Путь домой - Михаил Михеев

Искусство артистов, правда, оказалось не слишком востребованным – в лежащую возле сцены шапку сыпались редкие медяки. Похоже, выступали они не первый раз, репертуар успел приесться… Петр удивился, почему не слышал их вчера, но потом сообразил, что слишком быстро ушел спать – организм, подкошенный спиртным, нагрузки не выдержал. Ну что же, оставалось исправить вчерашнюю оплошность. Чуть посмеиваясь мысленно над собственным мотовством, курсант нашарил несколько серебряных монет, встал (пол под ногами чуть качнулся – то ли доски были тонкими и прогибались, то ли с крепким местным пивом он немного не рассчитал), подошел к сцене и аккуратно высыпал их в шапку. Серебро чуть блеснуло в свете ламп, и, как ни удивительно, это оказало на остальных слушателей на редкость благоприятное воздействие – поток мелочи сразу же увеличился, очевидно никому не хотелось выглядеть скупердяем или бедняком рядом с заезжим мотом.

Плюхнувшись на свое место, Петр с удивлением обнаружил, что тарелка пуста – похоже, незаметно для себя все съел. Нет, много думать вредно – съесть-то съел, а вот удовольствия получил меньше, чем мог бы. Однако продолжать банкет не хотелось – живот был полный, чувство голода исчезло. Заказав еще пива и молока для Мурзика – тот прикончил свою порцию и, совсем как домашний кот, терся о ногу, выпрашивая добавки, – курсант вновь погрузился в расслабленное состояние. Ну а когда пиво (все-таки хорошо варят, шельмецы) достигло его стола, он и вовсе впал в нирвану, из которой его всего пару минут спустя вырвал какой-то хам:

– Эй, ты! Подвинься.

Петр с трудом разлепил уже начавшие закрываться глаза, сфокусировал взгляд на говорившем и объяснил, куда тому следует идти. Несмотря на усталость (все-таки день выдался, хе-хе, бурным) и накатывающую дрему, фраза получилась сочной и образной. Настолько получилась, что местные сидели в восхищении открыв рот. Даже музыканты играть перестали.

Посмевший наехать на курсанта мужик был далеко за два метра ростом, обладал могучими плечами и, судя по одежде, кольчуге, которую он не снял даже здесь, и мечу, был воином. Пока он медленно багровел и раздувался от гнева, курсант, уже сообразив, что нарвался-таки, похоже, на реальную угрозу собственной жизни и здоровью, не прерывая своей вдохновенной речи, лихорадочно продумывал, что будет делать дальше. В голову почему-то лезла только бессмертная фраза инструктора по рукопашному бою: «Челюсть и яйца не накачаешь», и похоже, согласно этой инструкции и следовало поступить, однако наглец удивил. Когда он закончил раздуваться, то, вместо того чтобы врезать Петру по морде (курсант уже прикидывал, как будет уклоняться), он внезапно… заржал, да так, что казалось, сейчас стекла посыплются. Судя по всему, багровел он не от гнева.

Закончив смеяться, он наклонился к удивленно глядящему на него курсанту. Лицо воина, несмотря на пересекающий его шрам, выглядело удивительно добродушным. Похоже, он относился к тем действительно сильным людям, которым не надо никому доказывать свое превосходство – они и так чувствуют свою силу, их никто не рискует задевать, и потому они не страдают комплексами и могут позволить быть добрыми. Еще раз улыбнувшись, воин негромко сказал:

– Прости, парень. Здорово лаяться умеешь. Где учился?

– Да то там, то сям…

– Ясно. Ты извини, но я княгиню с сыном сопровождаю, нам их охранять надо, а здесь – самое удобное место. Можешь потесниться?

– Да не вопрос. – Петр аккуратно переместился к краю стола.

В самом деле, этот человек при исполнении, уверен в своей правоте и наверняка мог бы затеять потасовку. И не один он здесь, похоже, так что перевес наверняка на их стороне. Но – предпочел договориться, так зачем конфликтовать? Тем более стол большой и Петром в общем-то не купленный. Потесниться – значит потесниться, пусть их…

Увы, благими намерениями вымощена дорога в ад. Не успел курсант закончить передислокацию, как дверь в зал открылась со страшным грохотом. Она сделана была по тому же принципу, что и в легендарных салунах Дикого Запада, то есть открывалась в обе стороны, разве что была высокой, закрывающей дверной проем полностью. Так вот, недостаток этой конструкции заключался в том, что если ее хорошенько пнуть, то она распахивается и с силой бьет по стенам. А с учетом того, что строили здесь по-русски добротно, то есть из досок в руку толщиной, то и удар получился знатным. Даже стены загудели – то ли от боли, то ли от возмущения.

Воин, как раз отошедший к стойке и вполголоса разговаривающий с хозяином постоялого двора, недовольно обернулся и вполголоса, но внушительно, произнес:

– Кирушев, ты опять?

– Иван Саныч, да что я там, мерзнуть должен?

– Надо будет – померзнешь. – В голосе воина зазвенел металл. – Совсем обнаглел уже. Ладно, пускай заходят.

Кирушев, рослый, но худой, мосластый малый, чей возраст едва ли был больше чем у Петра, а номер среди охраны, похоже, был не шестой, но все равно невысокий, молча кивнул и бегом, грохоча сапогами по доскам крыльца, умчался в темноту. Пару минут спустя дверь вновь отворилась, причем, хотя открывал ее тот же человек, аккуратно, и в зал вошла женщина, которая никем, кроме княгини, быть не могла. Во всяком случае, именно такой ее Петр и представлял – лет тридцати, высокая, все еще стройная, с красивым холеным лицом и чуть брезгливым взглядом. Длинное темное платье из плотной ткани было, очевидно, дорожным – во всяком случае, красота его явно была принесена в жертву функциональности. Рядом с ней был мальчик лет пяти, старающийся держаться гордо и независимо, как и положено дворянину, и держащий руку на явно не игрушечном кинжале на поясе. Получалось смешно, как если бы цыпленок хотел выглядеть взрослой птицей и надувался от мнимой гордости. С учетом того, что мальчишка был перекормлен до безобразия, результат вышел колоритным.

Женщина окинула взглядом помещение, чуть заметно приподняла брови, что, очевидно, должно было означать удивление, и повернулась к Ивану Александровичу, который, судя по всему, исполнял при ней роль начальника охраны. Причина удивления была Петру абсолютно понятна – тот должен был обеспечить своей работодательнице возможность спокойно поесть, а потом так же спокойно отдохнуть, что, скорее всего, подразумевало пустой зал. Однако сейчас в зале даже свободных столов не было – люди сидели по два-три человека, разбившись, похоже, на группы по интересам, и при появлении столь знатной особы никаких эмоций не выказали. В этом, кстати, не было ничего удивительного – как успел узнать Петр еще днем, в этих местах деревни вдоль тракта были вольными и пользовались правом экстерриториальности, подчиняясь напрямую местному великому князю. Почему-то это было выгодно для торговли, и правитель этих земель поддерживал порядок неукоснительно, так что княгиня, тем более, похоже, из дальних краев, для местных была в общем-то не фигурой. Вот будь она женой великого князя – тогда да, тогда конечно, всяческое уважение бы выказали, а так она была в их глазах всего лишь дворянкой, одной из многих, с ней, естественно, не стали бы задираться, но и прогибаться лишний раз смысла тоже не видели.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});