Его забрал лес - Ульяна Черкасова

как пульсирует рана в ладони.

Доктор так и не сдвинулся с места. В стороне у самого валуна, по-прежнему пылавшего золотом, лежала куча… плоти. Иначе это назвать было нельзя. И оно уже не было похоже на Клару. Оно уже едва походило на человека. Я отвернулся, не в силах глядеть.

– Настасья Васильевна…

Она оглянулась на меня с раздражением.

– Доктор может вас…

– Никто не может меня вылечить. Как граф меня создал, так и поломал. Уже ничто меня не вылечит. Посмотри, посмотри, что внутри меня…

Настасья Васильевна вдруг перевернулась на живот, встала на четвереньки. Из живота её потекла чёрная кровь, закапала на землю, и там, где она опускалась на белоснежный разрыхлённый в ходе нашей борьбы снег, там он с шипением таял. И точно из ниоткуда, из чёрных капель и сгустков ночного сумрака, рождались чёрные бабочки. Я зажмурился, схватился за голову. Тогда мне подумалось, что я всё же сошёл с ума.

– Я уже мертва, князь. С рождения мертва. Я ведьма. Вештица. Во мне нет этой проклятой Золотой силы, только смерть и пустота. Я и живу, только пока тяну жизнь из других. У меня ни души, ни воли. Только сила и плоть. И это. – Она с отвращением схватила на лету одну из бабочек, и та рассыпалась в прах. – Нельзя вылечить то, что мертво.

– Я не понимаю…

– Уже пора хоть что-нибудь понять, князь, – огрызнулась Настасья Васильевна. – Густав! Уже не успеем. Помоги. – Путаясь в длинном подоле, она попыталась встать, но упала, засипела от боли.

Я кинулся к ней на помощь, но меня оттолкнули.

– Прочь!

Ночь вокруг нас рычала на разные голоса. Стая кружила где-то неподалёку, скрываясь в тенях там, куда не мог добраться золотой свет от Камушка.

– Густав! – громче воскликнула Настасья.

Но доктор вглядывался в темноту, целясь из револьвера.

– Где моя дочь?! – закричал он. – Это вы её забраль?! Верните моя дочь, и я не трогать камень.

– Ах ты скотина, – плюнула с отвращением Настасья.

Доктор даже не обернулся.

– Княжна забрать моя Клара. Моя Клара не должна… нет, оно того не стоит.

– Нашёл время рассуждать, что и сколько стоит, – оскалилась Настасья Васильевна. – Надо было раньше думать, когда вместе с графом превращал нас в вештиц.

Она поползла на четвереньках к камню, остановилась почти впритык, так, что её лицо почти касалось огня. Пламя тянулось к ней, точно желая поцеловать.

– Это вы отравили мою кровь, Густав. А я отравлю ваш лес…

Доктор обернулся.

– Что?

– Моя кровь… осквернит алтарь.

Шатаясь, она поднялась на ноги. Волосы растрепались. На губах играла шальная улыбка.

– Настасья Васильевна, – доктор обернулся, хмурясь, – вы что же…

– Если я этого не сделаю, – усмехнулась она, – граф всё равно от меня избавится. Если я это сделаю, то умру, как и все предыдущие вештицы. Это случится в любом случае…

Остерман поджал губы, крепче перехватил револьвер.

– Эй, волки! Верните Клара…

Как вдруг темнота ему ответила.

– Не трогайте камень, – раздался из темноты скрипучий старушечий голос. – И вернём девчонку.

Настасья Васильевна с отчаянием усмехнулась. Растрёпанные волосы упали ей на лицо.

– Поздно, – выплюнула она.

Доктор оглянулся на неё, навёл револьвер.

А я… сам не верю, что сделал это, но я подскочил, прыгнул, закрывая её своей грудью.

И меня отбросило назад. Помню, как жгло плечо. Как Настасья вдруг раскинула руки в стороны. И обняла валун, словно возлюбленного. И огонь поглотил её.

Раздался рык. Снова выстрел. И дикий женский визг. Но разомкнуть объятия она уже не смогла. От земли в самое небо поднялся столп пламени. К камню бросились волки.

Я снова вскочил, бросился к Камушку, потянулся руками прямо в огонь, и отчего-то мне казалось, что он не обожжёт, но тот полыхал горячее, чем пламя в печи. И я видел отчётливо ясно, как руки мои тут же обуглились.

А золотой огонь стал чёрным.

Помню и женский силуэт, прижавшийся к камню. И как кровь, растёкшаяся под нашими ногами, обратилась в смолу.

Помню, как волчьи лапы вцепились мне в плечи. Как меня потащили за шкирку. Помню, видел тело доктора на земле. В горло ему вцепился волк. И звуки выстрелов тоже помню.

А потом темнота.

Следующее, что я увидел, – круглое окошко, прорубленное в толстом льду, и я смотрю в него снизу вверх, из воды. И мне не дают вынырнуть, держат за шею. Надо мной – лицо старухи. И вода, чёрная вода повсюду.

