Старец Горы - Сергей Шведов

– А если он попытается прорваться силой?

– Не думаю, – покачал головой Андроник. – В твоих руках окажутся его жена и дети. А рус очень привязан к своей семье.

– Одного я только не могу понять, портной, – почему ты так хлопочешь за мой интерес?

– Мне заплатили, – пожал плечами Андроник.

– Кто?

– Позволь мне, благородный Симон, сохранить имена своих нанимателей в тайне. К тому же эти имена тебе и без того хорошо известны.

– Ладно, портной, ты меня убедил, – решительно поднялся с кресла Симон. – Но не дай тебе Бог ошибиться. Я разочтусь и с тобой, и с твоими нанимателями.

Аль-Барзани был страшно удивлен, не встретив на рейде Джебайла ни одной сторожевой галеры. То ли пизанцы не успели еще оправиться от поражения, то ли вообразили себя полновластными хозяевами Средиземного моря. Хорошо еще, что горел маяк, позволяющий судам ориентироваться в чужих водах даже в темную пору. Барзани бросил взгляд на восток, где загоралась новая заря, и озабоченно почесал переносицу. Такого гостеприимства он от пизанцев не ожидал, а потому сразу же заподозрил их в коварстве. Бузуг-Умид, которого Саббах буквально навязал в подручные беку, клятвенно заверил осторожного флотоводца, что пизанцам сейчас не до арабов, они делят власть с провансальцами. И что звуки, долетающие до ушей Барзани, это как раз отголоски бойни, учиненной обезумевшими европейцами.

– Откуда ты знаешь? – скосил бек глаза на словоохотливого ассасина.

– У нас в городе есть свои люди, – пояснил Бузург-Умид.

Большую часть флота осторожный бек все-таки оставил на рейде. Эти галеры должны были обеспечить отход Барзани, в случае если пизанцы действительно приготовили для арабов ловушку. К счастью, и захват чужих судов, и высадка десанта на пристань прошли практически бескровно. В этом беспримерном морском походе удача сама плыла в руки Барзани. Он уже захватил Триполи, а теперь и Джебайл сдавался ему без всякого сопротивления. Похоже, слухи о силе и непобедимости франков были сильно преувеличены, не при визире это будет сказано.

Наступивший рассвет позволил Барзани оценить создавшуюся ситуацию. Пизанский флот был у него в руках, немногочисленные сторожа, охранявшие галеры от любопытных, отправились на корм рыбам. А беззащитный Джебайл лежал перед арабами во всем своем восточном блеске и словно бы приглашал их к насилию. Даже если бы бек отдал своим людям приказ, возвращаться на суда, то, скорее всего, его бы не послушали. В фатимидский флот набирали отчаянных мужчин, способных биться на суше и на море. И уж коли они почувствовали запах жареного мяса, то непременно отведают его, каких бы усилий им это не стоило. От пристани до цитадели было не более тысячи шагов, и хотя дорога вела в гору, арабы продвигались по ней практически бегом.

– Ты уверен, что ворота цитадели открыты? – спросил Барзани у ассасина.

– Ты же слышишь, шум, – усмехнулся Бузург-Умид. – Франкам сейчас не до нас.

Сам флотоводец участвовать в сухопутной битве не собирался, но, чтобы лучше видеть происходящее, поднялся на крышу ближайшего к пристани дворца, откуда открывался вид, как на гавань, так и на городскую крепость, к которой уже приближались его люди. Ворота цитадели были распахнуты настежь, тут Бузург-Умид был прав, но, к сожалению, аль-Барзани не мог увидеть, что происходит за стенами. Судя по тому, как быстро арабы проникли в чрево крепости, никто не оказал им серьезного сопротивления.

– Галеры на горизонте! – неожиданно вскричал Никодим, скромно стоящий за спиной Бузург-Умида.

Араб и ассасин обернулись как по команде. Флот, кажется, был невелик и насчитывал чуть более десятка галер. Однако действовали чужаки очень решительно. К тому же они плыли под парусами при попутном ветре, а арабские кормчие могли использовать только весла. Пять арабских судов вспыхнули почти сразу, остальные рванулись в разные стороны, словно стайка перепуганных рыб.

– Греческий огонь! – сразу определил Никодим.

– Так это византийцы?! – ужаснулся Барзани.

– Если судить по красному цвету галер, это русы Венцелина фон Рюстова, – скрипнул зубами Бузург-Умид. – Будь он проклят.

