Катастрофа на Волге - Вильгельм Адам

Станция Чир замолкла

Усталость в конце концов одолела меня. Но недолго длился сон, принесший забвение. Около двух часов ночи меня бесцеремонно разбудили. Передо мной стоял полковник Арнольд, начальник связи армии.

— Комендант станции Чир больше не отвечает. Мои линейные дозоры доносят, что в направлении железной дороги происходит сильная ружейная и пулеметная перестрелка. Пока я еще не знаю подробностей. Оперативная группа Микоша выслала разведку к станции Чир.

Я вскочил со своего матраца.

— Вызвать тотчас же ко мне коменданта Нижне-Чирской и капитана Гебеля.

Я ощутил всю тяжесть ответственности за укрывшихся в городе измученных солдат, за оружие и снаряжение. Ответственность за оказавшуюся под тяжелой угрозой 6-ю армию.

Вызванные ко мне офицеры немедленно явились. Я проинформировал их о последних событиях.

— Капитан Гебель, — сказал я, — немедленно вышлите новую разведку. Я должен безотлагательно узнать, какова обстановка на станции Чир, где находятся передовые отряды противника. Сообщите нашим разведчикам, что оперативная группа Микоша также ведет разведку в направлении станции Чир.

Коменданту города я приказал усилить караулы у выходов из населенного пункта и разведать местность между городом и станцией.

Из телефонных переговоров с группой Микоша выяснилось, что еще не получены данные разведки. Полковник опасался, как бы не попасть в окружение в связи с продвижением противника на юг. Я осведомил его, что с наступлением дня западнее Верхне-Чирской на равнине, примерно в 2 километрах южнее железной дороги, мы введем в дело усиленную боевую группу. Далее я ему предложил установить тесное взаимодействие с оперативной группой полковника Чекеля на придонском плацдарме. Фланги обеих групп сходились у разрушенного железнодорожного моста через Дон.

Поднять по тревоге штаб армии, доложить обстановку командованию группы армий «Б», организовать разведку и обозначение пути в Тормосин — таковы были мои дальнейшие действия. Тем временем разведка донесла, что противник своими передовыми частями оседлал железнодорожное полотно у станции Чир, а его патрули просочились к югу, хотя и отошли назад, когда с нашей стороны был открыт огонь.

На востоке забрезжил рассвет, занимался новый день, 23 ноября. Офицеры штаба продолжали ликвидировать пробку у южного выхода из города. Угрюмо и неохотно выполняли водители отданные им распоряжения. Настроение мгновенно изменилось, когда один из курсантов офицерской школы вскользь заметил, что русские уже оседлали железную дорогу. Тупое безразличие сменилось лихорадочной деятельностью.

Сильнее приказа был страх — он побуждал действовать молниеносно. Капитан Гебель организовал в школе в Нижне-Чирской сборный пункт для солдат, отбившихся от своих частей. Со всех сторон туда прибывали отряды под командованием курсантов офицерской школы. Они были вооружены и обеспечены боеприпасами, так что сразу можно было формировать роты и батальоны. Преподаватели офицерской школы были назначены командирами батальонов, курсанты — командирами рот и взводов.

Вновь сформированные части немедленно заняли указанные им позиции. К середине дня первые батальоны уже стояли, готовые к обороне, западнее Верхне-Чирской. Командование ими я возложил на капитана Гебеля. Ему, наверное, и во сне не снилось, что придется командовать таким пестрым, наскоро сколоченным отрядом. В основной массе это были солдаты из службы тыла, полевой почты, строительной организации Тодта. К ним присоединилось небольшое количество солдат, отставших от тех дивизий, которые подверглись удару советских войск, а также солдаты-отпускники. Они были вооружены винтовками, пистолетами и тремя ручными пулеметами. Особенной бодрости это не внушало. Но все они стремились помочь своим товарищам, оказавшимся в окружении в районе между Волгой и Доном. Известие о том, что котел замкнулся, подтвердил мне квартирмейстер 6-й армии капитан генерального штаба Тюмплинг. Он участвовал в оборонительных боях под Калачом и, убегая к Дону, наблюдал, как советские клещи сомкнулись восточнее Сталинграда.

За несколько часов стало пусто в Нижне-Чирской. Очистились проезжие дороги. Я передал полковнику Зелле командование штабом и поручил ему перенести штаб в Тормосин, а сам остался в Нижне-Чирской. Теперь моей главной задачей было добыть противотанковые пушки, артиллерию, минометы и танки для боевых групп. Без этого оружия они не могли оказать противнику серьезное сопротивление. Я уже рано утром по телефону приказал нашим мастерским в Тормосине все отремонтированные орудия, танки и пулеметы как можно быстрее, не позднее вечера, доставить в Нижне-Чирскую. Действительно, во второй половине дня стали поступать первые орудия. Полковник Зелле, прибыв в Тормосин, энергично поддержал это мероприятие. Он буквально все дочиста вывез из мастерских, заставил ремонтные отряды работать днем и ночью и почти ежедневно доставлял оружие и боеприпасы.

Подхлестываемые страхом…

Я стремился побывать во всех боевых группах. На легковом вездеходе я проделал в обратном направлении тот путь, по которому прибыл не более суток назад. Уже накануне никак нельзя было сказать, что на дороге сохраняется порядок. Но теперь я не находил слов, пораженный тем, какой хаос порожден паническим бегством.

Не прекращался поток солдат, подхлестываемых страхом. К моей машине приблизился отряд, состоявший примерно из двадцати немцев и румын. Все они были без оружия, небриты, в лохмотьях.

— Откуда идете, к какой части принадлежите? — спросил я немецкого унтер-офицера.

— Мы из 4-й танковой армии. Мы отстали от наших частей. Русский следует за нами по пятам, господин полковник.

— Это чепуха. Вы видите, я еду туда, откуда вы пришли. Там уже развернут новый фронт. Почему вы не воюете? Вы что, решили бросить своих товарищей на произвол судьбы? И где вообще ваше оружие?

— Мы водители, господин полковник. Наше оружие в машинах.

— А где машины?

— Мы были вынуждены их оставить в одной деревне. Иначе мы бы не выбрались. Повсюду уже русские. Уже два дня мы голодаем.

— Явитесь к коменданту Нижне-Чирской, это вон то селение за лесом. Там вас накормят. И выспитесь прежде всего как следует, тогда все предстанет в другом свете.

Они провожали меня удивленными взглядами, когда моя машина вновь двинулась по направлению к Верхне-Чирской. Видимо, им было непонятно, как можно ехать навстречу страшной опасности. А я не понимал, как могли так быстро пасть духом немецкие войска, как случилось, что так безвольно отступили те самые солдаты, которые всего несколько месяцев назад, уверенные в победе, шествовали по донским степям. Был ли это страх за собственную жизнь? Или боязнь плена? Усомнились ли они, наконец, в самом смысле войны?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});