Старуха хохотала, а её стая выла, окружив прорубь. Я вырывался, барахтался, цеплялся за руку, крепко державшую меня за шею. Но сколько непомерной силы в ведьме-волчице.

В глазах почернело… как вдруг… меня вытащили, бросили на снег. Не в силах встать, я кашлял, плевался водой, дрожал от холода. Мир кружился. Вокруг шныряли волки.

Из ниоткуда в темноте, где-то за снежной пеленой, среди деревьев, загорелся огонёк.

На берегу огромного озера развели костёр. И мне некуда было идти, кроме как к нему.

И я брёл, волоча за собой тяжёлую намокшую волчью шубу, и даже не пытался понять, что происходило. Вся ночь превратилась в долгий нескончаемый кошмарный сон.

Вокруг костра, укрывшись в старые одежды и волчьи шкуры, сидели семеро человек. Семь девушек и юношей – моих ровесников – и старшая над ними всеми ведьмы-волчица.

– Witaj z powrotem, wilczyku[14], – произнесла она.

Подо мной быстро образовалась лужа. Я дрожал как осиновый лист. Не представляю, как до сих пор не умер от обморожения.

– Раздевайся, Михал, – добавила старуха неожиданно обеспокоенно. – А то простудишься.

Я хлюпнул носом.

– Что вы со мной сделали?

– Мы? – В голосе старухи прозвучала почти обида. – Мы спасли тебя. Ты же умирал.

– Да даже если бы выжил, руки бы точно потерял, – добавила рыжеватая девушка с короткими волосами. – Зачем в огонь полез?

Только тогда я вспомнил, что мне и вправду прострелили руку. А после я сам сунулся в огонь, пытаясь спасти Настасью Васильевну. Медленно, отчаянно не желая увидеть, что случилось, я поднял ладони, но они неожиданно оказались целыми. Ни шрамов, ни ожогов. Ничего.

– Как…

– Вода в озере колдовская, – сказала рыжая, и только тогда я заметил, что у неё мокрые волосы. Она куталась в несколько шкур и ближе всех сидела к огню. – Видишь, меня в него кинули, и я тоже жива. А то лойтурец выстрелил мне прямо в брюхо… думала, собственной кровью захлебнусь. – Она смешливо поморщилась, точно это была забавная шутка. – Что? Не узнал меня? Это я первой прибежала к Камушку.

– Ты оборотень.

Она захихикала.

– Ага.

– Где я?

– В Великом лесу… – просто, точно это было самое обычное дело, ответила рыжая. – Михал, слушай, ты переоденься лучше. А то от ожогов тебя спасли, а ты умрёшь от простуды.

– Раздевайся, хлопец, – поддержал её крепкий светловолосый юноша, поднимаясь. – Возьми мой плащ.

Он схватил с подстилки синий полинявший плащ и протянул мне. Трясясь, я с недоверием уставился на него.

– Меня зовут Марек, – представился юноша.

Тогда, десять лет назад, я прочитал список пропавших детей раз сто, поэтому до сих пор помню его наизусть. Назвать их всех мне не составило никакого труда.

– Ты Марек, – повторил я.

– Да, – улыбнулся юноша и слегка потряс рукой с плащом. – Давай, Михал, не стесняйся. Переоденься, а то заболеешь же.

– Пока в нём вода из озера, не заболеет, – сказала ведьма-волчица.

Но я, несмотря на холод, был настолько поражён происходящим, что остался стоять на месте, окинул внимательным взглядом всех, кто сидел вокруг костра.

– Марек, – снова сказал я. – Якуб…

– Это я! – радостно воскликнул кучерявый парень.

– Анна…

– Я! – отозвалась рыжая.

– Ежи, Грася…

Я назвал их всех.

– И Катажина…

Но восьмой из списка нигде не было.

– А где Катажинка? – спросила, кажется, Марина.

– Она ушла с Княжной, – ответил Марек.

– Михал. – Марек по-прежнему протягивал мне плащ. – Переоденься уже. Держи.

– И мои портки возьми, – добавил Якуб.

Странное оцепенение отпустило меня, я наконец схватил предложенные плащ и портки, нырнул за деревья, стянул заиндевевшую мокрую одежду. Пока одевался в сухое, слышал, как тихо переговаривались на рдзенском о лесорубах оборотни, обсуждали охоту, которую посреди ночи начал граф. Волки водили охотников по всей округе, топили в реках, окружали, грызли, приводили к голодной лесной нечисти. Они описывали настоящие ужасы, мне одновременно стало до озноба страшно и удивительно спокойно, потому что родная речь заставила почувствовать себя неожиданно радостно, точно после долгой разлуки я вернулся домой.

Я оказался посреди заколдованного леса у костра в окружении оборотней. В меня стреляли, меня топили, мне разбили сердце – и всё за одну