Журнал Наш Современник №11 (2003) - Журнал Наш Современник

Мы стояли на виду у всех с наполненными шампанским бокалами. Маленький, ершистый человечек уже решил (хотя я и понимаю, что у него были указания) мою судьбу. Я, с выработанной за многие годы выдержкой, размеренно кивал головой и уже думал о будущей неспокойной и опасной жизни. Так и завершался мой коммунистический, издательский и газетный период жизни. Вырубался комсомольский “вишневый сад” на виду у “литературной общественности”. Правда, об этом еще никто не знал. Отныне я не был отчужден от своего народа внешними регалиями: должностью, машиной, “вертушкой” и даже так называемой “кремлевкой” (хорошие продукты по себестоимости), за которую было стыдно, но от которой никто не отказывался.

Отошел я от Зимянина спокойно. Подвыпивший поэт Володя Фирсов с главным редактором “Молодой гвардии” Анатолием Ивановым остановили меня у своего стола и предложили выпить за добрую беседу, которую видели все писатели:

— Мы любовались вами, двумя умельцами, — как всегда, прифыркивал Фирсов, — так внушительно вы стояли и говорили вместе. Власть все больше уважает нашего брата.

Я покивал головой (... да, уважает...) и поехал в “Комсомолку”: надо было освобождать сейф.

Дома жена Светлана, имея опыт своей семьи тридцать седьмого года, сразу предложила освободиться от лишних бумаг и согласилась со мной, что надо идти в “Роман-газету”. Это литература, и возможность защититься от преследований тут больше, чем в “Комсомолке”, тем более в комсомольской школе. Звонить друзьям, дабы не ставить в неловкое, а то и опасное поло­жение, не стал. Позвонил лишь Мелентьеву. Он коротко ответил: “Знаю. Звони Стукалину”. Я набрал по домашнему телефону номер Бориса Ивановича и сказал, что Михаил Васильевич предложил пойти работать главным редакто­ром в “Роман-газету”: “Прошу Вашего совета”. Стукалин коротко, как и Мелентьев, сказал:

— Знаю. Если вы решите, буду рад.

Два последних слова я не воспринял как вежливость. При случайной встрече с Егором Исаевым рассказал о ситуации, тот по-исаевски протянул:

— Мила-й, иди не раздумывая!

На душе стало чуть-чуть теплее. Хотя сердце пошаливало. Добрый наш доктор из правительственной поликлиники предложила лечь в больницу. Она-то знала, что завтра, болей не болей, пропуск отберут. Я и лег сначала в больницу на улице Грановского, где уже несколько раз лечился, где много часов беседовал с Шолоховым, Папаниным, адмиралом Кузнецовым, Валентиной Терешковой и другими интересными людьми советской эпохи. Теперь было не до бесед. Я решил, не теряя ни минуты, не давая расшалиться нервам, приступить к написанию романа об освоении Россией Причерно­морья, строительстве Черноморского флота, об адмирале Ушакове и о моем родном Николаеве, где, собственно, четверть века назад и зародилась эта идея — написать исторический роман.

Роман как-то сразу приобрел наступательное название “Росс Непобеди­мый”. Впоследствии профессор Александр Иванович Овчаренко сказал:

— Валера, и с таким названием ты хочешь, чтобы они тебя любили?

Но до непобедимости было еще далеко. Перед Новым годом пришли Борис Пастухов и Гена Селезнев. Принесли шикарный букет роз и объявили, что редактором “Комсомольской правды” будет Селезнев. Гена опускал глаза, а я был доволен. Мне казалось, что он будет продолжать русскую патриоти­ческую линию. К сожалению, он со мной больше в те годы не встречался. Десятилетие спустя, когда его в период перестройки выгнали из “Комсо­молки”, он сказал, что ему со мной строго-настрого запретили встречаться. В отделе пропаганды сказали четко: чтобы “духу ганичевского” больше не было в “Комсомолке”.

НАЧАЛО. 1978

 

А ведь все начиналось в 1978 году. В “Молодой гвардии” неожиданно появился первый секретарь ЦК комсомола Борис Пастухов, порасспрашивал о книжных делах, а потом без обиняков сказал:

— Валерий, надо, чтобы ты пошел главным в “Комсомолку”. Корнешова уже освободили, он спивается потихоньку.

Разговоры о моем “выдвижении” ходили уже давно, я похмыкивал, зная аппаратную привычку пристраивать на освободившиеся места известных лиц, и вот тебе на: предложение первого секретаря — это, конечно, не фунт изюма. Отказываться надо умело и с весомыми аргументами. A в том, что надо отказаться, сомнений не было. Я и отказывался: в газете не работал, считаю это занятие сугубо профессиональным и, кроме того, суетным, а я люблю дело обстоятельное, стратегическое, с длительной подготовкой к выпуску книги. Пастухов все аргументы отверг.

