Высотка - Екатерина Завершнева

И все-таки Гардель дал нам последний шанс, который мы, конечно же, профукали, но он-то в этом не виноват. Что-то надломилось само, как в его собственном голосе в июне тридцать пятого года. Гарик даже не смеялся надо мной, когда я плакала оттого, что Гардель погиб. Одна женщина, сказал он, покончила с собой в тот день, когда его самолет упал на Медельин, город вечной весны, но ведь мы с тобой еще поживем?

Время, отмеренное по минутам — здесь три ровно, там три ноль пять; volvio una noсhe, mi noche triste; грустная осень, над которой его голос как крыло; в комнате Гарика все меньше места; наше прошлое истончается, становится хрупким, дотронься — и распадется, растрескается, рассыплется в пыль. Гарик знал, что так будет, — и не вмешивался; его покровительственный тон быстро испарился, когда он понял, что может все потерять; он стал безнадежно покладистым; он говорил — я прекрасно высплюсь на раскладушке, но я упорствовала, и он снова шел провожать меня до метро, потом до вокзала, потом до дома, чтобы не оставаться одному в той комнате, где когда-то мы просыпались от звука ключа, проворачивающегося в замке; мама возвращалась с работы, запирала входную дверь, шла на кухню; было слышно, как она открывает холодильник, зажигает газ, ставит чайник…

Не бойся, говорил он, сидя на подоконнике, так далеко, что бояться было нечего, — она никогда не войдет без стука и вообще не войдет, она все понимает.

Ох, лучше бы она не понимала, и мы тоже, и не надо было бы отворачиваться, прятать глаза, когда разговор опять заходил о том, что с нами будет дальше.

Уезжая в Киев, я прихватила с собой одну из кассет с tangos eternos, и вот теперь он один, Карлос Гардель, el Zorzal Criollo, спасся после землетрясения, пережитого нами на Киевском вокзале, остальные погибли в разломах земной коры, под завалами гостиницы, на улицах города, засыпанного лавой и пеплом, в который я уже точно никогда не вернусь, nunca volveré.

Пережив первый приступ бешенства, выговорившись в себя, я почувствовала, что изрядно пересолила с этими «никогда», потому что не так уж было холодно, и не очень-то грустно, но злость не уходила, хотелось ответить круче, в сто раз круче, а тут снова Гардель, и вот я бегу вниз по ступенькам, потом по мраморным квадратикам в переходе на радиальную, потом по мокрому тротуару, стараясь не влезать в самые глубокие лужи, и повторяю, как считалочку:

Hoy un juramento, // mañana una traiciуn,amores de estudiante // flores de un dнa son.

Сегодня клянется в вечной любви и мычит «это ты, Аська, ты», завтра скажет, что твое место номер шесть, потому что любовь такого отморозка не более чем цветочек-однодневка, mi niña. И шут с ним, сейчас главное добраться до Нинки живой.

Барахолка

Нажав на кнопку звонка, вспомнила, что на дворе лето. Значит, они в Одессе, жуют сладкую вату, давятся дядивениной пшенкой, опрыскивают бабушкин виноградничек медным купоросом, плавают в холерном море, и только я одна в Москве или уже в Буэнос-Айресе, не знаю.

(На каком я свете, Карлос?)

Раздался приглушенный звук, похожий на рев пылесоса, дверь все-таки открылась, выглянула Нинка, под мышкой у нее барахтался огромный ребенок (неужели Сашка?), он натужно орал и требовал кафету; второй (или этот Сашка?) вышел в прихожую сам и, указав на меня пальцем, уверенно произнес: Ася.

Не удивляйся, сказала Нинка, мы всех знаем по фотографиям, включая папу. Бедный папа нас два месяца не видел. Повезло тебе, мы вернулись сегодня ночью. Там чемоданы, через них надо переступать. Ты как-то легкомысленно одета. Горячего супа хочешь?

Ходят, разговаривают, едят кафеты — давненько же меня тут не было. Слушай, а когда они успели всему научиться-то?

Ха-ха, сказала Нинка, они уже целый год ходят, а когда ты последний раз объявлялась (в мае, кажется?), Лешка уже говорил «дай сахай» и «дай калат».

(Ага, дай сахар и шоколад, значит, с кафетой — это Лешка… И чего она так тараторит? Неужели на мне написано, что я — потерпевшая сторона?)

Калату у меня целая коробка, сказала я, выкладывая на кухонный стол киевский трофей.

Ух ты, обрадовалась Нинка, откуда такое?

Гонорар за удачно рассказанную небылицу, говорю, или наоборот, за терпеливо выслушанную.

Давай возьмем парочку и спрячем, иначе Лешка сразу все сожрет и покроется волдырями, как жаба, сказала добрая мамочка Нина.

