивай.

Они хохочут, и каждый ищет, где в тесной палате присесть или хотя бы прислониться.

– Кто вам сказал, что у меня был удачный день?

– Кэт. – Дункан произносит ее имя запросто, но остальные тревожно переглядываются.

– Вы знаете Кэт?

– Кто ж Кэт не знает, на хрен? А да, верно, ты до сегодняшнего дня о ней знать не знал. – Это сказал Томми, и его шуточка разрядила обстановку. Томми подставляет Бобби стул, и тот садится, хотя он младший, но Томми всегда заботился о нем, и старые привычки не меняются.

– Она сказала, ты вспомнил про штрафную банку, – говорит Бобби.

– Точно.

– Когда ты это вспомнил?

– А ты-то когда? – посмеивается Дункан над Бобби. – Ты-то занят был, червяков жрал.

Вновь вспыхивает смех, Бобби протестует:

– Да я один только раз, вы что!

Входит доктор Лофтус.

– Вечеринка? – шутливо спрашивает он с порога, а затем пристально смотрит на меня. В палате едва хватает места для всех, кто сюда набился. Жарко стало, а под его взглядом и того жарче.

– Расскажи-ка, Фергюс, – сказал Энгюс, наливая доктору Лофтусу виски. – Почему ты вдруг вспомнил про штрафную банку?

Я смотрю в окно, высоко на темно-синем небосводе виден пепельный лунный круг, и думаю о Сабрине. Ямочки на щеках Ли и ноздря Сабрины. Вот с чего началось.

– Луна, – говорю я.

– Вудистом заделался? – спрашивает Энгюс.

– А что, я в колдовство верю, – говорит Томми. – Я бы мог вам про это порассказать.

– И я верю, – кивает Дункан.

– Да, в этом что-то есть, – присоединяется к ним доктор Лофтус, потирая щетину на лице. – Интересный выдался день.

– Сабрина не могла уснуть в полнолуние, – говорю я, и все почтительно смолкают. Шумная банда, но умеют сдерживаться, когда надо.

Джо не произнес пока ни слова – устроился в уголке, малютка Джо, наблюдает за нами, настороженный, погруженный в себя. Удивительно вообще, что он пришел, но я ему рад.

– Кто из вас, засранцев, украл штрафную банку? – спросил я вдруг, и они все так и грохнули со смеху, Энгюс чуть не описался, буквально, пустился комически жаловаться на свою простату, а Томми, который все еще чересчур много курит, чуть не помер от кашля. Они продолжали спорить, валить друг на друга, перекрикиваться, тыкать друг в друга пальцами, ругательства носились в воздухе.

Я вспомнил эту историю. В банке скопилось без малого пятьдесят шариков, мы в тот месяц здорово бедокурили. В средней школе я обзавелся новым приятелем, его звали Ларри Бреннан, Лампа, он все время ругался. И неприятности умел наживать, а я его вытаскивал. Любимый мой радужный «волчок» угодил в банку после того, как я обозвал Бобби жирным засранцем, и мне ужас как хотелось вернуть этот шарик. Я уж и в аптеку бегал чуть ли не каждую неделю, и плевать, что там в коричневом пакете, чистил картошку, морковку, мыл унитаз, я в тот месяц был просто пай-мальчиком.

– Наверное, сам ты и украл, а теперь не помнишь, – заявил Энгюс, едва отдышавшись. – Но тебе это с рук не сойдет.

Мы все засмеялись.

– Вряд ли это был я, – сказал я и был в этом уверен: снова почувствовал, как горевал, когда банка пропала.

– Честно говоря, я всегда думал на тебя, – заметил Томми. – Ты все время твердил про свой, как бишь этот шарик, парни?

– Радужный «волчок», – ответили хором все, кроме Джо.

Доктор Лофтус рассмеялся, любуясь ими.

– Ты все просил, нельзя ли его выменять, но она уперлась, – добавил Томми.

– Она была упертая, – покачал головой Энгюс. – Упокой Боже ее душу. И я тоже, чтоб не соврать, на тебя думал.

– Это я, – впервые открыл рот Джо, и все обернулись, уставились на него в изумлении. Он виновато рассмеялся, будто опасаясь, как бы его не прибили.

– Ты-то каким боком? – удивился я. – Тебе сколько было тогда? Два года? От силы три?

– Три, и это первое мое воспоминание: я подтащил стул к кухонной полке и снял банку. Я положил ее в свою тележку, помните, деревянная, с кубиками?

Бобби кивнул.

– Только у вас с Бобби такая и была, нам подобной роскоши не покупали, – поддразнил младших Энгюс, но правда в его словах была: Бобби и Джо всегда доставалось больше игрушек, чем нам, мы-то подрастали, отправлялись зарабатывать и отдавали деньги маме, а она баловала двух последышей, в особенности Джо.

– Я прокатил тележку по проулку за домом и перебросил банку через стену. Она разбилась.

– А мама куда ушла? – спросил я, уж и не зная, что думать. Уж кого-кого, а Джо я не подозревал, да и остальные тоже: мы еще долго бранились из-за пропавшей банки.

– Разговаривала с миссис Линч о чем-то, о чем-то важном, наверное, голова к голове, обе курили, помните, как?

Мы засмеялись, припоминая.

– В какой-то момент она заметила, что я отлучился. Схватила меня в проулке и приволокла вместе с тележкой домой. Так что это был я. Виноват, ребята.

– Господи, Джо, ну ты даешь! Всех вокруг пальца обвел.

Младшенькому удалось привлечь всеобщее внимание, и мы в почтительном молчании обдумываем эту новость.

– А мог и простудиться, – сказал я, припомнив, как мама вечно тряслась над Джо. Братья удивленно оглядываются на меня, а потом снова хохочут.