Пожиратели гашиша - Юрий Гаврюченков

Не бандиты и не менты — Тахоева это заинтересовало. Он решил проверить, насколько сказанное арабом соответствует истине, и взял у Касема адрес должника. Если действительно так и случилось, он cato доберется до загадочных защитников, пользующихся луками. Он напьется их крови и заберет все необходимые органы — пусть расплачиваются, если заставили пострадать его бизнес. «Хиджра» означает «переселение», и он заставит их переселиться туда, где им давно пора быть, — в ад! Тахоев зарычал и покинул перепуганного сирийца.

Вызов Фридриха Готтенскнехта, заставивший Истребителя повторно оторваться от церковной службы, по значимости вполне оправдывал свою неуместность. Когда тамплиеры собрались на квартире пресвитера, тот сделал объявление чрезвычайной важности.

— Мне стало известно, — сказал Готтенскнехт не без нотки злорадства, что наши братья из Алькантары потерпели фиаско в своей миссии. Они сумели обнаружить место хранения атрибутов власти главы секты ассасинов, выслали поисковую экспедицию и даже приобрели кое-какие из них. Однако археологу, производившему раскопки, захотелось получить сокровища в полное владение, и ему удалось вырвать их из рук приора де Мегиддельяра. Археолога зовут Илья Игоревич Потехин. Похоже, он несколько обезумел, во всяком случае, один из наших испанских братьев утверждает, что он сильно изменился и поведение его стало ненормальным. Вполне возможно, что он возомнил себя религиозным лидером, поскольку считается, что предметы способны оказывать воздействие на личность обладающего ими человека, но не исключено, что это проявление психического заболевания.

Тамплиеры уже догадались, куда он клонит.

— Я считаю, — подтвердил их предположения Готтенскнехт, — что необходимо наше вмешательство, ибо испанцы утратили контроль над ситуацией. Мы уже доказали свою решительность и умение действовать в случае необходимости радикальными методами. Доставив исмаилитские святыни в Верфенштайн, мы получим благословение Великого Магистра на расширение Санкт-Петербургского Дома Ордена. Это обеспечит нам централизованное финансирование и ваше гарантированное повышение на один ранг.

— Чем они так святы, эти предметы? — поинтересовался Зоровавель.

— Они принадлежали основателю секты ассасинов Хасану Саба (или, по другим источником, Хасану ас-Сабаху, Гасану эль-Саба) и должны были передаваться от повелителя к его преемнику, наделяя его магической силой, которой должен обладать истинный глава организации. Их три — кинжал, перстень и браслет, без которых невозможно проведение церемонии инаугурации, а до этого момента лидер не может считаться полноценным шейхом ассасинов. Попытки создания дубликатов, по словам испанцев, к желаемому результату не привели, в этих предметах действительно есть что-то особенное. Хашишины до сих пор остаются важной боевой организацией исмаилитов, и не удивительно, что их теперешнему предводителю необходимо обрести подлинные символы власти.

— Ну уж «зверям» мы хрен чего дадим! — воскликнул Басурман, подкрепив слова размашистым ударом левой руки по предплечью правой, обозначая тем самым длину того «хрена», который он намерен выдать ненавистным азиатам.

— Превосходно, — удовлетворенно заметил пресвитер. — Мне удалось получить, помимо всего, еще и адрес, по которому проживает археолог. Он часто бывает дома, поэтому застать его будет нетрудно.

— У вас много друзей в Алькантаре, — заключив Костас.

— Всего один, зато очень хороший, — мягко улыбнулся Фридрих Готтенскнехт. В его улыбке было что-то от грозовой тучи.

Приручение Есикова не заняло у меня много времени и дало превосходный результат. Вечером следующего дня, когда я связался с ним из таксофона, Леша с радостью в голосе поведал, что забрал свое заявление и как мог успокоил ментов. Может быть, я бы и поверил ему, не пригласи он меня в гости. Я догадался: опера хотят со мной встретиться.

Вряд ля обэповцы забыли вспышку светошокового фонаря и простили мне эту выходку. По горькому опыту я знал, что оперуполномоченные — народ злопамятный и не успокоятся, пока не отомстят. Но вот что в их понимании могло означать слово «месть»? Точнее, что, я догадывался, а вот на какой срок? В том, что они захотят со мной поквитаться, я был уверен.

Ну а раз так, то и приглашал меня в гости Леша не по собственной инициативе. Слишком наигранным был его беспечный тон. Я подумал и решился:

— Хочешь побеседовать со мной о дальнейших взаимоотношениях? — Надо же было найти повод для нанесения визита, сам он почему-то выдумать ничего путного не смог, просто пригласил в гости, и все. Растерялся или намекал таким способом, что не один? — Во сколько к тебе заехать?

