Мы еще встретимся - Аркадий Минчковский

Дня годовщины создания дивизии ждали, как ждут дома семейного праздника.

Латуниц находился в каком-то особенно приподнятом настроении. Ребрикову он сказал:

— Отпразднуем, а там еще не такое, как прежде, покажем. Силы-то у нас теперь не те, что за Доном были. — Он погладил себя по отлично выбритым щекам, походил по комнате и добавил: — Ты там поглядывай, чтобы комар носу не подточил. Генерал московских артистов обещал привезти.

В день приезда гостей особенно старательно были подметены улицы.

С утра штабные бросили работать, чистились и до блеска надраивали сапоги. Пришивали белоснежные подворотнички.

Возле шлагбаума в ожидании генеральской машины взволнованно прохаживался лейтенант — командир комендантского взвода. В этот день он себя чувствовал чуть ли не вторым человеком после комдива, — он отвечал за порядок в гарнизоне.

Вечерело. Латуниц, читая газеты, нет-нет да и отрывался, поглядывая в окно на дорогу, убегавшую далеко за село в желтое поле.

И вот на горизонте показался кудрявый столбик пыли. Он быстро рос и приближался. За ним поодаль виднелся второй.

— Едут, кажется! — крикнул комендант Ребрикову.

Тот подошел к окну, сообщил новость комдиву.

Латуниц неторопливо поднялся, отложил газеты, одернул отлично подогнанный китель и, низко натянув фуражку, вышел на улицу.

Зеленая закрытая машина командира корпуса уже достигла шлагбаума, который послушно поднялся при ее появлении. Вспыхивая солнечными отражениями на стеклах, за нею спешил тяжелый автобус.

Не снижая скорости, генеральский шофер влетел в село и, круто развернувшись, затормозил возле дома комдива.

Генерал вышел первым. Откозыряв, дружески пожал руку Латуницу. За ним из машины появился мужчина в штатском и две женщины в нарядных, столь давно не виденных Ребриковым, городских платьях.

Командир корпуса представил комдива актерам.

Ребриков стоял поодаль. Он заметил, как, наклонив голову, полковник сперва поздоровался с одной из женщин, невысокой и полной, а затем приблизился ко второй. При этом он как-то странно, подчеркнуто вытянулся, актриса наклонила голову, но тут же протянула руку. В следующую минуту комдив уже здоровался с мужчиной в штатском.

В этот самый момент напротив, подняв пыль, затормозил автобус, и из него вывалилась шумная компания актеров. Поприветствовав прибывших, комендант пригласил их следовать за ним.

Веселая актерская толпа, к которой присоединились и спутники генерала, последовала за лейтенантом. Ребриков все еще смотрел на стройную темноволосую женщину, с которой неловко поздоровался комдив. Что-то удивительно знакомое показалось в ее легкой походке, да и во всем облике. Словно Ребриков когда-то встречал ее, откуда-то знал.

Приезжие прошли мимо него. Ребриков тоже приложил руку к фуражке, и ему дружно закивали в ответ. На него пахнуло ароматом духов. Актрисы, приехавшие с командиром корпуса, прошли совсем рядом. Вслед за ними шли генерал и комдив. Плотный, приземистый генерал улыбался. Минуя Ребрикова, он легко козырнул ему и бросил:

— Здравствуй, адъютант.

Комдив тоже машинально поднял руку к козырьку.

И вдруг Ребрикову сделалось жарко. Как же он не узнал сразу?! Да ведь это мать Нины. Да, да, она — Нелли Ивановна Стронская. Конечно же! А его смутило только то, что про актеров говорили, будто они московские. Впрочем, ведь все могло измениться. Они уехали из Ленинграда в тыл. Вполне могли очутиться в Москве. Она, кажется, взглянула на него. Отчего же не узнала? Ведь она так смеялась и хвалила его за пародии тогда на новогоднем вечере у брата Андрея. Впрочем, кто из знакомых сразу узнал бы его сейчас?

И отчего-то ему вдруг стало весело при мысли, что сюда, к ним на фронт, приехала артистка Стронская — мать Нины.

Он вспомнил, что комдив приказал ему лично проверить, приготовлены ли комнаты для актеров, которым, по всей видимости, придется заночевать в дивизии, и поспешил выполнить поручение.

Латуниц узнал ее сразу, как только она вышла из машины.

За долгие годы, с того времени, как они расстались, он видел ее дважды. В первый раз это было в Ялте, лет семь назад, когда Латуниц лечился в военном санатории. Он попал на спектакль гастролировавшего театра случайно, приглашенный кем-то из отдыхающих. Соседу своему он не сказал, что на сцене играет его бывшая жена, и был лишь еще молчаливей обычного. Во второй раз это произошло в Ленинграде, вскоре после окончания войны с белофиннами. Он заметил Нелли Ивановну из машины, когда та переходила улицу. Вот и все их короткие встречи.

