Хищник. Заяц моего дедушки. Засада. Гоп-стоп - Дэн Кордэйл

И воодушевленный дедушка еще быстрее бежал вперед. Клянусь, это была горячая охота! Казалось, и охотник, и заяц, и собаки обладали стальными мускулами. Как на крыльях, они пересекали поля, леса, луга, холмы, овраги, ручейки и пригорки. При этом не останавливались ни на минуту.

Удивительно, гигантский заяц вел себя как старый волк. Он не запутывал следы, не петлял, не бежал вдоль воды, по канавкам или по борозде, оставленной сохой. Он нисколько не старался сбить собак со следа. Его вроде бы и не заботило, что за ним гонятся. Казалось, он неторопливо трусил вперед, держась в ста шагах от собак, которые, чувствуя его свежий, горячий след, заливались пуще и под аккомпанемент нескончаемых «Ату! Ату!» бежали еще быстрее, ничуть, однако, не сокращая при этом разделявшую их дистанцию.

В этой немыслимой гонке дед отбросил подальше мешавшую ему охотничью сумку. Веткой сбило шапку, он не стал подбирать ее, чтобы не терять времени. На дедушкино счастье, заяц описал большой круг, и они вернулись к началу: миновали земли Спримона, Тилора, Френо, Сени и к полудню снова были на Аниванле.

Дедушка, подуставший от пятичасовой погони, был еще на вершине горы, когда собаки, сбежав вниз, очутились на берегу реки Урт. Он подумал, что зверек никогда не рискнет пересечь реку, вода которой сильно тогда поднялась из–за дождей. Заяц обязательно повернет обратно и окажется под дулом его ружья. На собак, увы, не было никакой надежды. Заяц просто издевался над ними!

Дедушка устроился в середине косогора, у лесочка. Чтобы не прокараулить зайца, он не спускал со зверя глаз. Тот мог придумать что–нибудь новенькое. Заяц же спокойно сидел на берегу реки в зарослях тростника и время от времени пощипывал его зеленые верхушки. Приближавшиеся собаки, казалось, его вообще не занимали.

II вот они уже в десяти шагах от него. Сердце деда бешено колотилось, у него перехватило дыхание. Расстояние между собаками и зайцем все уменьшалось.

Вдруг бежавший впереди Рамоно прыгнул, чтобы разорвать зверя. Заяц кинулся в грозно ревущий поток, кативший вперед свои пенистые волны, и Рамоно лишь щелкнул клыками.

— А! Теперь он утонет! — закричал дедушка. — Молодцы!

Он бросился вниз по склону так стремительно, что едва не влетел на всей скорости в Урт.

Бежал и все повторял:

— Утонет! Утонет! Утонет!

Но заяц уверенно пересек реку и благополучно достиг противоположного берега.

Собаки, как и их хозяин, остались на берегу и, казалось, ждали катастрофы, по видя, что заяц против всякого ожидания появился на суше целый и невредимый, тоже прыгнули в реку. Им повезло меньше. Охваченный азартом погони, Рамоно не смог справиться с течением. Бедный пес устал сражаться с мощным потоком. На трети реки его оставили силы. Он исчез, потом снова появился на поверх пости. Его лапы слабо били по воде, ему было не преодолеть реки. Несмотря на все свои усилия, он опять ушел и глубину.

К тому времени дедушка спустился или, скорее, скатился по крутому берегу.

Рамоно в третий раз показался над водой. Дедушка позвал его. Бедное животное посмотрело на него своими умными глазами, и до деда донесся жалобный стон. Пес уже пересек большую часть реки. Услышав голос хозяина, он решил вернуться.

Это предрешило его трагический конец. Подхваченный потоком, он несколько раз перевернулся, еще раз заскулил, с трудом развернулся к хозяину — и его отнесло течением.

Дедушка стоял по колено в воде.

