Революция - Александр Михайлович Бруссуев

царь!»

Обиженный цезарь — это плохо, это смертельно плохо. И не объяснить, что на праязыке, именующемся санскритом, слово «kesarin» — это лев, обладающий гривой, а kesara — это грива.

Есть у вас, царь-батюшка, на шее грива, «как у лива», то есть, конечно, как у льва? Нету? Так какой же ты, в пень, помазанник божий? Ты — человек, и ничто человеческое тебе не чуждо. К ангелам, стало быть, отношения не имеешь (у ангелов тоже гривы). Вот тебе и Библия!

Элиас попросился у фон Беккера в академический отпуск на летнее время, чтобы проработать, как следует, вторую часть своей диссертации. Профессор не возражал, ему самому сделалось любопытно, куда клонит его ученик? Самого его клонило в сон, поэтому новая история Вяйнямейнена способна была взбодрить старого преподавателя.

— Ступай, — сказал он. — Удачной охоты, мой друг.

— Ну, удача мне, действительно, понадобится, — ответил Элиас и, сердечно распрощавшись со старшим товарищем, стремглав поскакал к Якову.

— Как жизнь? — спросил он у армянина.

— Эх! — ответил тот и повел носом. — Ну?

— Я серьезно, — сказал Элиас.

— Тогда девять с лишним килограммов рыжего.

— Берусь! — обрадовался Леннрот.

Яков не стал переспрашивать. И время терять он тоже не стал. Он побежал организовывать корреспонденцию.

Почта в то время уже начала работать быстрее, нежели голубиная, поэтому на следующий день он уже имел всю закодированную условными фразами информацию. Она была проста: доставить с Хирсикангаса, где добытое и очищенное ртутью золото формировалось в слитки и слиточки, почти десять килограммов оного, утерянного в начале года при невыясненных обстоятельствах.

Всего-то четыре с половиной сотни километров по лесам и болотам. Сгинувшего золота было достаточно, чтобы полицаи и таможня оставались озабоченными даже сейчас. Эта забота всегда была чревата внезапными обысками, нежелательным вниманием к незнакомцам и проверки всех, даже самых нелепых, слухов.

Да, девять килограмм — это много, в трусы не спрячешь. Надо думать.

Позднее будет составлена вся хронология путешествий Леннрота, каждой экспедиции будет присвоен номер и выставлена качественная оценка: «удачно», либо «неудачно». Об этой поездке «в народ» официально нигде не упоминается, она, как бы, нулевая.

Элиас, когда добрался до Хирсикангаса, удостоверился у ожидающего его на месте человека, что ящик с «рыжим» действительно существует. Тот был закопан под неприметным деревом в лесу и своими размерами явно не соответствовал помещенному внутрь него золоту. Ящик был больше, причем, гораздо больше. Стало быть, кто-то, вероятно, даже осведомленный о золоте человек, воровал его потихоньку, слиток за слитком. И последний раз кража случилась задолго до обнаружения пропажи. По крайней мере, это произошло до большого снега.

В чем причина того, что никто не вывез «рыжее» во время, когда еще не хватились пропажи? Как могли не заметить столь существенную недостачу? Неужели все это провернул один человек, оставшийся неприметным после всех полицейских проверок? Кто из стариков знает древние песни о Вяйнямейнене?

Такие вопросы волновали Леннрота сразу после прибытия на место. И ему хотелось бы их решить до своего отъезда.

17. Элиас Леннрот. «Нулевое» путешествие

Вилье не смог попасть стипендиатом в легкоатлетический клуб Гельсингфорса. Впрочем, он как-то не особо к этому и стремился. Нет, конечно, он все рассказал про Олимпиаду, про свои победы в Перясейняйоки, про знакомство с Колехмайненом, про методику тренировок, но внутренне понимал, что все это впустую.

Во-первых, сейчас был явно не легкоатлетический сезон, а, во-вторых, почему-то не видел своего будущего под флагами с синей свастикой (позднее это сделается эмблемой ВВС Финляндии). Ну, а в третьих, он не знал, что моложавый дядька из секретариата клуба с момента появления Вилье очень косо на него смотрел. И это не потому, что дядька был косым, а потому что однажды ранней весной поиски пикантных ощущений завели его к сатанистам на оргию, где солировали два товарища: Тойво и сам Ритола.

Поэтому Вилье не стал возражать, когда Антикайнен записал их в шюцкор. Дожить до Рождества, а там видно будет. Хотя Тойво не вполне впечатлило посещение столичного отделения Voimaliitto, но он предположил, что в реальности все же дела обстоят просто и обычно. Тренировки, занятия, обучение новичков.

Не прошло и пары дней, как к ним на квартиру забежал посыльный.

— Антикайнен и Ритола? — спросил он.

— Только Антикайнен, — сказал Тойво, потому что Вилье еще не вернулся со своей второй дневной тренировки. — Ну?

— Завтра в шесть утра акция, — проговорил посыльный. — Сбор у текстильной фабрики на Лентокату. Инструмент раздадут там же. Все.

Он испарился, а Тойво озадачился: что за акция, почему у фабрики, какой инструмент?

Тем не менее к шести утра они с Вилье пришли на означенную улицу, обнаружив там еще два десятка крепких молодых парней. Они стояли в очереди, заканчивающейся в крытой брезентом тележке. Хмурый сонный мужик, запуская руку под тент, выдавал каждому подошедшему обрезок водопроводной трубы.

Тойво и Вилье тоже получили свои трубы и повертели их в руках, недоумевая, что с ними делать?

Закончив с раздачей, тот же мужик, видимо — организатор акции, прошелся по толпе парней, ставя галочку в бумажке со списком фамилий. Никто не разговаривал, молчали и новички.

— Ну, пошли? — сказал организатор.

Никто не ответил, но все разом двинулись за главным. Тойво даже заподозревал, что все парни — немые, и они по ошибке угодили в эту молчаливую толпу. Повинуясь стадному инстинкту, они тоже не произнесли ни звука.

Перед воротами на фабрику организатор повернулся к своим людям.

— Работать с русскими, если попадутся финны — то с ними работать особенно жестко, — сказал он.

— А как определить: кто есть кто? — спросил Вилье, нарушив установленное обычаями молчание. Все парни сразу же от него отодвинулись, и Тойво — в том числе. Ритола остался один, словно в зоне отчуждения, и, скрывая смущение, спрятал свою трубу за спиной.

— Хм, — сказал предводитель. — Определить можно по мату. Русские предпочитают материться по-русски. Все, заходим.

Он открыл створку ворот, и парни друг за другом, обтекая его, принялись заходить внутрь.

Тойво и Вилье вошли вместе со всеми. На широком дворе возле задрапированных грубой бумагой тюков с материалом стояли люди. Антикайнен догадался, что все они — рабочие. А где же работницы? На текстильной фабрике обычно работают текстильщицы, но женщин видно не было. Если, конечно, не предположить, что все эти мужики с закатанными рукавами и волосатыми мускулистыми руками — замаскированные девчонки. Но голоса у этих текстильщиц тоже были еще те — будто они всю свою сознательную жизнь жрали понтикку и курили папиросы, а еще каждый божий день орали до