Враг невидим - Юлия Федотова

Но великолепная ведьма – это вам не мягкий и деликатный профессор. Агата Брэннстоун отрезала жёстко:

– На меня, господа, можете не рассчитывать. Медицина лечит, используя природу вещей. Магия лечит, меняя природу вещей. И делать это без острой необходимости – всё равно, что палить из фламера по комарам: вреда выйдет больше, чем пользы. Вот случится скарлатина или, упасите боги, тиф, тогда ещё подумаем. Но ни минутой раньше!

Её горячо поддержала мисс Фессенден:

– Ещё не хватало! Чем больше девочек переболеет сейчас, тем лучше! Краснухой можно заразиться лишь один раз в жизни, но только при условии, что выздоровление шло естественным путём, а не посредством колдовства. Сейчас мы их вылечим ради двух-трёх лишних уроков арифметики, а годы спустя какая-нибудь вновь подцепит эту заразу, в тот единственный момент, когда она может быть по-настоящему опасна! Вы готовы отвечать перед богами за младенца, рождённого глухим, слепым и слабоумным, мистер Харрис?

– Не надо лишний раз спорить с судьбой, господа, она этого не любит! – сказал последнее, веское слово доктор Саргасс, и тема больше не поднималась. В Гринторпе наступили внеочередные каникулы.

Это была вторая эпидемия краснухи, которую Веттели пришлось пережить на своём веку. Ту, первую, он вспоминал с большой нежностью: что стоит лёгкое недомогание по сравнению с возможностью, вместо давно опостылевших занятий, праздно валяться в постели с любимой книжкой? Веттели всегда учился прекрасно, но уроки пропускать обожал. Иногда он задавался вопросом: если школьные будни так тяготят даже лучших учеников – что же должны чувствовать отстающие? Или, хотя бы, те, кто добивается успехов тяжким трудом, а не потому, что добрые боги ниспослали им особо приспособленные к наукам мозги? Как они вообще это выносят?

Теперь он сменил ученическую скамью на учительскую кафедру, но отношение к школе осталось прежним, поэтому новая эпидемия обещала стать для него событием не менее, а может быть, и более приятным. Он был так благодарен Агате и Эмили, что не поленился сбегать в деревню, купить в кондитерской лавке самых лучших пирожных, дорогого кофе, ещё какой-то снеди, показавшейся ему подходящей к случаю, и устроить нечто вроде званого обеда в миниатюре.

– Ты ведёшь себя так, будто мы специально ради тебя старались! – смеялась мисс Брэннстоун, помешивая кофе личной серебряной ложечкой. Хозяйство лорда Анстетта было таким скудным, что гостям приходилось являться с собственной посудой.

– Неважно, ради кого, важен результат! – по-детски радовался Веттели. – Спасительницы! Избавительницы! Семь дней свободы, целых семь дней!

– Да-а! – глубокомысленно протянула ведьма. – Любишь же ты свою работу, мой милый!

– А что же ты не приглашаешь Инджерсолла и Саргасса? Они ведь тоже ратовали за отмену занятий? – ехидно поддела Эмили.

– Ну их к добрым богам! – поморщился Веттели. – Они подавляют меня своим авторитетом.

Мисс Фессенден сделала страшное лицо.

– А-а! Так значит, мы с Агатой для тебя не авторитет?

– Вы для меня больше чем авторитет! – заверил он, не задумываясь. – Вы для меня – смысл жизни! – и вспомнил, – надо бы ещё Гвиневру пригласить, только не знаю, как.

– Чтобы пригласить кого-то из фейри, надо позвать его по имени, – заметила мисс Брэннстоун между прочим, кажется, тема её не особенно занимала. – Я имею в виду, подлинное имя.

– Но я её подлинного имени не знаю, Гвиневрой она зовётся только на людях.

– Значит, остаётся лишь ждать, пока не явится сама.

… Веттели ждал целый день, всю ночь, ещё день. Гвиневра не появлялась. Он не видел её со дня их памятной экскурсии на ту сторону. Переселившись на зиму в школу, так подолгу она ещё ни разу не пропадала, хоть на минуту, но заглядывала каждый день.

В голову полезли нехорошие, тревожные мысли: про обитателей холмов, с которыми фея явно не в ладах, про «мелкий лесной сброд», который тоже вряд ли в восторге от её бесцеремонного поведения… Уж не вышла ли бедной Гвиневре их прогулка боком? Не навредил ли ей кто, не попала ли в беду, жива ли?

Он пошел в парк по заснеженной аллее, ещё хранящей отпечатки его собственных следов, оставленных той стороны. На голове у совы лежала высокая шапочка снега – здесь давным-давно никто не сидел.