Барзани больше не слушал своих бездарных советчиков. Он вихрем скатился вниз, увлекая за собой свиту. Флотоводцу, привыкшему целыми днями стоять на палубе, нелегко дался бег по сухопутью. Но он все же достиг своей галеры раньше, чем русы успели войти в гавань. Уходить арабам пришлось на веслах. Дабы затруднить врагам видимость, Барзани приказал поджечь стоящие в порту чужие суда. На счастье арабов ветер переменил направление. Всю гавань заволокло клубами черного дыма, что и позволило беку проскользнуть мимо русов незамеченным, оставив им на закуску всего три арабские галеры.

– Кажется, ушел, – сказал Никодим, оборачиваясь к потрясенному Бузург-Умиду. – А почему ты не побежал с ним?

– Барзани выбросил бы меня за борт, – криво усмехнулся ассасин. – И был бы прав. Знать бы еще, какой шайтан прислал Венцелина на нашу голову.

Русы уже высаживались на берег, не заходя в пылающую гавань. С их стороны это было очень мудрое решение. Хорошо еще, что ветер, дувший с берега, относил горящие галеры в море, иначе не поздоровилось бы не только пристани с ее бесчисленными хранилищами, но и городу Джебайлу.

– А эти идиоты все еще продолжают сражаться, – нервно хохотнул Бузург-Умид.

– Сейчас русы прочистят им мозги, – вздохнул Никодим. – Кажется мы с тобой, кади, сами того не желая, передали город и порт Джебайл в руки благородного Венцелина.

– Меня сейчас больше волнует собственная безопасность, – сухо отозвался ассасин. – Надо выбираться отсюда.

– Не беспокойся, кади, – усмехнулся Никодим. – У меня в этом городе есть надежное убежище.

Глава 3 Наследник.

Не успел император Алексей вернуться в столицу после победоносной войны против Боэмунда Тарентского, закончившейся позорным для последнего мирным договором, как на благословенную Византию обрушилась новая напасть в лице Бертрана Тулузского, старшего сына покойного Сен-Жилля. Бертран уже отпраздновал свое сорокалетие, но, увы, иных людей ни возраст, ни чужие неудачи почему-то не делают умнее. Под началом у Бертрана было около четырех тысяч рыцарей и сержантов и более пятидесяти галер. Граф Тулузский не нашел ничего лучше, как ограбить несколько византийских городов, чем вызвал гнев императора. Война с Боэмундом стоила империи многочисленных жертв, именно поэтому божественный Алексей послал против провансальцев не военных, а искусных дипломатов, которые дарами и посулами заманили наследника Сен-Жилля в Константинополь. Протовестиарию Михаилу Комнин поручил принять благородного Бертрана и склонить его к вассальной присяге византийскому императору. Разумеется, сиятельный Михаил, не успевший еще отойди от сложнейших переговоров с упрямым нурманом, выразил готовность выполнить любое распоряжение басилевса, но душа к общению с провансальцем у него не лежала с самого начала. Благородный Бертран не блистал ни статью, ни умом, и, по мнению протовестиария, во всем уступал своему отцу, покойному Сен-Жиллю, за исключением разве что наглости, которую он явил, едва обосновавшись во дворце гостеприимного Михаила. Укрощение буйного провансальца могло бы закончиться провалом с самого начала, если бы в спор двух разгорячившихся мужчин не вмешалась сиятельная Зоя. Дочь друнгария Котаколона достигла поры зрелости, совсем недавно ей исполнился сорок один год. Тем не менее, Зое удалось сохранить остатки былой красоты, не говоря уже о величественных манерах, которыми она славилась в Константинополе и при императорском дворе. Именно благородством манер она пленила как самого Бертрана, так и его сына, пятнадцатилетнего подростка, только что вступившего одной ногой во взрослую жизнь. Граф Тулузский внял мягким увещеваниям сиятельной Зои и заверил ее в своей неизменной дружбе и восхищении. Провансальцы, как давно уже успел заметить Михаил, выделялись среди прочих франков своим преклонением перед женщинами. Показным преклонением, чтобы быть уж совсем точным. Но эту их слабость следовало использовать на благо империи. Отец и сын, неожиданно столкнувшиеся на любовном фронте, повели себя, по мнению протовестиария, довольно глупо. И он от души забавлялся, глядя как сиятельная Зоя морочит им голову. Сам Михаил тоже не терял даром времени, и принялся обхаживать свиту графа, разбрасывая золото направо и налево. Его отношения с Бертраном приняли доверительный, почти приятельский характер, несмотря на бестактности, которые время от времени совершал граф. Провансалец совсем не к месту обратил внимание на то, что сын Михаила и Зои, одиннадцатилетний Константин, почему-то светловолос и зеленоглаз. Протовестиарию ничего другого не оставалось, как пожать плечами, а Зоя сослалась на свою бабушку, ослепительную блондинку из холодной северной страны. Про блондинку-бабушку Михаил слышал уже не первый раз, а потому постарался перевести разговор на другое.