— Главный редактор вовсе не обязательно журналист, — говорил он, — а политик и общественный деятель.

И когда у меня уже совсем не осталось аргументов, он тихо сказал:

— Знаешь, Главпур совсем заел, прислал десятки записок в ЦК партии, что “Комсомолка” не патриотическая газета, к армии относится с презрением. А ты у нас — известный патриот.

В голове шевельнулось: неужели спрос на патриотов появился? Я отка­зался, но Борис взял с меня слово, что я подумаю и через неделю отвечу.

К вечеру — возможно, и намеренно — информация просочилась к разным людям. Стали звонить друзья, знакомые, аппаратчики, писатели. Все как один призывали возглавить газету. Одни считали, что это важно для положе­ния в обществе, другие — что это необходимо “для русского дела”, третьи — чтобы “не занял место очередной сионист”. Юрий Мелентьев был категоричен:

— Не дури, иди. Ведь это номенклатура Политбюро.

Аргумент, конечно, но для меня ли? Лишь один Александр Иванович Овчаренко вслух размышлял: “Идти-то идти, но ведь какое там окружение? Не пройдет и года, как выплюнут”.

И полушутя закончил:

— Ладно, Ленку мою возьмешь на работу, когда укрепишься.

Все считали меня главным специалистом по молодежной прессе. Воз­можно, так это и было. Вот уже десять лет я руководил крупнейшим в стране и мире молодежным издательством (“Молодая гвардия” издавала 600 назва­ний книг более чем 40-миллионным тиражом в год, там выходило более двадцати журналов, альманахов для детей и юношества, в ней работало более пяти тысяч человек). Во время работы в журнале и издательстве я побывал в разных странах, где знакомился с работой молодежной печати. Во Франции, в центре “Молодежь-пресса”, участвовал в дискуссии о принципах построения изданий для молодых, в США — был в крупнейших изданиях и интересовался их подходами к публикациям для молодежи, по этому вопросу был даже приглашен одним из помощников Никсона, которому понравилась наша работа в издательстве, в Белый дом.. Выпустил монографию в издательстве “Мысль” под названием “Молодежная печать. История. Проблемы. Практика”. Защитил я к этому времени кандидатскую и докторскую диссертации, связанные с молодежной прессой и мировосприятием молодых (последнюю — в МГУ, где позднее получил звание профессора).

Да, возражать было трудно, и через неделю Пастухов, уже категорически напомнив о партийной дисциплине, повел на собеседование в ЦК партии.

Наступил день утверждения, запомнившийся надолго. В ЦК пришел заранее, но в “предбанник” Политбюро меня провели лишь за пять минут до назначенного времени. Затем тихо прошли в зал, скорее, кабинет заседания, где за длинным столом сидели члены и кандидаты. Я огляделся: вел заседание Суслов, постепенно стал узнавать и других. Одно дело видеть портреты, а другое — созерцать “небожителей” воочию. Сбоку над столиком склонился, следя за повесткой и бумагами, зам. заведующего общим отделом Боголюбов, там же сидел еще не расплывшийся Черненко.

— О “Комсомольской правде”... — прозвучал тонкий скрипучий голос Суслова.

Боголюбов ладонью снизу вверх показал, что надо встать. Я встал, но он показал, что надо подойти к Суслову.

— Вот предлагают утвердить главным редактором товарища Ганичева, — обнаружил меня возле себя второй человек в партии. И, обозрев меня, про­должил: — Товарищ Ганичев — директор издательства “Молодая гвардия”…

Мне показалось, что что-то хотел сказать Пономарев, которому высказы­вали претензии к издательству Агнесса Кун и Арагон с Эльзой Триоле (ибо мы старались их не печатать), да и другие подопечные и “подкармливаемые” коммунистические “регуляторы” наших отношений с Западом. Но Суслов не дал вступить в полемику и утвердительно сказал:

— Хорошее издательство. Много хороших книг выпускает. (Вот когда сказалась наша работа с автором книги афоризмов “Симфония разума”, его помощником Владимиром Воронцовым.)

— Есть предложение утвердить... А вы-то как, товарищ Ганичев? — почти иронически обратился ко мне главный идеолог партии. Я ответил весело:

— Спасибо, что продлили мне комсомольскую молодость.

Да, пожалуй, не то место я выбрал, чтобы шутить. Суслов дважды поднял и опустил очки. Развернулся ко мне на стуле и, склонив голову, уставился на меня Кулаков, напрягся Зимянин, горестно покачал головой Черненко. С недоумением глядел Капитонов (что за кадра подсунули?). Суслов приложил ладонь к уху и с напряжением спросил: