Гиршуни - Алекс Тарн

Зачем он притащил меня сюда?

Свадьбу устраивали где-то на природе или в парке очень большого имения, виллы, дворца — не знаю, как это у них называется; нас привезли в неправдоподобно длинном лимузине и высадили прямо на лужайке, и тут оказалось, что дворец вовсе не так уж велик, во всяком случае, радиус подъездной площади чересчур крут, и бедняге-лимузину совершенно негде развернуться, так что пришлось пятиться к воротам целый километр; впрочем, у них тут меряют на мили — получается меньше, но все равно несчастная махина была похожа на растерявшуюся гусеницу, проглотившую аршин, и в глазах ее машиниста — наверное, нужно говорить именно так, ведь не может же быть, чтобы водитель такого чудовища звался просто «шофер» — читалось оскорбленное недоумение, значение которого понял даже я: наверняка имелся в виду местный аналог поговорки насчет не своих саней, в которые не следует садиться, не выстроив предварительно соответствующую олимпийскую инфраструктуру, потому что сани предполагают как минимум наличие горы или, скажем, лошади, вот тебе и конюшня, и аэродром, и лимузинный радиус площади… каждая деталь важна… ну как тут было не вспомнить озабоченное лицо Грецкого — видимо, и в самом деле здешние свадьбы даются ой как непросто — хорошо еще, что у лимузина оказался исправный задний ход: судя по вихлянию, машинист пользовался им чуть ли не впервые в жизни, настоящее экстремальное вождение, я просто затаил дыхание: въедет в дерево или не въедет?.. но тут Грецкий потянул меня к гостям, черт подери, оборвал на самом интересном, но как не послушаешься хозяина, тем более что он так постарался, расписал заранее, кто с кем стоит, кто где сидит и кто что говорит — мне выпало общаться с бывшими израильтянами — по принципу общности языка: они свой иврит уже порядочно подзабыли, а я свой еще не вполне узнал; понятия не имею, кем они Грецкому приходились — возможно, соседями по району или по скамье в местной синагоге, все в одеты по единому чернофрачному коду, как грачи-солдаты, а один из них, сухопарый, оказавшийся подрядчиком квартирных перевозок, то ли специально заботился об усилении этого грачиного сходства, то ли просто страдал кривошейством, но голову держал совершенно по-птичьи, боком, высоко задрав подбородок и кося одним глазом вверх, в белое полотнище нашего шатра, а другим — вниз, в тарелку, за которой и впрямь нужен был глаз да глаз, ибо блюда сменялись с калейдоскопической быстротой, причем жена подрядчика, вся состоящая, как будда, из мягких округлых подушек, встречала каждую перемену подробным рассказом о том, насколько местная еда хуже той, на которой лично она была вскормлена в Реховоте, а я гадал, как же она будет танцевать с такой комплекцией, вернее, с таким комплектом автомобильных шин на корпусе: танцы интересовали меня особенно, но, как выяснилось, зря, потому что никаким танго или даже сальсой тут даже и не пахло, а пахло какой-то особенной, прежде мною невиданной смесью пьяного хасидского хоровода и боевой пляски полинезийских людоедов, хотя последним этот танец, скорее всего, не понравился бы из-за его чрезмерной агрессивности, но о вкусах не спорят, как сказала жена подрядчика, морща нос на десерт, — ее реховотская мама делала то же самое, но намного вкуснее, и как-то так получилось, что пора уже и по домам; все тот же подрядчик, затейливо глядя одним глазом на дорогу, а другим в люк на крыше своего лексуса — не иначе как проверял, нет ли за нами вертолетной слежки — подвез меня до гостиницы: интересно, пошло ли это Грецкому в счет квартирной перевозки?.. так или иначе я благодарно воспользовался возможностью вздремнуть на заднем сиденье: наутро предстоял утомительный обратный рейс, а на ночь мною было запланировано еще одно совершенно неотложное дело.

Milongera

Тип записи: частная

Машину я арендовала на 31-ой улице. Агентство уже закрывалось; жирный парень в бейсболке козырьком назад, недовольно покачивая головой, провел меня в контору и, даже не предложив сесть, принялся тыкать ключом в запертый ящик стола. Ключ, словно переняв раздражение хозяина, наотрез отказывался влезать, парень шипел, как змеиное гнездо: «Шит… шит… шит…»

— Я, видимо, поздно, извините, — сказала я, садясь.

— Шит… шит… — гнул свое парень.

Наконец ключ смирился с неизбежным, щелкнул замок, на стол со смачным звуком легла засаленная амбарная книга. Парень перевел дух, бухнулся в кресло и сердито взглянул на меня.

