Символика тюрем - Николай Трус

Но из заключения дактилоскопической экспертизы следовало, что «следы, изъятые на месте преступления, оставлены не Подкопаевым». Да и мать Валерия свидетельствовала, что он в те дни, оказывается, «работал на стройке, никуда не выезжал, а дома вел себя странно — ночами писал стихи очень плохие».

Не берусь судить о стихах Подкопаева, но покаянная Подкопаевская «проза» явно не выдерживала никакой критики. Спрашивается, зачем было оговаривать себя?!

Не меньше удивляли и другие явки с повинной. Заключенный Семенов, например, убеждал, что совершил «изнасилование». С той же легкостью шли на самооговор заключенный Амбросашвили, Лыков, Скляр, Анцупов и многие другие. Они «крали» и «грабили», «убивали» и «насильничали». Но надуманные эпизоды рассыпались как карточные домики. И единственное что объединяло их, так это то, что многие из них были написаны за дверью все той же камеры под номером 19…

Особой зоной являлась эта тюремная территория для рядовых контролеров СИЗО. Не каждый из них решался без особой надобности переступить порог этой камеры. Я беседовал с некоторыми их них и пытался понять, что заставляло заключенных писать такие повинные. И то, что поведали они, видевшие в дверной глазок ВСЕ, не поддавалось простому описанию.

Я долго подбирал необходимые слова, чтобы без излишних эмоций поведать читателю то, что творилось за дверными засовами. Но в итоге ограничился беспристрастными цитатами из дела № 23005:

«Заключенный Онойко прыгал на Кошика со второго яруса кроватей. Он же поджигал на Сезко одежду… Шеховцев разбил голову какому-то цыгану».

«У одного молодого парня вместе с зубами вырвали золотые коронки нагретой ложкой — били чем-то по ложке, несмотря на то что парень умолял этого не делать и сильно кричал от боли».

«Заключенного Халиса с силой, резко „сажали“ на ягодицы, ударяя об пол…»

«Б. избивали в течение двух месяцев каждый день… С ним же насильно совершали половые акты, заставляли мазать на хлеб кал и есть…»

«Подкопаева избивали скамейкой до такой степени, что сломали ему обе руки…»

«Я терял сознание, меня обливали холодной водой и снова били».

Происходящее в камере скорее походило на пытки. А если и пытки, какова в том случае их цель? Чего добивались заплечных дел мастера?

«Цель избиения и совершения мужеложства — заставить любой ценой написать явку с повинной», — показал потерпевший Лыков.

Но зачем одним заключенным понадобилось понуждать других к явке с повинной?

Именно на этот вопрос и предстояло ответить следователю И. Поветкину. Он-то и выяснил, что истязали арестованных несколько заключенных во главе с Долгополовым — «барином» камеры. Он же и собирал «явки с повинной».

«Добытые пытками явки Долгополов кому-то относил. Кому именно передавал он их, я не знаю». Но не одни только самооговоры выносил «барин». «Однажды заключенный Онойко вырвал у какого-то нерусского коронки и зубы вставные. Эти коронки унес куда-то Долгополов, а кому передавал он их, я не знаю».

Связь «пресс-хаты» (так на жаргоне уголовников называются подобные камеры) со внешним миром была налажена отменно. И не случайно «барин» со своими сатрапами, в отличие от остальных сокамерников, пользовались определенными привилегиями. В камере можно было найти запрещенные режимом изолятора сигареты с фильтром, спички (одно из орудий пыток), даже дорогие духи. Имелись и наркотики, наглотавшись которых изуверы принимались за свою очередную жертву.

Некоторые из жертв показали позже: «Еще до избиения меня Долгополов намекнул, что работает на какого-то „кума“. Я написал сразу три явки, которые Долгополов передавал майору внутренних дел по кличке „цыган“».

Согласно служебным характеристикам и наградным листам, в этом здании бывшей тюрьмы времен Николая I «строго соблюдались требования социалистической законности», а сам СИЗО состоял исключительно из «честных, грамотных и принципиальных» сотрудников. Потому-то и сыпались на кители принципиальных сотрудников СИЗО награды за отличную службу в органах МВД. Одним из таких «отличников» и является Виктор Петрович Лазаренко, зам. начальника СИЗО по оперативной работе. Он же «кум», он же «цыган»…

…И вот мы беседуем с ним в здании краевого суда. — Ни в чем не виноват… Да вы взгляните на документы, характеристики…

А характеристики, действительно, были прекрасны: «систематически повышает свой идейный уровень» и т. д. и т. п.