И вот он увидел ее снова. Судьба столкнула их там, где этого меньше всего следовало ожидать.

Никогда в жизни он, наверное, не терялся так, как в ту минуту, когда увидел ее возле машины. Все же он сдержал себя и поздоровался с нею так, что, кажется, никто ничего не заметил. Что касается ее, то она была актрисой и, конечно, умела владеть собой. Однако когда она, стараясь улыбаться, протягивала руку, Латуниц прочел в ее глазах одновременно и тревогу и мольбу. Глаза словно говорили: «Не нужно! Пусть никто ничего не узнает».

Когда пошли посмотреть сцену, Латуниц, пропустив вперед Нелли Ивановну и генерала, чуть задержался и спросил у второй приехавшей актрисы, здесь ли Долинин. Та резко обернулась и, сделав таинственное лицо, сжала ему руку выше запястья:

— Что вы?! Разве вы не слышали? Это же целая история. Потом!

И Латуниц не стал ни о чем расспрашивать.

Теперь, глядя на сцену, слушая, как дружно смеются зрители, вникая в смысл остроумной комедии и живую игру актеров, он думал о том, как должен поступить, чтобы не превратить их случайную встречу в тягость для них обоих, теперь чужих друг другу людей.

Нелли Ивановна играла, вероятно, так же, как всегда. Она была обаятельна и вызвала признательность сидящих на скамьях. И только Латуницу было заметно, как иногда, среди бойкого каскада слов, скользили по первому ряду быстрые глаза и на миг пытливо задерживались на нем. И на время, теряя нить действия, Латуниц думал, что же происходит сейчас в душе этой когда-то близкой ему женщины.

Нелли Ивановна видела, как пространство перед сценой постепенно заполнилось маленькими зрителями. Сотни жадных глаз пожирали ее, гремела смехом невидимая в темноте рощи огромная аудитория, и все это больше и больше придавало сил актрисе. А затем она мимолетно заметила, как улыбнулся и уже вместе со всеми засмеялся полковник. Она победила. Он забыл о женщине, с которой некогда расстался, и видел только ту, кого она сейчас играла. И Нелли Ивановна была счастлива.

Чем дольше продолжался спектакль, тем чаще раздавался смех. В последнем действии актерам приходилось ожидать, пока он стихнет.

Когда спектакль окончился, зрители поднялись с мест. Долго и благодарно аплодировали.

Генерал сложил рупором ладони и крикнул:

— Солдатское вам спасибо!

Стоя рядом с ним, выделяясь ростом среди других, сдержанно аплодировал и Латуниц.

После спектакля всю группу пригласили на ужин.

Их появления ждали. Ни генерал, ни командиры частей, ни штабные не садились за столики до прихода актеров. Когда, разгримированные и переодевшиеся, они наконец появились в саду, их приветствовали хлопками.

Нелли Ивановна и Латуниц очутились за одним столом вместе с командиром корпуса.

Первую рюмку генерал поднял за актеров, доставивших столько радости фронтовикам.

— Приезжайте теперь к нам в Берлин! — гремел он.

Потом пили за победу, за доблестную дивизию и ее командира, за удачу в будущих боях.

Особенно старался произносить тосты старик — заместитель комдива. Сам он пил мало, но поминутно поднимал бокал и выкрикивал все новые и новые здравицы.

Подтянутые, торжественные сидели за столиками командиры частей и штабные. Редко у кого над карманом кителя не было одного или двух орденов. При голубоватом свете ламп светились звездочки на погонах.

Сидящий в стороне Ребриков с удовольствием наблюдал не частую в дивизии картину праздника. Ему отчетливо припомнился первый год войны, зима, тускло освещенный вокзал в Ярославле и командиры в солдатских ватниках, закусывающие колбасой, — и его охватило гордое чувство. Он — парень из Ленинграда, теперь старший лейтенант Ребриков, стал офицером удивительной этой армии, с которой прошел самые тяжелые годы, с которой немало пережил и выстоял в страшное для страны время, а теперь хотел только побеждать.

— Давай, черт возьми, за нас! — сказал он сидевшему рядом с ним капитану и, чокнувшись, опрокинул рюмку.

Скоро строгий порядок ужина был нарушен. Кое-кто из командиров перебрался за соседний столик, чтобы поговорить с другом. Иным захотелось чокнуться с актерами и еще раз выразить им свою признательность. Вокруг командира корпуса и «старика» образовалась компания, готовая без устали слушать шутки генерала. Где-то за столиком уже негромко начали петь.