Разум Вселенной - Александр Студитский

— У тебя ничего не вышло?

— Так, по-видимому, думают Всеволод Александрович и Герман Романович, — ответил Юрий с усмешкой.

— И ты не согласен с ними?

— Да, не согласен, — сказал Юрий, чувствуя, каким нелепым мальчишкой выглядит он сейчас, на том самом месте, где два дня назад Герман Романович Штейн рисовал Зое величественную картину покорения лучевой стихии. И еще сильнее он это ощутил, когда Зоя в самом деле сказала не то с упреком, не то с огорчением:

— Какой ты еще... мальчик, Юра.

Он просидел у Зои еще с полчаса. Прощаясь, она опять задержала его руку в своей.

— Не понимаю, чего ты хочешь, — сказала она, смотря ему в глаза. Он вынес этот взгляд спокойно, хотя внутри у него все дрожало от обиды и злости на себя, на Штейна, на Зою.

— Ну, иди, — сказала, наконец, Зоя.

И вдруг быстрым и решительным движением она притянула его к себе и поцеловала в губы. Он застыл на месте, пораженный. Зоя остановилась в дверях холла, махнула ему рукой и исчезла...

Долгий-долгий июньский вечер на улицах Москвы. Юрий шел по Садовому кольцу, восстанавливая в памяти и переживая еще раз каждое мгновение, отсчитанное ему счастливой судьбой в этот вечер. Она сказала: «Как хорошо, что ты пришел!» А разве он мог не прийти? Она сказала: «Передо мной — длинная-длинная жизнь. — И добавила: — И может быть, мы будем работать вместе. Как Ирен и Фредерик Жолио-Кюри». — «А почему бы и нет?» — ответил ей Юрий. «А почему бы и нет?» — отозвался ее голос, как эхо.

— А почему бы и нет? — произнес Юрий вслух. Идущая навстречу девушка посмотрела на него смеющимися глазами. Юрий подходил к Крымской площади. Вечернее июньское небо светилось над рекой.

«Может быть, мы будем работать вместе», — сказала она. «Укрощать лучевую стихию», — сказал ей Штейн. Впрочем, не надо о Штейне. Она еще увидит, кто прав — Штейн или Юрий. «Ну, иди», — сказала Зоя. И поцеловала его.

Он остановился на мосту. Да, Юрий еще покажет, на что он способен. Они будут работать вместе, как Ирен и Фредерик Жолио-Кюри.

...Ярослав ворвался в комнату, как метеор.

— Не спишь, старик? — он в волнении буквально упал к Юрию на кровать. — А ты знаешь, что творится на этой планете?

Юрий приподнялся на локте.

— Который час?

— Первый, только не в этом дело. Знаешь ли ты, что я был очевидцем и участником исторического заседания?

— Так уж и участником! А в чем же выразилось твое участие?

— Я аплодировал. С сотнями других участников — гениальности Павла Александровича Панфилова.

— Постой, — остановил его Юрий и поднялся на кровати. — Расскажи обо всем по порядку.

— Милый мой! — сказал Ярослав, в волнении вскакивая и снова усаживаясь — теперь уж на свою койку. — Это была самая настоящая сенсация. Сундуки с сокровищами из космоса. Прежде всего, как я пробирался на заседание, ты себе не можешь представить! Я пришел в Дом ученых за три часа до начала. Час просидел в столовой. Потом в библиотеке. Потом в парикмахерской. Чувствуешь? — все ближе и ближе к заветным дверям. И упросил кинотехников, чтобы они разрешили мне помочь им нести их причиндалы в кинобудку, где я и пробыл до того, как стали пускать в зал. Было настоящее столпотворение — столько набилось народу. Докладывал Владимир Николаевич Тенишев. Все готово для вскрытия центральной камеры. Выстроен огромный павильон — Тенишев показывал фотографии. Центральный зал, куда помещен снаряд, — сорок метров в диаметре, тридцать метров в высоту. Все приспособлено к вскрытию. Внешняя капсула уже снята — Владимир Николаевич показал кинокадры, на которых было видно, как она отделяется от внутренней капсулы. Потом показал цветную пленку — вскрытие внутренней капсулы. Понимаешь, в ней расшатывают какие-то молекулярные связи в швах, которыми спаяны отдельные фрагменты ее стенки. Они отваливаются, как скорлупки с ореха. Для расшатывания этих молекулярных связей были применены чудовищной силы ультразвуковые колебания.

