Из мрака - Александр Барченко

— Как я вас ненавижу, как…

Темнота застала врасплох. Перед глазами, где-то изнутри, метались причудливые светящиеся фигуры и образы.

Мутное сонное чувство, что не покидало Дину с утра, ещё тяжелее придавило сознание.

Не вздрогнула, даже ощутив на плече, около шеи, прикосновение дрожащей холодной руки. Англичанка шептала, задыхаясь, чуть слышно, будто рядом подслушивал кто-то.

— Я ненавижу вас… Не прикидывайтесь наивной, святоша. Мы умрём обе, мы задохнемся. La force est jouée.[13] Я так рада, я буду слышать, как вы умираете. Жаль, разбился фонарь… Ненавижу вас.

Острое изумление привело в себя Дину. Спросила, не чувствуя ужаса, со спокойным почти любопытством:

— Меня? Но… что я вам сделала?

На минуту шёпот замолк. Цепкие пальцы, вздрагивая, сильнее впились в плечо Дины. Наконец опять просвистел в темноте по-змеиному над самым ухом:

— Она… она спрашивает, что сделала мне? Отняла того, в ком долгими годами мучений я выносила всю свою жизнь, всё своё счастье. Отняла человека, мизинца которого не стоит сама со своей святостью, со своими совиными глазами. И теперь спрашивает, что сделала?.. Посмейте теперь, перед лицом смерти, отрицать, что вы не увлекали Джима сознательно?

— Но, миссис, какого Джима?

В голове Дины сверкнула догадка: миллионерша помешалась от ужаса. Дина испуганно отшатнулась, повторила, пытаясь собрать вспугнутые мысли, освободить от странной давящей апатии, что с утра вязала её тело:

— Но, миссис Джексон, Бога ради, успокойтесь!

В темноте было слышно, как выпрямилась англичанка, как под порывистым шагом хрустнул гравий. Крикнула полным голосом злобно и резко:

— Bouche close![14] Не Джексон, а… Абхадар-Синг! Теперь знаете, что вы мне сделали?

Давно забытое имя не сразу проникло в сознание. Ярко потом озарило далёкую картину: дверь кабинета с вырванным замком, бумаги, разбросанные на огромном письменном столе, сгорбленная, трясущаяся от рыданий фигура отца на диване.

Да, это имя знакомо Дине. Отец не раз говорил, что женщина с этим именем вдохновляла компанию, ведущую его к гибели. Но что сделала она, Дина, этой красавице, собственнице колоссального богатства? Ей не пришлось даже встретиться с этой женщиной в Индии.

Дрогнувшим голосом, но настойчиво, без злобы повторила вопрос:

— Я слышала про вас, но не знаю… Я не знаю, что мы вам сделали?

— О, вы мне ничего не сделали! — подхватил издевающийся голос. — Решительно ничего. Если ваш батюшка намеревался пустить меня по миру, разве это значит что-нибудь? Разве что-нибудь значит, если женщину бросит человек, который для неё дороже жизни? Если жизнь того же человека, его карьера, будущее бесповоротно разбиты из-за девчонки с косой цвета пеньки и глазами креветки…

Догадка оформилась разом. Дина перебила спокойно и сухо, будто у себя в гостиной ставила на место забывшуюся гостью:

— Вы говорите о Саммерсе? Будьте уверены, что мне он так же безразличен, как…

Англичанка подхватила злорадно, снова впившись в плечо Дины цепкими пальцами:

— Как кто?.. Как мне ваш муж, не правда ли? Однако мне не помешало это отнять у вас вашего добродетельного героя супруга. Что? Вы не подозревали? Вы не подозревали, зачем ваш супруг каждую субботу мчится в город? Разве он вам не рассказывал, как мы проводили с ним время весь этот месяц? Он отговаривался делами… Вам не пришло в голову попытаться удержать его от поездок? Бьюсь об заклад, что пробовали не раз… Как я вас ненавижу!

Лёгкая дурнота закружила голову Дины. Тотчас оправилась. Почти спокойно слушала признания англичанки. В самом деле, разве Вася и без этих поездок не далёк от неё уже давно? Разве самой ей их брак не представляется давно тяжёлой ошибкой?

Инстинкт, невольное чувство брезгливости, не страх, толкнули тело в эту минуту, заставили сделать шаг дальше от англичанки. Та злобно расхохоталась.

— Боитесь, что покончу с вами сейчас же? Успокойтесь. Я не так глупа, чтобы давать вам лишний козырь против меня на том свете. Вы издохнете своей смертью, мой ангел, и, клянусь Юпитером, я перестану дышать после вас, позже, слышите?

Снова сильнее закружилась голова. Машинально отыскивая в темноте точку опоры, нашарила гранитный обломок, присела, бессильно свесив внезапно отяжелевшую голову.

Сильно стучало в висках. И тяжёлая волна отлила ото лба, когда попыталась выпрямить шею, отлила и, колыхнув тело, толкнула на миг остановившееся в перебое сердце.

Из темноты прошипел злой голос:

— Вы чувствуете? Начинается… нам остаётся жить не больше часу.

Мягкий, усиливающийся, напряжённый звон родился в ушах. Одновременно нос ощутил чуть заметный кисловатый запах. И в памяти Дины родилось давно забытое потускневшее воспоминание: сотни голов, склонённых над книгами, мягкий, приплюснутый сверху плоскими абажурами, свет электрических лампочек на длинных столах, огромные, арками, окна. Тот же, чуть кисловатый привкус воздуха, переработанного в течение долгого дня в читальном зале огромного книгохранилища сотнями человеческих лёгких.

Не удавалось вздохнуть полной грудью. Напрягла лёгкие, и вместе с глубоким вздохом кровь тяжело стукнула в голову, чувство пустоты, слабости родилось в конечностях.

Темнота прошипела над ухом злым шёпотом:

— Теперь нас хватились. Ваш муж сходит с ума. Вы думаете, он беспокоится о вас?..

Темнота мягко заколыхала голову, потом всё тело.

Дина перестала разбирать, сидит ли она по-прежнему на обломке гранита, или рядом, на гравии, бессильно распростёрто её тело. Теперь сердце билось неровно, испуганными толчками, будто срываясь с чего-то.

В первый раз мысль о смерти пронизала сознание.

Через час её уже не будет в живых. Так бессмысленно, мучительно, одиноко умереть… Но мысль о смерти не вызвала слёз, не вызвала воспоминаний. Почти с любопытством Дина следила за нарождавшимися ощущениями.

Усиливался звон в ушах. Ей казалось, что различает удары далёкого колокола. Тело постепенно теряло свой вес. Причудливые фосфены перед глазами погасли. На смену из темноты выступали настоящие картины, окрашенные, отчётливо прояснявшиеся, словно всасывавшие окружающую темноту.

Прошли перед глазами знакомые улицы индусского города, смуглые лица под тюрбанами, под плетёными китайскими шляпами, рослые фигуры сипаев на перекрёстках, подслеповатые глаза знакомого перса, торговца жемчугом. Потом заколыхалась перед глазами зыбкая поверхность воды. Далёкие крики родились в ушах. Медленно проползло воспоминание о муже и погасло, не вызвав образа. Вместо знакомого, такого близкого когда-то лица, встретила чей-то пристальный взгляд из темноты — взгляд глубоких, синих, оттенённых длинными ресницами печальных глаз. Вздрогнула под этим взглядом, чувствовала, как румянцем смущения жарко загорелись щёки. Сбросила разом дымку причудливых галлюцинаций и в темноте, снова сгустившейся, снова тяжело придавившей сознание, различила новые звуки. Кто-то сухо мучительно всхлипывал.