Он зашел дальше в реку, подплыл к собаке, схватил ее и вытащил на сухую траву. Тщетно дедушка пытался согреть ее закоченевшие лапы.

Бедный Рамоно издал последний стон и сдох.

Пока отчаявшийся охотник старался вернуть свою собаку к жизни, до его слуха с противоположного берега донесся лай. Дед поднял глаза и увидел на другой стороне гигантского зайца, который, сделав крюк, вернулся обратно, словно находя какое–то злорадное удовольствие от смерти одного из своих преследователей.

Более удачливому, чем Рамоно, Спирону удалось переплыть Урт, и он продолжал гнаться за проклятым зверем.

Дед, прощаясь, взглянул на своего несчастного верного друга и с новым ожесточением вернулся к охоте. Травля продолжалась до вечера и, разумеется, безрезультатно. Когда стало темнеть, Спирон, прыжки которого за последний час стали реже и слабее, лег, отказываясь бежать дальше. Он был просто не способен сделать еще хотя бы шаг.

Дедушка взвалил его на плечи и постарался сориентироваться, в какой стороне находится дом.

Они были около Френо, в восьми или девяти лье от Тэса.

Дедушка никогда не охотился так далеко от дома.

К концу дня в нем, казалось, что–то сломалось. Он был так потрясен, что, хотя и пробежал за день около двадцати — двадцати пяти лье, но совсем не чувствовал усталости. А если и чувствовал, то превозмог ее, взял себя в руки и направился к Тэсу.

Перед ним расстилался темный, прореженный лишь узкими тропинками лес Сен–Ламберской долины. Ни минуты не сомневаясь, дедушка отважно углубился в дремучие заросли. Не прошло и пяти минут (он, может быть, сделал шагов пятьсот), как сзади послышался шорох сухих листьев. Дедушка обернулся. Следом за ним бежал гигантский заяц.

Дедушка замедлил шаг. Заяц сделал то же самое. Дедушка остановился. Заяц тоже. Дедушка опустил Спирона на землю и показал ему на зайца, понукая собаку к погоне. Несчастный Спирон принюхался и, тяжело вздохнув, улегся калачиком передохнуть. Тогда дедушка взялся за ружье — на этот раз оно было хорошо заряжено, — взвел оба курка, нажав пальцем на спусковой крючок, чтобы собачки не щелкнули при взводе, и вскинул ружье на плечо.

Увы, он не смог взять зайца на мушку. Тот исчез.

Вне себя от ужаса и отчаяния, дед забрал загнувшего Спирона, который и во сне продолжал лаять — видно, в погоне за гигантским зайцем, — и лихорадочно заспешил дальше, не осмеливаясь посмотреть назад.

Домой он вернулся в три часа ночи. Обеспокоенная бабушка собиралась слегка выбранить мужа, но, увидев, в каком он состоянии, не стала его ругать.

Он устало спустил Спирона с плеча. Бабушка подхватила у него ил рук ружье. Вы помните, при нем не было ни охотничьей сумки, ни шапки.

Жена поскорее уложила его в кровать, принесла большой бокал доброго вина, которое нагрела с пряностями, и присела тут же, на краешек. Потом взяла мужа за руки и тихонько заплакала.

Дедушка был тронут ее заботой и слезами. Ему пришло в голову, что, если бы он разделил с ней свою горькую тайну, ему стало бы вдвое легче. В ее нежности и верности он не сомневался и потому признался во всем.

О! Бабушка Палан была достойной женщиной, будьте уверены! Она не разразилась упреками, не стала поносить и проклинать роковую страсть к охоте, причину всех их бед. Наоборот, постаралась оправдать вспыльчивость мужа, которая привела к убийству. Не обвиняя мертвого, она все же согласилась, что он сам был всему виной. Она обняла и утешила дедушку, склонившись над ним, как мать над любимым ребенком, и попыталась придать ему своими словами немного спокойствия и бодрости. Видя признательность деда, она наконец отважилась сказать: