Терракотовая фреска - Альбина Юрьевна Скородумова

и последующего самостоятельного поиска фрески.

Антиквар Кацебовский своим дедом гордился. Доктор Кацебо был отличным врачом, обладающим к тому же еще и редким по тем временам знанием лечебного массажа. Использовав его в нужном месте и в нужное время, доктор нашел людей, с помощью которых предпринял экспедицию в места, указанные в записях Немытевского, но смог найти только фрагмент терракотовой фрески с загадочными знаками не ней.

Как использовать фреску, Кацебо так и не узнал. Она хранилась в их семье как реликвия, потом досталась антиквару Кацебовскому в наследство от деда, но разгадать, что значат таинственные линии и знаки на ней он так и не смог.

Чен допытывался, как мог у антиквара, кто еще мог знать о находке профессора Немытевского, но тот, заподозрив что-то в поведении излишне любознательного собеседника, вдруг замкнулся. Стал реже выходить из своей каюты и явно опасался оставаться наедине с Ченом.

Однако зерно страстной любви к тайне фрески уже проросло в душе Чена и он понял, что, вернувшись из круиза, узнает все о штабс-капитане Ремизове и судьбе оставшихся бумаг профессора Немытевского.

Во-вторых, пришлось поведать Гюнтеру о том, что он узнал о тайных китайских лабораториях, расположенных вдали от человеческих глаз, в которых восточные алхимики проводили свои опыты. В отличие от европейских алхимиков их целью было вовсе не превращение камней в золото, они стремились к другим результатам, способным изменить ход истории – создать «эликсир жизни». По многим причинам им этого не удалось сделать, а что помешает Чену закончить начатое много-много лет назад умнейшими представителями мудрейшего народа?

Последний аргумент очень не понравился Гюнтеру. Ему, как ученому, было трудно согласиться с тем, что Чен уцепился, как утопающий за соломинку, за красивую историю, не имеющую реальных исторических оснований, документов, подтверждающих наличие мифического «китайского золота», способного даровать человеку вечную жизнь. Единственное, что привлекало его в задумке Чена, это не само «золото», а затерянная в необъятных китайских просторах древняя лаборатория. Вот ее бы найти было крайне интересно. Он, слушая Чена вполуха, уже подумывал о том, как привлечь Клару к поискам. Хотя понимал, что она еще очень слаба, и к тому же безмерна зла на Чена.

А Гюнтер уже практически привык к нему – они много времени проводили вместе, и общая идея захватила их настолько, что на выяснения отношений у них не было ни времени, ни желания.

Чен понимал, что уже, наверное, начались активные поиски пропавших Клары и Гюнтера. Он очень щедро профинансировал своих китайских партнеров, чтобы они как можно дольше отвлекали оставшихся участников экспедиции от поиска товарищей, и не дал никаких координат, по которым бы их можно было вычислить, но ведь рано или поздно полиция могла нащупать нужный след…

Поэтому Чен спешил, и уже ничего не скрывал от Гюнтера. В частности, историю похищения одной важной записи из дневников профессора Немытевского, которую ему с огромным трудом удалось добыть через одного знакомого из Санкт-Петербурга.

Гюнтер очень оживился, когда китаец показал ему эту запись. Фактически эта была подсказка, надо было только очень внимательно ее изучить, чтобы нащупать нужную нить, невзначай не пойти по ложному следу. Поэтому он тщательно вдумывался в каждое слово и неоднократно перечитывал запись на пожелтевших листах, чьей-то ловкой рукой торопливо выдранных из старой тетради.

Профессор писал:

«..пройдено уже много километров пути в самую глубь пустыни. Впереди уже видны были скалистые горы, мне хотелось поскорее до них дойти и отметить на карте. Ху несколько раз напоминал мне, что пора возвращаться, уже смеркается, но мне так хотелось найти старые, торчащие из песка развалины, о которых вчера говорил старик Дан, что я готов уже был остаться на ночь в песках. Дело было за малым – уговорить Ху и его помощника, для которых подобная ночевка равносильна самоубийству, остаться вместе со мной.

Я пообещал заплатить вдвое больше обычного, и пока они совещались между собой, обратил внимание на странный, торчащий из земли деревянный шест высотой метра в полтора. Откуда он вдруг появился здесь, было весьма удивительно, но в нашем случае он сослужил нам добрую службу. Я подошел рассмотреть его и подумать, как с его помощью можно сделать навес, но внимательно осмотрев шест, понял, что это дерево… Да, именно старое засохшее дерево с идеально прямым стволом, превратившемся в отшлифованный ветрами и дождями шест.

Ху подошел и стал рассматривать его вместе со мной. Показав три пальца, и дождавшись, когда я в знак согласия кивну (это означало, что мне придется переплатить в три, а не в два раза), он стал раскидывать песок у подножия дерева. Его молчаливый помощник тоже активно принялся раскидывать песок, в надежде добраться до его корневой системы.

Но сделать это было непросто. Я тоже присоединился к своим сопровождающим, и хотя у нас было только две лопаты, я отбрасывал песок куском фанеры от разломанного ящика.

Мы до позднего вечера пытались добраться до корней дерева, но вместо корня дошли лишь до твердой поверхности. Мне показалось, что мы стоим на глиняном каркасе какой-то постройки, вплотную прижатой к этому одинокому дереву. Неожиданно мне в голову пришла интересная мысль. А, что, если часть постройки, которую мы откопали, как-то соединена с соседним горным массивом? Расстояние было не большим – двадцать метров, возможно, двадцать пять, и я мысленно