Двое из будущего. 1904 -… - Максим Валерьевич Казакевич

не обязан его содержать. Но чисто по-человечески консервами я его обеспечил, так что до конца этой ужасной осады Пудовкин прожил хоть и не вкусно, но вполне сытно. Он и этому был рад и многие из горожан завидовали его положению.

Не так давно Стесселю пришел пакет и Петербурга и он, спустя какое-то время публично объявил его копии. Оказывается с недавнего времени наместник Алексеев складывал с себя полномочия Главнокомандующего и на его место заступал Куропаткин. История повторялась… В Артуре, за неимением доступа к свежей информации, люди довольствовались мимолетными слухами и догадками, которые потом, обмусоливая, раздували до неимоверных размеров, превращая банальный, тухлый слушок, едва ли не в центральную новость. Про Куропаткина здесь любили говорить, что он мастер стратегических отступлений и тактических отходов, любитель изматывать противника методом Кутузова ранней эпохи Наполеоновского вторжения. Все те сражения, что он уже совершил, люди расписывали едва ли не как трагедию, придумывая все те промахи, что он мог бы совершить. И по доносившимся в город новостям, получалось, что люди, придумывая, во многом были правы. Куропаткин принимая сражения, ни смог ни разу взять победу и все время терпел поражение. Тактическое отступление — так с ухмылками резюмировали в кабаках простые люди. И сейчас, узнав о таком назначении, люди откровенно недоумевали — неужели не было кандидатов получше? И почему именно Куропаткин назначен Главнокомандующим? И с этого момента у людей в крепости возникло стойкое убеждение, что войны нам не выиграть. Они здесь, проявляя чудеса стойкости и выносливости, жили лишь тем, что наша армия, разбив врага в Манчжурии, придет к ним на выручку. Сейчас же они вдруг остро поняли, что им выстоять не удастся и придется здесь всем сражаться до самого конца. И если у простых солдат не было особого выбора, и они словно рабы тянули свою лямку, то вот простые граждане и даже офицеры нижних и средних чинов откровенно впали в уныние. И даже мои архары, узнав о назначении Куропаткина, откровенно обнажили нерв, ругая и самого Императора и тех кто был ответственен за подобное назначение самыми последними словами. И даже Лизка, понимая, что тут к чему, беспрестанно вопрошала меня о нашем будущем и об исходе войны.

К концу ноября стали заметны новые перемещения японцев. Они вдруг подтянули новые подразделения, притащили новые пушки, которые установили на пределе своего огня. По всему выходило, что вскоре состоится новый штурм. Они беспрестанно копали сапы, подбираясь к нашим позициям, и ежедневно бомбили и обстреливали пулеметами. На многих редутах их огонь был столь эффективен, что над бруствером нельзя было поднять руки, как в ту же секунду в мерзлую почву вгрызались пулеметные очереди. Нашим солдатам приходилось почти все время сидеть в стылых окопах, цепляя на себя многочисленные болячки. Многих свалила дизентерия, про которую я всегда думал, что ее опасность сильно преувеличена. Подумаешь банальный понос. Но здесь, увидев зеленых солдат, которые сидя на краю сопок, беспрестанно дрищют и не успевают натягивать порты, понял, что болезнь эта все-таки серьезна. Этих бойцов отправляли в госпитали, но там им почти ничем помочь не могли. Больницы испытывали крайнюю нужду в медикаментах и особо в перевязочных материалах. То, что я привез с собою из Чифу слишком уж быстро кончилось. И если шелковые ткани, марли и в какой-то мере бинты, простирнув и прокипятив, можно было использовать снова, то вот с ватой дело обстояло совсем швах. Ваты в городе не было и врачи, выкручиваясь, стали распускать пеньковые канаты и использовать их грубые нити в качестве впитывающего материала.

Особо доставляли проблемы солдатам и офицерам блохи. В окопах их развелось просто тьма тьмущая. Некоторые счастливые солдаты, отбывая в баню, порою целиком выкидывали свое нижнее белье, ибо в их складках жила целая цивилизация, которую невозможно было вывести. Потому-то я и перестал без крайней необходимости подниматься на позиции, чтобы сфотографировать — перспектива подцепить кровососов меня не привлекала. И пусть у меня есть баня, в которой я регулярно мою свое бренное тело, а Лизка через день шоркает на доске мое нижнее белье, а все равно, соседей у себя в подмышках и в мудях я видеть не хотел.

Однажды днем японцы вдруг вознамерились обстрелять дачные места что были подле Пресного озера. То место, где жили генералы, да адмиралы и некоторые чины поменьше. Целый час они закидывали снаряды в поселок, по окончании которого я узнал, что мой дом, в котором я жил ранее, оказался разрушен до основания. Прямое попадание стодвадцатимиллиметрового снаряда не оставило не единого бревнышка, раскидав их словно щепки по соседним участкам. Одно такое бревно упало на дом генерала Белого, убив кого-то из прислуги и кого-то одного серьезно придавив. Но, слава богу, ни самого генерала, ни кого-то из его семьи не задело. Тот же самый обстрел вскоре переместился на подножие Золотой горы и поджег склад с керосином и маслом и удушливый, черный дым клубами завалил все окрестности. И погода стояла в тот момент безветренная, так что спустя час дым растекся по порту, бухте и частью по Старому городу, непроницаемым куполом. С близлежащих высот зрелище было фантасмогоричное — черный, дымный шар, скрывающий под собою строения, в недрах которого вспыхивают огненные вспышки падающих снарядом и вылетающий из него осколки, тянущие за собою темные, клубящиеся нити. Я эту картину наблюдал сидя с Мурзиным на Этажерке и фотографировал. В тот момент я пожалел, что отправил кинокамеру из города, слишком уж красивым и одновременно ужасающим было это зрелище.

В мой склад за прошедшие дни опять попало несколько снарядов, сильно его порушив. Но так как там почти ничего уже не осталось, я восстанавливать его не стал, лишь забрал самое ценное и складировал во дворе своего нового дома, тщательно укрыв парусиной.

К концу ноября, Данил, время от времени шатавший на Высокую, сказал:

— Скоро японец опять полезет.

— Откуда знаешь?

— Все говорят, — пожал он плечами. — Чайкисты говорят, что сильно много инфантерии прибыло. Не иначе как скоро их кинут в мясорубку.

— Кто-кто говорит? — переспросил я, услышав новое слово.

— Чайкисты, — повторил Данил. — Пилоты, по-вашему. Их так на Высокой называют. Вообще, Василь Иваныч, хорошую мы с вами штуку сделали, полезную. Чайкистов на Высокой любят, когда встречают в городе, всегда спасибо говорят. Ну и угощают, когда есть чем, — он с усмешкой улыбнулся.

— Как-то не очень удобно для слуха звучит, — сказал я удивленно. — Чем им не нравится «пилоты»?

Он пожал плечами.

— Не знаю, Василь Иваныч, только там теперь