Тогда он не выдержал и закрыл глаза. Он не знал, что нужно делать и как, и чем это для него закончится. Он даже не задумывался об этом, просто мучительно, до боли захотел оказаться на той стороне. Не глядя, сделал шаг, второй… Обо что-то споткнулся, полетел лицом вниз, руками в снег…

Не было огоньков – оно и понятно, до заката оставалось несколько часов. Но и без них было очевидно: это самая настоящая другая сторона! Аллея превратилась в звериную тропу, сова стала вести себя слишком уж оживлённо для каменной статуэтки, а «мелкий лесной сброд» завёл старую песню: «Ай! Чужой! Опять! Это наш лес, это наша дубрава! Ему не место здесь, пусть он уходит!» И некому было за него, бедного, вступиться. Ах, Гвиневра, милая, где же ты?!

– Эй! – крикнул Веттели громко, чтобы лесной народец его хорошо расслышал. – Я уйду! Но не раньше, чем вы ответите мне, куда подевалась фея, что на людях зовётся Гвиневрой! А не захотите сказать – наберу хворосту, разведу дымный костёр, буду напиваться дешёвым виски, орать на весь лес строевые песни и бить пустые бутылки о стволы вековых дубов! Так и знайте, господа! – для полноты картины следовало бы ещё добавить «и мочиться на нетронутый снег», но он постеснялся.

К счастью, лесные обитатели и без того сочли угрозу ужасной, ответ последовал незамедлительно. Сотни голосков звучали, звенели со всех сторон:

– Её здесь нет, уходи! Она в доме, в большом сером доме с волками, она там живёт, потому что зима. Ищи её там, а здесь её нет, нет, нет! Она любит тепло, она не вернётся до весны!

Утверждение показалось Веттели обнадёживающим, ведь известно: маленький народец никогда не лжёт. Раз сказали «живёт», а не «жила» – значит, так оно и есть, значит, худшего не произошло. Приободрившись, он на какой стороне был, той и побрёл обратно в школу.

И ничего, дошёл, хотя со стороны холмов в воздухе вдруг замелькали стрелы. Но на таком расстоянии они не могли причинить ему вреда, стрельбы была, скорее, предупредительной, дескать, не приближайся, чужой, иначе будет плохо. «Очень вы мне нужны, к вам приближаться!» – пробормотал Веттели сердито, и обстрел вдруг прекратился, будто его слова были услышаны за полмили. Неужели он такой безмолвно-громогласный?

Миновав крыльцо с яростно огрызающимися волками, в школу он вошёл, как всякий порядочный человек, через дверь. А дальше… Дальше надо было решать. Два боговых крыла, одно центральное, две трёхэтажные башни. Учительских жилых комнат, учебных аудиторий, дортуаров, служебных и подсобных помещений – не счесть. И как разыскать на этих немыслимых просторах одну-единственную крошечную фею, для которой укрытием может служить любая щель? Абсолютно безнадёжное дело из разряда стогов сена и игл!

Всё-таки Веттели решил не сдаваться. «Гвиневра – существо, склонное к эстетике, – сказал он себе. – Она не станет таиться по мышиным норам, по пыльным внутренним полостям межэтажных перекрытий, по кухонным углам, туалетным комнатам для мальчиков и тому подобным малопривлекательным местам. Поиски надо начинать с тех мест, где она любила бывать. Это, во-первых, моя собственная комната, во-вторых, кабинет естественной истории, в-третьих… что она ещё упоминала в разговорах? – он сосредоточился, припоминая. – Так. Кабинет профессора Инджерсолла, библиотека, танцевальный класс, кладовая с сушёными яблоками – знать бы, где таковая находится! Чердак?… Вот именно, чердак! Там, должно быть, пыльно и холодно, но говорят, из окна открывается великолепный вид… Ещё комната какой-то из классных наставниц, увлекающейся вышивкой гладью, центральный холл с парадным камином… Да! Самое главное: комната Огастеса Гаффина! Пожалуй, это её любимое место, раз уж ему была посвящена специальная экскурсия! С него-то и надо начинать. А там уж повезёт – не повезёт. По крайней мере, не придётся ругать себя за бездействие».

Так странно было разгуливать по школе с той стороны! Он видел всех, правда размыто, как отражения в воде – его не видел никто. Хорошо, что из-за эпидемии в коридорах было мало народу, удавалось избегать столкновений. А если бы не удалось избежать – интересно, что было бы: удар, или он прошёл бы сквозь встречного, как проходил через стену? В другой раз надо будет проверить, но сейчас нет времени на пустяки…

За поворотом в боковое крыло он всё-таки столкнулся, нос к носу, с фигурой вполне материальной и осязаемой. Она тоже шла этой стороной, принадлежала школьному смотрителю Коулману, и сразу стало ясно, что никакой он не человек, а самый настоящий гоблин, потому что с этой стороны он не считал нужным маскироваться.