Сыщик-убийца - Ксавье Монтепен

Все это казалось возможным, и бедная женщина в отчаянии горько упрекала себя, что пожертвовала дочерью ради слепого желания смыть позор с памяти мученика.

Буря, бушевавшая над городом, еще усиливала ее страх.

Время от времени она собирала последние силы, чтобы дотащиться до окна, и, открыв его, смотрела на улицу, ожидая, не покажется ли дочь.

Ее бедное больное сердце билось, точно хотело выскочить из груди. Припадки удушья следовали один за другим. Несколько раз ей казалось, что она умрет, не увидев дочери.

— Боже мой! — шептала она, ломая руки. — Дай мне дожить до ее возвращения! Дай мне еще раз обнять ее!

Моральные муки в соединении с физической болью привели наконец к неизбежному кризису.

«Ну, все кончено!… — сказала себе Анжела. — Бог осудил меня… Берта, вернувшись, не найдет меня живой».

И она лишилась чувств.

Когда она очнулась наконец после долгого обморока, она все еще была одна.

Первый взгляд был на часы: они показывали одиннадцать.

«Надеяться дольше было бы безумием… — подумала умирающая. — С Бертой случилось несчастье».

В это время через открытое окно донесся стук быстро приближавшегося экипажа; немного не доезжая до номера 15, экипаж остановился.

Госпожа Леруа нашла в себе силы встать и подойти к окну. Она увидела красные фонари фиакра, но темнота и расстояние не позволяли ей разглядеть, кто вышел из него.

Когда фиакр повернул назад, Анжела заперла окно и, подойдя к дверям, стала прислушиваться.

Скоро по лестнице послышались быстрые и легкие шаги.

Бедная женщина едва дышала.

Шаги остановились на площадке. Дверь быстро распахнулась, и Берта вбежала бледная как смерть.

Анжела вскрикнула, и дочь упала ей на грудь.

— Берта, милая моя, — шептала мать, — отчего эти слезы?… Отчего ты так бледна?… Что случилось?… Тебе грозила опасность?… Говори же!…

Берта задыхалась от волнения. Она хотела было заговорить, но не могла произнести ни слова, только губы ее беззвучно шевелились.

— Дорогая моя, говори же! Умоляю тебя! Твое молчание меня пугает. Что с тобой случилось? Ты ведь была на Королевской площади?

Девушка кивнула головой.

— Ты входила в квартиру Рене Мулена?

— Да…

— Ты нашла письменный стол?

— Да.

— А пакет, за которым ты ходила?

— У меня его нет.

Госпожа Леруа едва не лишилась чувств.

— У тебя его нет? — повторила она.

— Он не существует больше!

— Что же с ним стало?

— Его сожгли.

— Кто тебе это сказал?

— Я видела сама…

Вдова казненного зарыдала, ломая руки.

— Он не существует, — прошептала она в отчаянии. — Боже мой! Это последний удар!

Берта вернулась домой подавленная, разбитая драмой, которой она была невидимым свидетелем. Но при виде горя и отчаяния матери она забыла о себе.

— Милая мама, — сказала она, обнимая Анжелу, — ради Бога, не падай духом. Будь мужественна и сильна, я умоляю тебя на коленях!

— Я постараюсь, но я хочу все знать. Что произошло на Королевской площади?

— Ужасные вещи!…

— Я должна все знать!… Не скрывай ничего!

— Слушай же…

И Берта дрожащим голосом рассказала малейшие подробности событий, произошедших в квартире Рене Мулена.

Мадам Леруа с трепетом слушала ее. Все ее внимание было сосредоточено на рассказе дочери.

— И эта женщина… Эта безумная… Ушла, унеся остатки обгорелой бумаги? — спросила она, когда Берта закончила.

— Да.

— И ты не попыталась отнять у нее или хотя бы пойти за нею?

Берта покачала головой.

— Я была слишком поражена…

— Взяли эти люди деньги Мулена?

— Нет, это не простые воры… Они даже не взглянули на деньги. Я все принесла… Я взяла также бумагу, положенную одним из злодеев в конверт, распечатанный им… Бумагу, которая, по их словам, должна была погубить Рене.

Говоря это, Берта вынимала из кармана золото и банковские билеты и наконец подала матери синий конверт с надписью «Правосудие!».

Анжела вынула из конверта листок, на котором измененным почерком было написано:

«Увидеться со всеми предводителями.

Сообщить им о скором приезде в Париж избавителя.

Меры так хорошо приняты, что ничто не спасет тирана от гибели.

Первое покушение произойдет в оперный день.

Все будут уведомлены накануне и должны быть готовы действовать.

Пароль — Рим и Лондон».

— А! Негодяи! — сказала Анжела, закончив чтение. — Они погубили бы Рене. Эта бумага превратила бы его для всех в сообщника заговорщиков! Но кто же враги нашего друга?

