Преданья старины глубокой - Александр Рудазов

Очень скоро Иван пожалел, что так необдуманно расстался со всеми монетами. Глаза буквально разбегались – так много было всего, что хотелось купить. Бублики, баранки, булки, пироги, сбитень, яблоки, груши – да все такое вкусное, аж слюна выделяется! Отовсюду раздавались крики купцов, завлекающих покупателей.

– Бочки, шайки! – вопил бондарь. – Дны вставляем, обруча наставляем, стенки переставляем, все наново перебираем!

– Ножи, ножницы, бритвы! – голосил точильщик, жужжа своими принадлежностями. – Точу, наточу, заточу, расточу, подточу, переточу!

– Постричь, побрить? – вкрадчиво предлагал брадобрей. – Голову оголим, браду подправим, ус поставим!

Яромир задумчиво погладил обросшую макушку и уселся на табурет. Брадобрей тут же обрадованно защелкал ножницами, хотя необычный оттенок волос оборотня в первый момент вызвал у него легкую оторопь. Да и отсутствие бороды было воспринято неприязненно – на Святой Руси гладко бреются только юноши до двадцати пяти лет. Мужчина средних лет с оголенным подбородком – либо иностранец, либо скоморох, либо мужеложец.

Известно же – Адам был сотворен по образу и подобию Бога. А раз у него борода растет – значит, и у Бога так же. Покушаться на бороду – отверзать в себе образ Господень. Грех!

– Что же это ты, молодец? – укоризненно покачал головой брадобрей. – Почто срамишься, лицо оголяешь? Не по покону это.

– Да вот, что-то не растет совсем, проклятая… – сквозь зубы процедил Яромир, оглаживая щетинистые щеки. – Уж не знаю, что и делать…

– А ты у меня средство возьми чудодейственное! – обрадовался брадобрей, тут же извлекая на свет маленькую бутылочку. – Учеными латинянами придумано, святыми отцами благословлено, аж из самого Царьграду приехало! Раз помажешь, два помажешь, а на третий уж и расти начнет – будто лес густой! «Брадорост» называется!

Яромир выдернул пробку и принюхался. Чуткие ноздри оборотня гневно раздулись – от «чудо-лекарства» ощутимо смердело придорожной полынью, мужским потом и конским навозом. Разумеется, ни из какого Царьграда эту дрянь не привозили – смешивали из чего попало прямо здесь же, на ярмарке. И Яромир мог побиться об заклад, что для плешивого это зелье обернется «Власоростом», для тугоухого – «Слухоростом», для охочего до женских ласк – «Удоростом», а для невысокого – просто «Ростом».

– Нет уж, с бородой своей я сам как-нибудь разберусь, – усмехнулся он, возвращая бутылочку. – Ты мне власа лучше подровняй. Со лба состриги, чтоб в глаза не лезли, да сбоку – чтоб уши не закрывали. Сзади – на твое усмотрение, там они не мешают.

Брадобрей спрятал «Брадорост» и сердито защелкал ножницами. Больше он разговора затевать не пытался.

Иван тем временем зачарованно пялился на выступление балагана. На деревянные щиты натянули полотняную крышу, сзади установили кумачовый занавес, а перед ним толпился народ. Хозяин – крохотный человечек с исполинскими усищами (судя по акценту – жемайт) – истошно вопил, собирая зевак:

– Эй, молодцы да молодицы, подходи, на меня погляди! Городским и деревенским, местным и пришлым, ближним и дальним – наше почтение! Немцы-лекари и евреи-аптекари, люд православный и бесермены магометовы! Купцы, молодцы, ребята-удальцы – все сюда, на диво дивное подивиться! Здесь такие чудеса, что враз дыбом встанут власа, а вся ваша брада пропадет без следа! Вот ужасный амазон из земли индийской – ликом черен, нравом дик, бревна подымает, огонь пожирает! Рад бы и человека сожрать, да кто ж ему даст? А вот Ефимка Подкова – кузнец суздальский! Наибольший человек в целом мире – покуда круг него обходить будешь, уж вечер настанет! Девица Марушка, половчанка расписная! Ликом чудесна, а телом чудесней стократ – на нем другие лики намалеваны! Императоры заграничные, цареградские и латинянские, да наши князья славные! За хорошую монету может и лик покойного Берендея показать – аккурат на сидучем месте намалеван! А вот зверь ужасный, линиями покрытый, тигрусом индийским называемый! Усат и зубат – близко не стой, не будешь рад! Заморский зверь-паук, без ног, без рук! Не спит, не питается, а только улыбается!

Пока зазывала разорялся, на сцене шли выступления. Силачи и штукари, стрелки из лука и наездники, фокусники и ученые звери. Особенно долго Иван смотрел на выступления медведя – он плясал, кланялся, показывал разные трюки и шутки.

– А ну-ко, Топтыга, покажи, как боярышня молодая поутру в зеркало глядится, – добродушно попросил медвежий вожак.

Бурый хозяин лесов начал переминаться с ноги на ногу, трясти лапами перед лицом и сладко причмокивать губами. Раздался дружный смех – особенно заливалась одна молодица, явно и сама не прочая полюбоваться в зеркало.

– А покажи-ко, Топтыга, как теща зятьку блины пекла.

Это медведь показывал на настоящих блинах – некоторое время возил их по колоде, изображавшей печь со сковородой, а потом свирепо заревел, затряс лапами и сожрал все блины сам.

– А покажи нам, Топтыга, как отец Онуфрий поутру в собор идет, службу служить.

Медведь вытянулся во весь рост, прижал лапы к бокам и зашагал, важно задрав подбородок. Время от времени он поглядывал влево-вправо и сердито порыкивал, супя кудлатые брови. Зрители торжествующе захохотали – строгого архиерея узнали сразу же.

– А покажи, Топтыга, боярина Фому, после государственных дел утомившегося.

Медведь сразу же закачался из стороны в стороны, басовито загудел, словно напевая песню, а потом просто шлепнулся в грязь и засопел. И снова раздался хохот – кто же не знает о горячей любви боярина и хмельной медовухи? Жить друг без друга не могут!

Иван повернул голову – показалось, что на него кто-то смотрит. Так и есть – некий крепенький мужичок в кожухе пристально буравил княжича взглядом. Иван раскрыл рот, чтобы окликнуть незнакомца, узнать, что понадобилось, но тот неожиданно развернулся и растворился в толпе. Видать, смекнул, что его заметили…

– Странный он какой-то… – тряхнул головой Иван.

Он не успел рассмотреть неизвестного подглядчика как следует, но что-то в нем такое было… неправильное. Бледный какой-то… хотя это-то пустяк. Но и еще что-то было… в одежде какой-то непорядок… Лоб Ивана наморщился от тяжелых усилий – работа головой всегда доставляла младшему сыну Берендея нешуточные затруднения. Но вот сейчас… сейчас… еще немного, и сообразит… сейчас…

– Ну что, распотешился? – подошел к нему Яромир, сбив мысли. – Вот, знакомься с братом моим.

– Поздорову тебе, княжич, – чуть наклонил голову подошедший с ним. Голос у него оказался резкий, клекочущий.

– И тебе поздорову, добрый молодец, – рассеянно ответил Иван, все еще морща лоб в попытке вспомнить и одновременно пялясь на пляшущего мишку. – Как звать-величать?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});