— Ты завтра днем свободен? — спросил Леша, которого словно подтолкнули.

— Свободен ли я днем? Ну конечно, — не колеблясь откликнулся я. — К тебе готов приехать в любое время.

— Я буду ждать тебя к трем, — назначил Есиков, и мы распрощались.

Садясь в машину, я был преисполнен оптимизма.

В самом деле, почему бы мне не пообщаться с мусорами? «Токарев» казался хорошей страховкой от подставы со стороны Леши. Случись со мной что — и неприятности будут обеспечены нам обоим, не только мне одному. «Nil inultum remanebit»[Ничто не останется неотомщенным (лат.).] В том, что улика против Есикова попадет куда надо, если я не появлюсь дома в течение суток, я был уверен на сто процентов.

Славу я брать на встречу не стал. Не хотелось сталкивать его лоб в лоб с лягавыми: не столько за друга беспокоился (лягавым волка не взять), сколько за ментов — не дай Боже, соскочит у афганца планка. С операми я ехал поговорить, а не убивать их. Поэтому в условленное время я стоял перед есиковской дверью и ждал, когда мне отворят. Я был в приподнятом настроении и приготовился к встрече: на руку были надеты Браслет и Перстень, с которыми я не расставался, а во внутреннем кармане притаился Кинжал. Предметы внушали уверенность, что я в любой момент смогу заставить подчиниться любое человеческое существо.

Я позвонил еще раз, но открывать не торопились.

Тогда я постучал. Это возымело действие в том смысле, что дверь раскрылась сама. Я вошел в полутемную прихожую.

— Ay, Леша, — позвал я.

Не дождавшись ответа, шагнул в комнату и замер на пороге: такое увидеть я никак не предполагал.

Можно было рассчитывать встретить знакомых ментов, похожих на коммерсантов, либо незнакомых — в масках и бронежилетах, явившихся брать особо опасного преступника, но представшее внезапно зрелище застигло меня врасплох.

Посреди комнаты неподвижно стоял громадный негр в белом бурнусе, подпирая головой потолок. В руке его блестел широкий африканский нож. Позади в кресле распластался истерзанный труп сексота, выпотрошенньш с педантичностью хорошего повара.

Кто был поваром в этой дьявольской кухне, я уже догадался. Чернокожий исполин застыл как статуя, его широко раскрытые глаза были обращены в пространство, будто он пребывал в наркотическом трансе. Внезапно губы зашевелились, и неестественно высоким певучим голосом он произнес: Ассасини…

У меня отвисла челюсть, однако я не издал ни звука, ошеломленно обозревая апокалипсическую картину. Могучее тело африканца, словно вырезанное из черного дерева, поражало первобытной мощью. Он был одет в джинсы цвета хаки и вышеупомянутый бурнус, не скрывавший, однако, гармоничного рельефа выпирающих мускулов.

Кто он — исмаилит из Эфиопии, абиссинский колосс, вторгшийся на землю неверных?

Ответ я подыскать не успел. Негр двинулся ко мне деревянной походкой наркомана. Паркет похрустывал под его босыми ногами. Отвратительно кривой нож поблескивал в окровавленном кулаке, его острие несло смерть. Остекленевшие глаза африканца смотрели сквозь меня, это было ужасно. Я развернулся и побежал.

Подобным зрелищем у нас в Петербурге жителей балуют редко. Я мчался по улице что было мочи, а гнавшийся по пятам темнокожий хашишин в развевающемся бурнусе постепенно настигал меня. Расстояние, которое я пробегал тремя шагами, он покрывал двумя. Не обращая внимания на прохожих, я из последних сил оторвался на десяток метров и шмыгнул за угол, выхватив из кармана последний аргумент — Кинжал «старца гор», — другого оружия у меня не было. Негра долго ждать не пришлось. Шлепанье подошв по асфальту стремительно приближалось, словно он действительно меня чувствовал, и, когда черномазый выскочил из-за угла, я изо всех сил всадил лезвие по рукоять ему в брюхо.

Удар от столкновения буквально смел меня, отшвырнул на стену, спасшую от падения, которое могло оказаться роковым. Негр не почувствовал боли, казалось, он вообще ничего не заметил, хотя из развороченного жилета обильно полилась кровь и, раздвигая края раны, наружу выползла какая-то пульсирующая синюшная трубка, как я понял — кишка.