— Не знаю, я слышала только одно имя — «Ледюк»… но лица их остались у меня в памяти. Если я их когда-нибудь встречу, хотя бы через десять или двадцать лет, — их узнаю.

— К какому классу общества принадлежат они по на ружности?

— Один казался богатым буржуа, другой был в платье рабочего… но, может быть, они переодеты… Когда последний прочел письмо, он сказал: «Эта женщина в Париже и грозит мне! У этого человека была эта бумага, которой он конечно, знал цену!… Если бы не случай, я бы погиб!»

— Он сказал это! — воскликнула вдова странным тоном.

— Да, мама, если и не такие именно слова, но смысл тот же… Я хорошо помню.

— Рене был прав! — продолжала мадам Леруа. — Он не зря дорожил этим письмом. Он знал, что, доставив его, сделал бы нам бесценный подарок. Это письмо привязывало меня к жизни, пробуждая надежды. Это письмо изменяло твою будущность! А теперь — ничего! Все уничтожено… Да, мы осуждены! Мы прокляты!

— Зачем отчаиваться, мама? Конечно, Рене Мулен знает наизусть содержание этого письма и передаст тебе, когда будет на свободе.

— Я умру прежде, чем его освободят! — печально прошептала Анжела.

— Мама! Не говори этого!… Разве ты хочешь отнять у меня мужество, которое теперь мне так нужно? Да и к чему отчаяние? Ты хорошо знаешь, что я люблю тебя, и не одна я… нас трое… Рене Мулен… и другой еще…

— Другой?

— Да, наш брат, который не мог спасти бедного Абеля, но который вылечит тебя, он это обещал мне.

— Доктор Этьен?

— Да, он любит нас, как будто он твой сын, и я уверена, что думает скоро назвать тебя своей матерью.

— Матерью? — сказала, вздрогнув, Анжела.

— Да… — ответила Берта, краснея до корней волос. — Но что с тобой? Что тебя смущает? Разве доктор не был бы тебе лучшим сыном? С ним мы были бы счастливы.

— Ах! — прошептала Анжела. — Я боюсь понять…

— Чего?

— Этьен Лорио сказал, что он тебя любит?

— Он не сказал мне прямо, но дал понять.

— И ты… ты его любишь?

Берта молча потупила глаза и еще больше покраснела.

— Ты его любишь? — повторила больная.

— Да… Я люблю его…

— О! Несчастная! Несчастная! — закричала Анжела разбитым голосом, поднимая над головой дрожащие руки. — Неужели я еще мало страдала? Недоставало этого последнего удара!

— Что ты говоришь, мама? Как может огорчать тебя моя любовь к Этьену Лорио? Как я могу быть от этого несчастна? Неужели мы не были бы счастливы, если бы я была женой этого честного человека, золотого сердца?

— Напрасная иллюзия! — прошептала больная. — Невозможные мечты, которые надо позабыть!

— Но почему же? Объяснись!… Ты меня пугаешь!

— Увы! Я ничего не могу объяснить тебе, дитя мое. Знай только, что счастье, о котором ты мечтаешь, не для тебя… Бедная моя крошка, ты обречена на страдания. Один человек мог изменить твою участь, и он в тюрьме… Он, может быть, будет осужден… Это письмо, которое Рене скрывал в своей квартире, могло помочь тебе… И оно уничтожено. Ты видишь, что все против нас. Склони голову. Покорись! Заставь молчать свое сердце! Заглуши голос молодости! Не думай о докторе Этьене: ты не можешь быть его женой!

Берта, пораженная ужасом, напрасно старалась угадать смысл этих слов, полных тревожной тайны.

— Я не могу быть женой доктора Этьена? — повторила она. — Почему? О! Дорогая мама, ты не можешь так говорить, не объяснив мне причины. Это было бы слишком жестоко…

— Не спрашивай, умоляю тебя! Я не могу отвечать.

— Ты не можешь сказать, что может помешать честному человеку дать мне свое имя?

— Это невозможно!…

— Как! Я недостойна Этьена и не имею права знать, почему? Но это чудовищно! Что же я такое сделала? Я хочу знать, слышишь ты!… Разве есть в моей жизни какое-нибудь не известное мне пятно? Разве хотя бы тень подозрения падала когда-нибудь на мою честь? Разве я не была покорной дочерью? Любящей сестрой? Разве я не носила с честью имени моего отца?

Анжела слушала, опустив голову. Каждое слово дочери падало каплей растопленного свинца на ее растерзанное сердце.

Услышав, что Берта говорит об отце, она не смогла сдержаться и потеряла всякое самообладание, всякое благоразумие. У нее вырвалась фраза, за которую минуту! спустя она готова была отдать всю свою кровь.