Как мы предавали Сталина - Михаил Тухачевский

Тот факт, что некоторые детали заговора не были известны даже тем, кто, как Уборевич и Корк, входили в число его руководителей, говорит в пользу достоверности показаний: ведь в случае реально существовавшего заговора такими сведениями может обладать крайне малое число лиц.

* * *

«Бонапартистскую» тему затронул и Примаков, который, по словам Буденного, «держался на суде с точки зрения мужества, пожалуй, лучше всех»: «Мы были Наполеонами без армии. Мы работали на фашистскую Германию. Но совершенно ясно, что из этой полдюжины Наполеонов остался бы один Наполеон и именно тот, который беспрекословно выполнял бы волю Гитлера и фашистской Германии» л. 64.

Из показаний Примакова следует, что в случае государственного переворота сама логика заговора приведет к острому политическому соперничеству среди «победителей». Очевидно, что верх в этой борьбе одержит тот, кто покажет себя наиболее послушной марионеткой нацистской Германии и Гитлера. Мы не знаем, кого именно Примаков имел в виду. Возможно, тем единственным Наполеоном он считал даже не Тухачевского, а своего кумира – Троцкого. Ибо чуть ранее Примаков говорил о привилегированном положении, которое Троцкий должен занять в «новом» Советском Союзе под германским покровительством.

Кроме того, у заговорщиков существовала договоренность с германским Генштабом в лице генералов Рунштедта и Кестринга, и на случай войны готовился план поражения Красной армии. Как отмечает Буденный, план поражения Тухачевский, Корк, Якир и Уборевич начали разрабатывать по собственной инициативе и только после этого должны были согласовать его с германским Генштабом. В качестве компенсации интервентам предполагалось отдать часть территории Советского Союза: Украину – Германии, Дальний Восток – Японии.

«От генерала Рунштедта Тухачевский получил указание, чтобы в пораженческом плане были предусмотрены вероятные направления главных ударов германских армий: одно на Украине – Львов, Киев и второе – захват повстанцами Ленинграда, что было бы наиболее выгодно Германии, так как последняя может оказать помощь повстанцам своей довольно значительной авиацией, причем эта авиация должна была рекламироваться как авиация, перешедшая со стороны красных войск к повстанцам…

Подсудимые, хотя и заявили о том, что они пораженческого плана германскому Генштабу не успели передать, я же считаю, что план поражения красных армий, может быть, не столь подробный, все же германской разведке был передан. Это облегчалось тем, что Кестринг почти постоянно находился в Москве и мог его получить тотчас же по окончании оперативной военной игры Генштаба РККА. Не обязательно было передавать письменный материал, когда это можно было сделать и на словах» л. 65–66.

* * *

Политические аспекты заговора оставлены в записке Буденного почти без внимания. Куда больший интерес маршал проявил к вопросам профессионального характера, затронутым в показаниях подсудимых. Так, в докладной записке Буденный несколько раз касается темы возможного нанесения удара по СССР с территории прибалтийских государств: «Будет ли использована территория нейтральных во время войны прибалтийских государств для сосредоточения и удара германских армий по правому флангу наших армий Западного фронта?

Мне кажется, этот вопрос сомнений не вызывает. Я считаю, что немцы этим безусловно воспользуются. Все данные разведывательного характера, с которыми я имел возможность знакомиться, говорят именно за это. Достаточно даже бегло изучить аэродромную сеть Латвии, Литвы и Эстонии, форсированно развивающуюся в последние годы, чтобы понять, что эти аэродромы как по количеству, так и по их емкости не рассчитаны на малочисленную авиацию прибалтийских государств, а рассчитываются на многочисленную авиацию Германии» л. 66.

По тем же причинам Буденный обращает внимание на показания Примакова: «Ему, Примакову, Троцким была поставлена более серьезная задача – поднять в Ленинграде вооруженное восстание, для чего он, Примаков, должен был строго законспирироваться от всех террористических групп, порвать свои связи со всеми троцкистами и правыми и тем самым завоевать авторитет и абсолютное доверие со стороны партии и армейского командования…

В связи с этим специальным заданием Троцкого Примаков обрабатывал 25-ю кавдивизию во главе с командиром дивизии Зыбиным. По его словам, Зыбин должен был встретить на границе Троцкого при овладении повстанцами Ленинградом. Для этой же цели подготавливали одну стрелковую дивизию и механизированный корпус. Какую именно стрелковую дивизию – я не помню, но по его выступлению можно установить» л. 56.

Из объемистой «Трагедии РККА» О. Ф. Сувенирова явствует, что заявление Примакова не осталось незамеченным: «Начальник Особого отдела ГУГБ НКВД СССР И. М. Леплевский 11 июня 1937 года обращается к Ворошилову: «По показаниям арестованного участника антисоветского военного заговора Примакова В. М. командир 26-й кавдивизии Зыбин является участником этого заговора. Прошу Вашего согласия на арест Зыбина». Через два дня на этом меморандуме появляется резолюция: «Арестовать. КВ. 13/VI.37»«.

Этот случай Сувениров приводит, дабы проиллюстрировать свое утверждение: дескать, следственный аппарат НКВД мог добиться «нужных» лживых признаний от кого угодно. Но благодаря письму Буденного теперь известно: Примаков назвал фамилию С. П. Зыбина, выступая 11 июня 1937 г. с показаниями на процессе. А Леплевского как одного из присутствовавших в зале суда упоминает в своей записке командарм 1-го ранга Белов. Таким образом, если судить по совпадению дат показаний Примакова и записки Леплевского, именно 11 июня 1937 г. следователи НКВД впервые услышали о причастности к заговору Зыбина и запросили санкцию на расследование его дела.

Интересно, что Буденный оказывается точным даже в таких деталях, которые, казалось бы, не имеют большого значения. Так, Семен Михайлович пишет, что Зыбин служил в 25-й кавдивизии, а процитированный Сувенировым Леплевский – что в 26-й. 25-я кавдивизия была развернута в Киевском военном округе, а 25-я – в Ленинградском. Зыбин же был арестован по ленинградскому «расстрельному списку», поэтому прав все же Буденный, а не Сувениров или Леплевский.

Имя Троцкого, а не просто ссылки на безымянных «троцкистов», несколько раз встречается в письме Буденного. Первый, возможно, не единожды упоминался на процессе. Однако для маршала Буденного фигура Троцкого не представляла большого интереса; в прошлом наркомвоенмор, Троцкий сохранил влияние на некоторых военачальников и партийных руководителей, а те в свою очередь остались верны ему даже после высылки того за границу. Как отмечает Буденный, Троцкий был самой крупной политической фигурой среди всех участников заговора, названных на процессе.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});