Дом с химерами - Инна Бачинская

Улыбающийся Федор повернулся к девушке в голубом сарафанчике. Та поднялась, поклонилась и сделала реверанс.

– Откуда ты знаешь? – снова выкрикнул Жабик.

– Мне рассказал Гусев, – сказала девушка. – Мы были знакомы. Я даже начала искать эту Библию… Самостоятельно.

Встретившись взглядом с Глебом, она снова подмигнула, и он вспомнил, где ее видел! И спросил:

– Это ты его кирпичом?

– Я. Извини за Амалию. И за музыку. Ты мне мешал, и я решила выкурить тебя из дома.

– Да нет, ничего, пожалуйста. Я всегда всем мешаю… – пробормотал Глеб. – Спасибо!

– Кирпичом? – удивился Жабик. – Кого?

– Гусева! Он пытался повесить Глеба, и я стукнула его кирпичом, – непринужденно объяснила Лара. – И Глеб свалился на пол. Ушибся?

Глеб улыбнулся и кивнул, рассматривая девушку – яркие ее глаза и веснушки на переносице, – ему казалось, он узнает в ней сиреневую женщину Амалию…

– Так это ты его? Я думал, Глебыча Федя спас! – воскликнул Жабик.

– Глеба спасла Лара, – сказал Федор. – Если бы не она… Я мог не успеть.

– Какая потрясающая тема! – вскочил взволнованный Леша Добродеев. – Бомба! Библия, убийство, старинная легенда, проклятие дома Шоберов, старые могилы, призрак Амалии – это же с ума сойти! Народ это любит. Нужны детали. Федорыч, слышишь? И вы… Лара! – Он галантно поклонился.

Федор рассмеялся. Леша Добродеев, похожий на пионера-отличника своей круглой физиономией и честным взглядом круглых голубых глаз, был известен неудержимой и совершенно бессовестной фантазией – свои материалы он сочинял с ходу, нисколько не озабочиваясь достоверностью, как говорили его коллеги-журналисты, «на голубом добродеевском глазу»…

…Они еще долго сидели на крыльце Дома с химерами – кто на табуретках, кто на ступеньках. Разговор вертелся вокруг спасения «Приюта», и лишь молодые люди – Лёня Лаптев и его друзья, голова к голове, за пышными кустами жасмина, – тихонько бубнили, не желая соглашаться с утратой прекрасной легенды, а также надежды. Иногда они увлекались, голоса их становились громче, и тогда оттуда доносилось возбужденное: «На чердаке! В подвале! Фонари… веревку… каминная труба! Раскопать! Миноискателем! В стенах! Найдем и тогда посмотрим! Необязательно Библия, может, еще что-нибудь! В старых домах всегда клады!»

И так далее, и тому подобное…

…Историку Евгению Гусеву было предъявлено обвинение в убийстве Дарьи Тканко и в покушении на убийство Глеба Кочубея. Следствие установило, что к убийству бармена из «Белой совы» Валдиса он причастен не был – с барменом разобрался кто-то из своих, слишком неоднозначной фигурой был покойный и жизнь вел также пеструю и неоднозначную.

Глава 38

Прощание

А напоследок я скажу:

прощай, любить не обязуйся.

С ума схожу. Иль восхожу

к высокой степени безумства…

Белла Ахмадулина. «Прощание»

Третий этаж, длинный коридор, знакомая дверь с табличкой «Генеральный директор». Я вошла. Из-за стола на меня уставилась секретарша Лилечка, Лилия Владимировна. Она смутилась, вспыхнула, привстала. Она не знала, как на меня реагировать. Когда-то мы были в умеренно дружеских отношениях.

– Лилечка, привет! – беспечно говорю я.

– Катя… добрый день!

– Я к господину Ситникову.

– Да, конечно, я сейчас спрошу!

Она готова сквозь землю провалиться, она не знает, как держать себя со мной, никаких распоряжений на мой счет, видимо, не поступало. Или, наоборот, поступало?

Я иду мимо ее стола, она хватает трубку телефона, тут же кладет обратно. Я открываю дверь и слышу окрик:

– Я же просил никого не впускать!

Я с треском захлопываю дверь, Ситников поднимает на меня глаза и начинает медленно багроветь.

– Здравствуй, Саша, – говорю я.

Я хотела сказать, «господин Ситников», но в последний миг удержалась, побоявшись, что это прозвучит издевательски.

Он молча смотрит на меня – впал в ступор, не иначе. Необходимо заметить, что Ситников изменился к лучшему: стильная прическа, костюм, галстук – это при его-то нелюбви к костюмам и галстукам, которые его «душат», и вообще ко всякому официозу. Новая женщина явно приложила руку к его имиджу.

– Мне нужно поговорить с тобой, – произношу я.

Он выскакивает из-за стола, неловко отодвигает кресло у журнального столика в углу, делает приглашающий жест рукой.