Но при чтении подобных строк на память приходили листы из уголовного дела,

«Майор Лазаренко дал задание Долгополову об избиении заключенного Сезко В. В. с целью получения от него явок с повинной. В процессе пыток на Сезко поджигали одежду».

А он все показывал стандартные бланки отпечатанных характеристик, которые явно не вязались с выписками из того же уголовного дела.

«Грамотно решает внезапно возникшие служебные задачи…» «Лазаренко поручил мне в буквальном смысле „выбить“ любым способом из Котика явку с повинной об убийстве и сожжении трупа где-то в поле, об убийстве людей в машине. Котика избивали месяца полтора, и он все писал явки».

«Успешно применяет знания в практической работе…»

«Работники оперчасти настолько приучили меня к наркотикам, что я без них уже жить не мог и за наркотики был готов на все».

«Периодически выступает перед осужденными с чтением лекций…»

«Майор зачитывал перечень преступлений, совершенных в Краснодарском крае: изнасилование у какого-то вагончика, кража из магазина. Когда меня, избивая, вынудили писать явки, я стал вспоминать те чужие преступления, о которых мне читал Лазаренко, предлагая взять их на себя».

— Рассудите сами, для чего мне-то явки с повинной? — не унимался «морально устойчивый» майор.

Действительно, для чего? Ведь все эти массовые «признания» рушились уже на следствии. Какова же цель выбивания явок с повинной? Ясность внес приговор:

«С целью создания видимости благополучия в проводимой под его контролем оперативной работе среди подследственных и осужденных, в погоне за высокими показателями раскрываемости преступлений подсудимый Лазаренко с помощью созданной им группы доверенных лиц из числа осужденных… организовал систематическое применение физического насилия к арестованным с целью получения от потерпевших явок с повинной».

Если так, то одному ли Лазаренко нужна была эта «видимость», платой за которую стали человеческие судьбы? Только ли он один так нуждался в высоких показателях? Ведь чем, по сути дела, являлся в этой истории зам. начальника СИЗО? Не чем иным, как продуктом системы, успешно продвигавшей по служебной лестнице майора Лазаренко.

Она-то и диктовала ему свою волю: повышать процент «раскрытия преступлений».

Ведь чего бы это ни стоило, «цыган» обязан был обеспечить «взаимодействие с органами внутренних дел по вопросам раскрытия преступлений». Он и «обеспечивал», привлекая к этому мероприятию отпетых уголовников. За что система и расплачивалась с бывшим майором конкретными премиями: «70 рублей — за раскрытие преступления; 100 рублей — за умелое проведение оперативных мероприятий, позволивших обезвредить опасного преступника». (Интересно, которого из вышеперечисленных «преступников» удалось «обезвредить» майору?)

Но не одними премиями отмечалась деятельность майора. Заслуги его были отмечены медалями «За безупречную службу» всех трех степеней. И только в конце послужного списка затерялся коротенький приказ № 150: Виктору Петровичу объявлен один-единственный выговор. Примерного майора пожурили так, будто шла речь об опоздании на работу. А ведь речь шла о человеческой жизни. Заключенный Алымов, видимо не выдержав увиденного в СИЗО, покончил жизнь самоубийством — добровольно предпочел мир иной миру насилия, царившему в изоляторе. Какой же вид пыток не выдержал он, какое «преступление» не признал? Отказался писать явки с повинной? Или написал и от безысходности покончил с собой? Кто ответит?

Неразгаданной осталась и смерть двадцатидвухлетнего Николая Кравцова, скончавшегося в тех же стенах при довольно странных обстоятельствах. Не случайно же старший следователь И. Поветкин в постановлении о производстве эксгумации трупа Кравцова (якобы умершего от «туберкулеза легких») отмечает:

«Возникает сомнение в том, что причина смерти Кравцова установлена правильно».

Ведь обнаруженные при эксгумации прижизненные увечья появились у Кравцова именно в период его содержания в «пресс-хате». Но о переломах упорно умалчивается в медицинской карте Кравцова. Как указали эксперты, «каких-либо записей о телесных повреждениях в этом документе (медкарте. — Авт.) нет». Получается, в медчасти изолятора о травмах умолчали. Почему? Чтобы не вызывать подозрений у заезжих комиссий и надзирающих прокуроров? Ведь именно для этого, в целях пущей конспирации, весь состав «прессовщиков» периодически перемещался из одной камеры в другую. Из 19-й в 58-ую, из 58-й в 59-ую и так далее.