У дьявола в плену - Карен Рэнни

— Возможно, твоя мать не была бы так несчастна, — ответила она, стараясь воспринять его вопрос не как риторический, как он скорее всего его и задумал, а всерьез. — Если бы она могла понять, что именно он чувствует и почему он посвящает так много своего времени чужой стране и чужой культуре, ей было бы легче.

— Откуда ты знаешь, что она была несчастна?

— Полагаю, что это знание может служить предметом нашего с тобой торга. Что произошло в Китае?

Выражение его лица моментально изменилось. Улыбка исчезла, а в глазах появилось нечто такое, чего она еще не видела, но этот взгляд предупреждал ее, что эту тему лучше не затрагивать.

— Как тебе удается выглядеть одновременно испуганным и сердитым? — спросила она.

— Почему ты настаиваешь на своем вопросе?

— Ты знаешь о том, что, если захочешь, можешь внушать страх?

— Кому угодно, но только не тебе. Ты нисколько не робеешь, о чем бы ты меня ни спрашивала, моя леди жена.

— А мне следует робеть, ваше сиятельство?

Он резко сел и спустил ноги с кровати. Она протянула к нему руки, но Маршалл уже натягивал, брюки, а потом и рубашку.

Он оглянулся на нее всего раз, и при этом его лицо искажала гримаса боли.

— Я ни с кем не обсуждаю то, что было в Китае, Давина. Даже с тобой.

Она не ответила, и он взглянул на нее еще раз.

— Хочешь знать, Давина, почему я никогда не обращаю внимания на боль? В Китае мне день и ночь давали с едой опиум. Бывали дни, когда я сидел в углу почти без сознания и не понимал, где я. А потом мои тюремщики забавлялись тем, что несколько дней не давали мне опиума. Мое тело было как в огне, в голове — пустота. Я тогда сделал бы все, что угодно, за дозу опиума. Я мог бы убить собственную мать.

Молчание повисло в воздухе.

— Ты поэтому думаешь, что сходишь с ума?

Он не смотрел на нее, занятый тем, что зашнуровывал ботинки.

— Это было очень давно. Я уже почти год не принимаю опиум. У меня сейчас не должно быть ни галлюцинаций, ни бредовых состояний.

— И ты винишь в этом себя, Маршалл? Разве это логично?

Он опять взглянул на нее.

— Разве ты не должен быть просто благодарен судьбе за то, что выжил и вернулся домой?

— Ты решительно желаешь видеть во мне героя, не так ли?

Она задумалась.

— Не в этом дело. Я полагаю, что, как всякому человеку, тебе свойственно ошибаться. Мне кажется, ты будто гордишься тем, что ты загадочный отшельник. С какой-то целью ты поддерживаешь миф о себе как о Дьяволе из Эмброуза. Ты скорее всего не очень любишь общество людей, но это не совсем в твоем характере. Думаю, что все это от того, что ты разочаровался в самом себе. Ты не смог соответствовать тем критериям, которые ты сам для себя установил. Эти критерии, которые мы для себя устанавливаем, иногда гораздо выше тех, которые определяются для нас обстоятельствами.

— Ты слишком молода для подобных философских рассуждений.

— Я вовсе не философствую. Просто мне интересно все, что касается тебя. В конце концов, ты мой муж, и я хочу понять, почему ты решил забаррикадироваться в Эмброузе. В данный момент я приблизилась к тому, чтобы узнать больше правды, чем несколько дней назад.

Он встал.

— Ты не понимаешь, Давина. Ты не знаешь, на что я способен. Что я сделал. Ты видишь только то, что хочешь видеть. В некоторых ситуациях такая наивность, возможно, и оправданна, но здесь и сейчас может быть опасной.

— Ты предупреждаешь меня о том, что можешь причинить мне вред, Маршалл? Я в это не верю. Я убеждена, что ты скорее причинишь вред себе, чем тронешь хотя бы пальцем другое человеческое существо.

— Расскажи это людям, которые были под моим началом и погибли. Расскажи это их призракам, которые меня преследуют. Расскажи об этом их женам и матерям.

Давина сжала руки, стараясь не выдать волнения, которое вызвали у нее его слова, хотя, глядя на его лицо, она боялась расплакаться. Она поняла, что сейчас он не примет слов утешения, поэтому она сказала лишь то, во что искренне верила:

— Я уверена, что ты не несешь за это ответственности.

— Давина, ты предпочитаешь не верить, что все, что я тебе рассказал, — правда. Неужели ты такая идеалистка? В том, что я тебе рассказал, нет ничего хорошего, или приличного, или чистого. Это страшно и мерзко.

Она кивнула.

— Я не боюсь этого, Маршалл. Если тебе станет от этого легче, я могла бы собраться с духом и немного испугаться. Я постараюсь уговорить себя, что ты ужасен — настоящий Дьявол из Эмброуза. Я даже буду писать самой себе записочки, которые бы мне об этом напоминали.

— Перестань улыбаться, и я, может быть, тебе поверю, — сказал он, покачав головой. — Не думай, будто я не заметил, что каждый раз, как я называю тебя «леди жена», ты обращаешься ко мне «ваше сиятельство».

Он протянул ей руку.

Она взяла ее и встала голой перед ним.

— Если я ничего не сумела добиться одним способом, Маршалл, мне придется зайти с другой стороны.

— Я уже называл тебя упрямой, не так ли?

Она проигнорировала его замечание.

— Могу я остаться с тобой сегодня?

— Ты считаешь себя моим талисманом, Давина? Раз ты со мной, у меня не будет видений? Я не буду слышать ничьих голосов, кроме твоего?

— Когда ты со мной, Маршалл, — спокойно ответила она, — у тебя ничего этого не будет. — Она тряхнула головой, словно для убедительности. — Ты будешь нежным любовником и самым внимательным мужчиной. Идеальным мужем. Когда ты со мной.

— В таком случае ты не знаешь настоящего Маршалла Росса.

Она отмахнулась.

— Позволь мне остаться с тобой. Я покажу тебе, какие выучила иероглифы, а ты сможешь научить меня каким-нибудь другим.

— Я сыт Египтом по горло! — резко бросил он. — Лучше займемся чем-нибудь шотландским.

Она улыбнулась:

— Шотландским?

Он притянул ее к себе, и прикосновение его одежды к ее обнаженному телу показалось ей странно возбуждающим.

Она обняла его за шею и прижалась к нему всем телом.

— Я готова играть с тобой в любые игры, Маршалл.

Глава 19

— Давина, ты должна сосредоточиться на мяче, — сказал Маршалл. — Когда замахиваешься, следи за мячом.

Давина замахнулась битой для гольфа, но лишь слегка задела мяч.

Повернувшись, она сердито посмотрела на Маршалла.

Из-за того, что все время шел дождь, Маршалл соорудил временное поле для гольфа в большом зале и настоял на том, чтобы Давина научилась играть в эту игру. Он сидел у нее за спиной и давал указания.

— Давай еще раз.

Она взяла биту обеими руками и сказала:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});