Открыли коробку и ахнули — поверх «Сникерсов» лежала пачка червонцев, которую вчера вечером я уже вытаскивала из заднего кармана юбки. Перетянутая банковской лентой Мебиуса, с бесконечной надписью «1000 руб. 1000 руб. 1000 руб.» и далее по кругу, если повертеть ее в руках, что я сделала. Проще говоря, тонна.

Подарок от поклонника, который пожелал остаться неизвестным, объяснила я. Подбросил под дверь и исчез. А если честно, то мне хотели заплатить за услуги, которые я вряд ли смогла бы оказать даже в нетрезвом состоянии. Меня перепутали, сама понимаешь с кем. По пьяни, конечно, но все равно неприятно. И потом этот благородный джентльмен решил загладить свою оплошность таким вот способом. Но это еще не конец истории. Мой паспорт лежит в киевской гостинице, счет за которую не оплачен. Там же все имущество. Любимого, наверное, ищут какие-то бандиты, и пусть ищут! — злобно выпалила я и разревелась.

Сашка и Лешка подтянулись поближе, до коробки не достали, захныкали. Так, а теперь супчик и по порядку, сказала Нинка, сунув им по яблоку таких размеров, что этого должно было хватить на ближайшие полчаса. Близнецы сразу перестали ныть и занялись делом. Папировка, первый дачный урожай, хочешь попробовать? На «Сникерсы» они пока не реагируют — не знают, что это такое, и слава богу. Супчик дня сегодня из крапивы. Между прочим, твоя мама научила. Вот сметана, вот яичко, ешь.

Выслушав мой отчет о поездке, напичканный предположениями о том, кто и зачем мог искать Баева, она отреагировала более чем спокойно. Допустим, Баев и правда влип в историю, но ведь он тебя вывез целой и невредимой. Забыл про твой багаж или сознательно решил им пожертвовать, а потом просто не знал, что с тобой делать… и тут этот пояс на кнопках, туфли, кассеты… паспорт на фоне кассет, конечно, досадное недоразумение… не забудь сразу пойти за новым, напиши, что потеряла, они не будут проверять.

Ничего себе! Я-то думала, мы сейчас начнем разбирать Баева на холодец!.. По-твоему, он герой?! — взъярилась я. Мне сказать ему спасибо?

Не надо утрировать, ответила Нинка, история действительно неприятная… Но на твоем месте я бы подождала немножко. Баев сам расскажет, особенно если есть чем прихвастнуть. Что касается ветровки… у тебя же куча денег — поезжай на Ждановскую и купи.

Взять Славиковы деньги?! И кто я буду после этого?

А ты с ним точно не… — начала было Нинка и осеклась, увидев мою свирепую физиономию. Ладно, не злись, я просто так спросила. Мне кажется, надо рассуждать не теоретически, а практически. Если ты перечислишь свои червонцы в Фонд мира, это вряд ли спасет мир, а отдельно взятую личность они могут спасти — от переохлаждения. В конце концов, прими это как подарок судьбы или компенсацию морального ущерба.

Как думаешь, Славик правду рассказал, ну, про Кубу?

Обогрели, накормили, спать уложили, выдали Баеву индульгенцию, червонцы отмыли добела, но сердца израненного, el corazуn espinado, не исцелили. Я по-прежнему считала, что Баев — типичный представитель отряда парнокопытных и прощать его рановато. Посмотрим, как он себя проявит. Если присочинит к вестерну красивый финал, со стрельбой, погоней, чистосердечным раскаяньем и затяжным поцелуем во весь экран, тогда может быть. Но не теперь, потому что теперь я намерена заняться Славиковой тонной.

Выспалась, погуляла с детьми, поела вчерашних крапивных щей и поехала на ждановскую барахолку. Бродила между столиков, заваленных носками, майками и колготками; пригнувшись, заныривала в одежные ряды, путаясь в сарафанах, развешенных над головами покупателей; разглядывала кофты на пуговицах, страшненькие болоньевые куртки, дермантиновые сумки размером со слона, сделанные, очевидно, из цельной слоновьей туши, морщинистые, нелепые, с аляповатыми золочеными блямбами; примеряла джинсы, пока пожилая вьетнамка держала тряпочку, оберегая меня от посторонних взглядов; прикладывала к руке пластиковые ноготки, выкрашенные во все цвета радуги; жевала сосиску в тесте, чувствуя, как в желудке разгорается адское пламя; заливала пламя молоком из пакета, прикидывая в уме, могу ли я позволить себе вон то платьице при условии, если все-таки куплю этот оранжевый сарафанчик.

В итоге получилось следующее:

Табл. 1. Перечень основных покупок от 7. 08. 91.

Составлен Зверевой А. А. по результатам отоваривания на ждановской барахолке.

Ну и что, утешилась?