Заколоченные Сердца - Рут Стиллинг

улыбку.

— О нет, ты не посмел. Шутник.

Затем она делает музыку погромче. Я немедленно протягиваю руку и выключаю её, чувствуя возможность продвинуться немного дальше.

— Какие у тебя планы на праздники, Мэри?

Она бросает взгляд через плечо на пустые задние сиденья.

— Что ты делаешь?

— Просто проверяю, нет ли здесь кого-нибудь по имени Мэри.

Я барабаню пальцами по рулю.

— Ты собираешься перестать быть непослушной девочкой?

Фелисити невинно пожимает плечами.

— Не думала, что это так.

Я перестраиваюсь на другую полосу движения, а затем бросаю быстрый, пылкий взгляд в её сторону.

— О, так и есть. И в моих правилах это наказуемое поведение.

Её рот образует идеальную букву “о”, а яблочки на щеках розовеют.

Мой член дергается при виде её приоткрытых губ.

— Ты можешь не делать этого?

— Чего не делать?

Я ерзаю на своем сиденье, пытаясь устроиться поудобнее с постоянно твердеющим членом.

— Держать рот вот так.

Она опускает голову, её плечи трясутся от смеха.

— О, тебе от этого неловко?

— Можно и так сказать.

И тут она делает то, чего я действительно, действительно не ожидал. Положив левую руку на внутреннюю поверхность моего бедра, она медленно проводит ладонью вверх от моего колена к паху, её пальцы танцуют и дразнят, пока она поднимается.

— Чёрт, — я откидываю голову на спинку сиденья, вцепляясь в руль так, что костяшки пальцев побелели. — Из-за тебя я разобьюсь, Ангел.

— Значит, теперь снова Ангел? Это моё имя плохой девочки?

Низкое рычание вырывается из моей груди.

— Не дави на меня, пока не будешь готова.

В ответ раздается злобный смешок, но она сжаливается надо мной и убирает руку с середины бедра.

Пытаюсь собраться с силами и восстановить контроль над собой за рулем.

— Ты не ответила на мой вопрос.

Игривая, кокетливая, страстная Фелисити выходит наружу в машине. Убрав руку, она переплетает пальцы на коленях и опускает голову так, что волосы падают ей на лицо.

— Уезжаю домой на несколько дней и возвращаюсь в Первый день Нового года.

Я вроде как ожидал, что она это скажет. Почему бы ей не поехать домой, чтобы повидаться с Дарси и её семьей?

— Хорошо, — говорю я, растягивая слово, чтобы показать свое замешательство из-за ее внезапной смены настроения.

— Я отчаянно хочу увидеть Дарси. Джек тоже поедет со мной. Мы вылетаем в канун Рождества.

И тут до меня доходит. Потенциальный источник её дискомфорта.

— Где ты будешь жить?

Она слегка бледнеет и поворачивает лицо, ловя мой напряженный взгляд.

— Где ты остановилась, Фелисити? — это скорее требование, чем вопрос, но я всего лишь беспокоюсь за женщину, которая мне так дорога.

— В Оксфорде.

— Где именно в Оксфорде?

Её голос едва слышен

— В моём старом доме.

У меня внутри все переворачивается от гнева и, не стыжусь признаться, от ревности.

— С ним?

Начиная защищаться, она отвечает.

— Ну, да. Это то, чего хочет Дарси, чтобы мы были вместе рождественским утром, и я ставлю своих детей на первое место.

Когда мне было восемнадцать, я больше интересовался прогулками, игрой в хоккей и проведением времени с друзьями.

— Дарси сказала тебе об этом? Разве она не будет с Лиамом большую часть времени?

— Ну, нет. Вроде того. Эллиот написал мне, что я в долгу перед детьми и должна подарить им Рождество, которого они заслуживают.

Эмоционально манипулирующий ублюдок.

Я отчаянно хочу, чтобы она увидела, в чем заключается игра Эллиота.

— Тогда остановись где-нибудь в другом месте и сходи к ним утром. Ты не можешь оставаться в этом доме. С ним. Я вижу тебя, детка. Я видел, что он делает с твоей уверенностью, как он с тобой разговаривает. Разве ты не видишь, что он делает это даже сейчас? Он держит тебя, как марионетку на веревочке. Использует твоих детей, чтобы манипулировать тобой. Господи, он сказал тебе, что хочет тебя вернуть. Разве ты не видишь?

Она сидит, сложив руки на груди, переваривая, что я сообщил ей. Она качает головой.

— Мне больше негде остановиться.

— Друзья?

— У меня там никого нет. Все они были связаны с нашим браком.

Господи, он гребаный нарцисс, отрезающий её от всех связей.

— Тогда оставайся со своими родителями.

Не мог же он настроить и их против неё.

— Не могу, — это всё, что я получаю в ответ в резком и побежденном тоне.

— Что значит ‘не можешь’? Даже если они в отъезде, оставайся у них дома.

— Потому что они мертвы, ясно? Их больше нет. Их обоих. Восемь лет назад они оба умерли от рака. Я продала дом, потому что Эллиот сказал, что он в плохом состоянии, а сад слишком большой, чтобы за ним можно было ухаживать.

Рыдание вырывается наружу, когда она разворачивается лицом к окну со стороны пассажирского сиденья, и моё сердце падает. Оно падает на гребаный пол, рикошетом ударяясь о мою грудную клетку по пути вниз. Она потеряла маму и папу в тридцать один год, в один год. У меня нет слов, и, честно говоря, как то, что я скажу дальше, может отдать должное тому, через что она прошла? Поэтому вместо этого я веду себя как придурок, каким я и являюсь, и говорю мягким тоном:

— Ты не можешь там остаться, Фелисити.

Она взрывается. Как загнанное в угол дикое животное, она встает на дыбы, вскидывая руки в воздух.

— Ну, как ни странно, Джон, я тебе не принадлежу. Ты не имеешь права указывать мне, что я могу, а чего нет, и с кем я могу, и с кем не могу остаться. Я имею в виду, ха, что мы вообще делаем? Что это? — она яростно жестикулирует между нами двумя. — Разве ты не видишь иронии? Ты подвергаешь сомнению его контролирующие и граничащие с насилием действия, и все это время ты указываешь мне, с кем я могу встречаться и куда я могу поехать на каникулы. Я никому так не принадлежу.

Её слова поражают меня, как пули. Она права. Я веду себя как полный мудак, но скрытая во мне внутренняя потребность защитить эту женщину побеждает. Я делаю успокаивающий вдох и, наконец, говорю:

— Это не граничит с насилием, Фелисити. Тебя буквально трясет при каждом упоминании его имени. Он когда-нибудь прикасался к тебе?

Её плечи всё ещё сотрясаются от рыданий.

— Что ты имеешь в виду? У меня от него двое детей.

— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Он когда-нибудь причинял тебе боль?

— Нет.

Почему-то, несмотря на то, что Эллиот — самая низкая версия мужчины, которую я могу себе