– Здравствуй, Катя, рад тебя видеть, – говорит он и добавляет громче: – Лиля, нам кофе! – Он прекрасно знает, что секретарша подслушивает под дверью, сгорая от любопытства.

Мы сидим по обе стороны низкого журнального столика, испытывая странное смущение, хотя, казалось бы, ну что здесь такого? Не чужие ведь. Два года прекрасных отношений. Я удерживаю вздох.

– Как ты? – Ситников наконец придумал, о чем спросить.

– Хорошо, спасибо. У тебя тут много перемен. – Я обвожу взглядом кабинет, над которым поработал дизайнер: новая мебель, стеклянные шкафы с золотыми корешками каменных книг – энциклопедий, словарей и справочников, – из тех, что никогда не вытаскиваются и не читаются; белые жалюзи, кремовые гардины – все солидно, богато. Прежде здесь было проще. Я вспомнила, как часто бывала здесь, просто забегала, соскучившись, и он бросался ко мне, как утопающий, и я уворачивалась от его рук и поцелуев, хохоча, пугая его и себя, крича: «Пусти! Ой, кто-то идет!»

Наши глаза встретились, я поняла, что ему вспомнилось то же самое…

Открылась дверь, и Лиля вкатила столик с кофейником и чашками. Зыркая в мою сторону, она торопливо расставила чашки на журнальном столике.

– Мы сами, спасибо! – бросил Ситников, и она с сожалением вышла. – Как ты? – снова спросил он, хватая кофейник.

– Нормально. А ты?

– Нормально. Жарко сегодня! – он утер лоб носовым платком.

Жарко? Не заметила… Очень тонкое замечание. Говорить нам, похоже, не о чем. Мы оба испытываем чувство неловкости и отводим взгляд. Не нужно было приходить… Или нет, все правильно! Нужно поставить точку, раз и навсегда. Кроме того, я пришла не просто так, а по делу. Галка порывалась идти со мной и сидеть в приемной – она еще надеялась, что у нас с Ситниковым «слепится», но я пресекла ее намерение в зародыше.

– Саша…

– Да! – Он вздрагивает и впервые смотрит мне в глаза.

– У меня к тебе просьба. Нужны деньги…

– Тебе?

Я рассмеялась.

– Нет! – не удержалась и добавила: – Мне от тебя ничего не нужно! – В моих словах прозвучала невольная обида. – Тут у нас образовалась группа поддержки Молодежного театра, мы хотим отбить для них Дом с химерами, а то его собираются снести.

– Дом с химерами? – Ситников, похоже, удивился. – Что такое Дом с химерами?

– Дом, которому около двухсот лет, на берегу реки, между городом и Посадовкой. Эту землю собирается выкупить Речицкий и устроить там гидропарк. Ну, ты знаешь – с лодками, скутерами, пляжами, кафешками. А мы хотим его для театра – помещение, как ты сам знаешь, у них тесное.

Не уверена, что знает. Ситникову шляться по театрам некогда – надо крутить бизнес. Но был тут один нюанс… нюансик! Нюансик, но весомый. Имя Речицкого – вечного конкурента – действовало на Ситникова, как красная тряпка на быка. Скажете, некрасиво? Согласна, но ведь правда же! Святая правда. В глазах Ситникова меж тем появился стальной блеск. Признаться, именно на это я и рассчитывала. Нет-нет, я не хочу сказать, что Ситников был жлобом и стяжателем, который вырвет кусок хлеба из горла голодного! Он давал деньги на местный детский дом, на новогодние праздники двум городским школам – тем, в которых учился, на приют для бездомных собак, которых давно пора убрать из города. Он был нормальным, Саша Ситников, горячим, безудержным, грубоватым, но не бессердечным. А тут еще и Речицкий…

– Адрес! – произнес он жестко.

Кажется, клюнуло!

– Вербная, семь. Это по центральному шоссе в сторону Посадовки…

– Знаю! Что именно нужно?

– Деньги и связи. Понимаешь, там когда-то хотели устроить этнографический музей, но не было денег. На снос денег тоже нет, но, понимаешь, идея про снос – это как пробный камень: промолчит город или не промолчит. Если проглотит, то Речицкий тут же отсчитает деньги. Зачем сносить, спрашивается, если нет желающих купить участок? Значит, есть, и все называют Речицкого. В самом крайнем случае можно устроить там и музей, и театр, там много места, два этажа, и сад – в нем тоже можно давать спектакли. Ребята из Молодежного поднимают всех – музей, охрану памятников, археологов. Твой друг Леша Добродеев делает материал. Удивительно, что он не обратился к тебе…

При упоминании имени Добродеева Ситников дернул плечом, словно отгонял назойливую муху.

– Ребята из Молодежного? Вербицкий?

– Вербицкий. Знаешь, я всегда думала, что он, если честно, не совсем вменяемый… Вроде придурка. А он просто прикалывается – ему нужно удивлять и поражать публику, он настоящий лицедей, балаганщик… Кстати, в этом доме до недавнего времени было общежитие работников культуры.