— Ну, хорошо, хорошо, молекулярные связи, — нетерпеливо перебил Юрий. — А что оказалось внутри?

Ярослав вскочил и забегал по комнате.

— Все было показано в цветном кинофильме. Оболочка рассыпается на фрагменты. Падает последний фрагмент. И вот открывается дно камеры в свете юпитеров, при которых ведется съемка. Ослепительное, феерическое зрелище! Представь себе — как бы широкая чаша из сверкающего, точно расплавленное серебро, металла. Это дно внутренней камеры. И на нем такие же сверкающие металлом сооружения, вроде гигантских шкафов. Шесть стоят вертикально, по кругу. И седьмой — горизонтально, в центре, похожий на огромный саркофаг. Владимир Николаевич называет их «контейнеры». Все они уже, конечно, детальнейшим образом обследованы — размеры, приблизительный вес, и с помощью рентгеновских установок выяснено, что в них может содержаться.

— И что же в них оказалось?

— Ишь какой скорый! — воскликнул Ярослав. — Этот вопрос и был предметом дискуссии. И какой дискуссии!

— Что же все-таки выяснилось?

— Вот тут-то и начинается схватка мудрецов. Большинство членов комиссии пришло к заключению, что в контейнерах должна заключаться информация с планеты, откуда прислан снаряд, и приборы для ее расшифровки. Оболочки контейнеров оказались почти непроницаемыми для рентгеновых лучей. Они сделаны из какого-то очень сложного сплава редких металлов. В полостях контейнеров смутно просвечивают какие-то правильно расположенные предметы. На фотографиях похоже на пчелиные соты. Отсюда и догадка о том, что это хранилища информации, а не какие-нибудь бытовые предметы или произведения искусства. Один из контейнеров решили прозондировать раньше, чем раскрывать. В нем обнаружился жидкий гелий — значит, содержимое содержится при температуре, близкой к абсолютному нулю. Это значит, что можно надеяться на хорошую сохранность содержимого контейнеров, так как при такой температуре внутреннее молекулярное движение практически отсутствует, и любое тело и любое устройство может храниться без изменений хоть миллион лет. Насчет шести малых контейнеров почти все члены комиссии сошлись на том, чтобы в ближайшее время их вскрывать — тем же способом, что и капсулу внутренней камеры. Но центральный контейнер у некоторых членов комиссии вызывает предположение, что он содержит что-то отличное от содержимого малых контейнеров. Он совсем другой.

— Как он выглядит?

— Ну, представь себе гигантский саркофаг. Метра четыре в длину и метра три в высоту. Все углы сглажены, закруглены, поверхность абсолютно гладкая, сверкающая, как серебро, даже, пожалуй, не серебро, а хром или никель, так что глазам больно смотреть. При просвечивании рентгеном чуть видны какие-то пятна, некоторым кажется даже, что это машины для расшифровки информации. В общем большинство членов комиссии склоняются к тому, чтобы именно этот контейнер вскрывать в первую очередь, потому что в нем, может быть, заключены инструкции или аппаратура для обращения с содержимым остальных контейнеров. Другие считают, что в большом контейнере что-то другое, так как остатки какой-то аппаратуры в совершенно искаженном, расплавленном виде нашли под камерой, с нижней ее стороны, где находилась нижняя камера, полностью разрушенная взрывом при посадке. Один из членов комиссии полагает, что в большом контейнере содержатся не хранилища информации, а предметы материальной и духовной культуры. И наконец, говорит Владимир Николаевич, нельзя исключить и того, что в большом контейнере находятся в витрифицированном состоянии тела живых существ, образцы флоры и фауны неизвестной нам обитаемой планеты. В зале — гул голосов! Общее волнение. Владимир Николаевич объясняет, что имеет в виду и тот опыт сохранения организмов в витрифицированном состоянии, который накоплен нашими учеными. И тут Брандт с места: «Но это показано только для низших организмов». Тенишев ему: «Во-первых, нам известны опыты оживления витрифицированных позвоночных, осуществленные нашим уважаемым Павлом Александровичем Панфиловым».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});