— Клерк уже ушел, а я этот ящик включать не стану, — он с омерзением ткнул пальцем в старый монитор. — Я вообще-то механик. Я этот шит в гробу видел.

Я пожала плечами.

— Как скажете. Мне всего-то на ночь. Утром верну.

— Да по мне хоть вовсе не возвращайте… — парень лизнул палец и пролистнул гроссбух до чистой страницы. — Ушли, а мне тут отдуваться. Шит. Я вообще-то механик. Плата наличкой.

«Шит-шит, да не лыком шит, — подумала я. — Ну и что? Мне же лучше: зачем кредитку светить?»

— Имя? Мисс…

— Марсела Гевара.

Парень записал, даже не моргнув, хотя на латинос я со своим русским акцентом походила меньше всего. Впрочем, возможно, он приехал в Нью-Йорк недавно и еще не научился различать. А может, просто был слишком расстроен непредвиденной задержкой и торопился поскорее избавиться от поздней клиентки.

— Вот тут. Распишитесь… — он повернул ко мне книгу.

Я с готовностью черкнула произвольную загогулину.

— Сто пятьдесят баксов, — он выжидательно взглянул на меня.

— Погодите, — сказала я. — Мы же еще не говорили о конкретной машине.

Парень фыркнул и, взяв бейсболку за козырек, сделал ею полный оборот.

— А чего говорить? Все равно кроме тех тачек, что стоят внизу, брать нечего, мисс Гевара. Кстати, команданте Че Гевара вам случаем не родственник?

— Родной дед, — улыбнулась я. — А что у вас стоит внизу?

— Пойдемте, покажу, — он поднялся из-за стола.

На подземной стоянке я сразу ткнула пальцем в темно-синий сильверадо с массивной решеткой, кастетом торчащей перед радиатором. Парень удивленно присвистнул.

— Вы уверены, что не хотите чего-нибудь полегче? Это обычно берут для пикника или для охоты…

— Самое то, — заверила я. — Если для охоты, то получается как раз то, что мне надо.

Парень пошел за ключами. Иногда события и слова превращаются не просто в указательные знаки, а в волну, которая сама несет тебя в правильном направлении. Собственно говоря, направление волны всегда правильное. Неправильными бывают только дурацкие человеческие желания и мысли.

— О'кей, мисс, — подытожил механик, когда я уже сидела в кабине. — Утром, если никого еще не будет, поставите машину вон там. Ключи можно оставить под сиденьем. Удачной охоты, мисс.

Автомобиль и вправду был тяжел, как бронетранспортер, но слушался на удивление чутко. Я проехала несколько блоков, прежде чем обрела полную уверенность и почувствовала размеры машины. Мощный двигатель урчал сдержанно и ровно, уютно светились циферблаты, по радио передавали фолк, Джоан Баэз пела песню про дом восходящего солнца, а вокруг сдержанно и ровно, в такт моему двигателю, дышал равнодушный Нью-Йорк. Вот уж кто никогда не пристанет к тебе, не полезет в душу, не повиснет на плечах назойливым зазывалой. Можешь жить — живи, не можешь — помирай, никто слова не скажет, никто не оскорбит, не унизит лживым и оттого отвратительным «участием». Мы с ним поразительно похожи. Именно по этой причине я никогда не задерживаюсь здесь дольше одной недели — просто не хочу навязываться.

Стемнело, но для милонги было еще рановато, так что я просто плыла куда глаза глядят, куда фары светят, куда несет меня — в правильном направлении — волна тесного вечернего трафика. Потеряться я не боялась: оказалось, что машина оснащена навигатором. «Дона, дона, дона… — пела Джей-Би. — Тот, кто ценит свободу, должен научиться летать…»

Что ж, я ценю свободу больше всего на свете, но научилась ли я летать? — Нет, пока нет. Слишком много тяжести на крыльях, слишком много грязных, липких, загребущих рук тянутся ко мне с земли, хватают за маховые перья — поди взлети с таким грузом. Ненавижу…

Забыв о времени, вцепившись в крутую дугу руля, я сидела верхом на многоглазом красно-белом дьяволе дороги, то пускаясь вскачь, то сбиваясь на неторопливую рысцу, то и вовсе останавливаясь перед невидимыми барьерами светофоров. Ночь сгущалась и чернела, черпая все новую и новую черноту в беспомощном обилии фонарей и светящихся окон. Ночь сгущалась и у меня в голове, с силой замешивая темную, клубящуюся гущу беспорядочных мыслей и чувств. Я то радовалась, то печалилась неизвестно чему, глаза мои опухли от слез, а рот устал улыбаться. Наконец поток вынес меня в боковое ответвление, передняя машина свернула к тротуару и остановилась.