Рассказы старых переплетов - Роман Белоусов

Одновременно он в конце мая 1953 года засел за свою «литературную беседу», о чем тогда же заявил в интервью газете «Жице Варшавы». К сентябрю уже было написано свыше семидесяти страниц. Описание литературного приключения близилось к концу. К сожалению, поэт прервал свои поиски и рукопись на полуслове — внезапная смерть не дала ему закончить почти двухлетний труд.

Разгадка

В одном из вариантов рассказа о своих странствиях по «стране исканий» Тувим обращается к поэтам и литературоведам с просьбой помочь решить мучивший его литературный ребус. На этот призыв, как мы уже знаем, откликнулся Гомулицкий. Ему и довелось закончить поиск, начатый Тувимом.

Кто же все-таки был автором стихотворения «К ***»? Не А(нонимный) М(астер), как одно время расшифровывал Тувим первые две буквы в известном нам сочетании А.М.К., а скорее, говорит Гомулицкий, А(нонимный) М(истификатор) и Подражатель. Поэтому искать его нужно среди наименее известных авторов, почти всегда выступавших под маской псевдонима.

Откуда Гомулицкий узнал об этом? Сам он в шутку говорит в послесловии к книге Тувима, что ему удалось побывать в редакции журнала «Магазин мод» и получить ключ от письменного стола его редактора.

Новый скрупулезный поиск позволил Гомулицкому, уже после смерти поэта, поставить точку в этой загадочной истории. Но раскрывать тайну Анонимного Мистификатора тогда, в 1955 году, в послесловии к первому изданию тувимовского рассказа «Стихотворение неизвестного поэта», Гомулицкий не стал, написав лишь, что сообщит об этом позже, в другом месте и пояснит причину, почему он так поступил.

Гомулицкий понимал: Тувим обвинил бы его в том, что он лишь разжег любопытство читателей. Поэтому в своем послесловии он все же дает разгадку и приводит фамилию неизвестного поэта, но в зашифрованном виде, прибегнув для этой цели к популярному в старину методу авторской загадки. Этот метод — его часто применяли старопольские поэты — составлял предмет внимания Тувима, думавшего в будущем посвятить таким литературным загадкам отдельную работу.

Итак, незнакомый читатель, пишет Гомулицкий, если ты хочешь узнать, наконец, имя и фамилию Неизвестного поэта, то

С Азией — яблоко, с Африкой соедини молнию,И глазами Сатурна взгляни на Рацлавицы.

Этими словами заканчивается книга «Стихотворение неизвестного поэта». Предложенная Гомулицкий шарада доставила немало хлопот тем, кто пытался ее разгадать, в том числе и автору этих строк. Двум профессорам, любителям такого рода забав, удалось расшифровать шараду. Ю. Гомулицкий любезно прислал мне 12 номер журнала «Проблемы» за 1963 год, где был напечатан его рассказ о разгадке. «Мне неизвестен ход их рассуждений, приведший к правильному решению, — пишет исследователь, — но, как видно, оба профессора догадались, что трем элементам загадки должны соответствовать три элемента искомой фамилии, владелец которой подписывался двумя именами». Последующий анализ, по-видимому, начался со второго элемента из трех, так как характерное соединение «молнии» и «Африки» должно было вызвать в памяти образ великого вождя Карфагена — Гамилькара, обычно называемого «Громом Африки». От его имени произошли в XIX веке многочисленные «Амилькары». Отгадка этого имени способствовала расшифровке первого: «яблоко» — символический райский плод, а по преданию, библейский рай находился на территории Азии, в долине Тигра и Евфрата. Это, естественно, привело к двум именам — Адама и Евы, из которых в расчет можно было принять только первое, мужское: отсюда — Адам Амилькар.

Его фамилия была зашифрована во второй строке двустишия, которую тоже можно было отгадать, если вспомнить, что мифологическим атрибутом Сатурна (греческого Хроноса), бога времени, была простая коса. Поэтому именно коса, несомненно, бросилась бы в глаза Сатурну, если бы он был свидетелем героической борьбы краковских косиньеров против царской армии в сражении под Рацлавицами, которое произошло в 1794 году. Дело в том, что значительная часть повстанцев — их предводителем был Тадеуш Костюшко — была вооружена косами; их называли косиньерами.

Итак, Адама Амилькара Косу можно отождествить с Адамом Амилькаром Косинским (1814–1893), данные о котором нетрудно обнаружить в «Истории польской литературы» Габриэля Корбута и в «Библиографии польской» Кароля Эстрайхера.

Таким образом, таинственным автором стихотворения, подписанного буквой М, оказался Адам Амилькар Косинский — третьестепенный варшавский литератор и перворазрядный мистификатор. Гомулицкий писал, что это был ловкий литературный обманщик и фальсификатор, бесцеремонно обкрадывавший других авторов, включая в свои стихи их образы, метафоры и готовые поэтические фразы. Опасаясь разоблачения, он пользовался многими псевдонимами и криптонимами. «Тувим неоднократно называл его в своей работе, — продолжал Гомулицкий, — и не подозревал, что, приводя несколько псевдонимов и инициалов, пишет об одном и том же лице».

Расследование ведет Комлош

Это шутка? Или тайна?

О. Бальзак

Началось все со случайного разговора. Однажды, лет двадцать назад, гостем редакции «Литературной газеты», где я тогда работал, был известный венгерский переводчик Янош Эльберт. Русским он владел прекрасно, так что разговор шел без посредника. Янош Эльберт рассказал о своих переводах советских писателей, о творческих планах. Узнав, что я собираю материал для книги о литературных загадках и мистификациях, он сказал: «Могу подсказать одну тему. Приходилось ли вам слышать о загадке, связанной с повестью Анатоля Франса „Мебель розового дерева“?»

«Кажется, не так давно она была напечатана в нашем журнале „Иностранная литература“, — отвечал я, — но какая связана с ней загадка, честно говоря, не знаю». Он пояснил, что уже несколько десятилетий повесть А. Франса не дает покоя венгерским литературоведам. Дело в том, что впервые она была опубликована в Венгрии, а не во Франции. Больше того, на родине писателя оригинал ее неизвестен, и вообще авторство А. Франса весьма сомнительно. Один из тех, кто пытается отыскать следы таинственной повести, — венгерский писатель Аладар Комлош. «Попробуйте написать ему», — посоветовал Я. Эльберт.

Я отправил Аладару Комлошу письмо, и между нами завязалась переписка. А еще через некоторое время я приехал в Будапешт. Созвонившись с Аладаром Комлошем, иду к нему на улицу Лайоша.

К этому моменту я уже знал, что Аладар Комлош старейший литератор — ему было тогда за восемьдесят. Однако, как писал о нем еженедельник «Элет эш иродалом», это «человек с вечно молодой душой», «одна из самых оригинальных и интересных фигур», тонкий знаток поэзии, автор нескольких романов, неутомимый «пропагандист и агитатор священного дела венгерской литературы». Начинал он как поэт. С 1912 по 1943 год писал стихи. Но в 1944 году Комлош-поэт умер, как сообщил он сам о себе в предисловии к сборнику избранных стихов, опубликованному в 1963 году. Поэт, современник тех, кого принесли в жертву на алтарь бесчеловечности, «безвременно погиб», лишился голоса, замолчал. Произошло это тогда, писал критик Геза Хегедюш, когда «внутреннее возмущение фашизмом усугубилось внешним принуждением».

После Освобождения Комлош вернулся к творческой жизни, однако предстал в новом качестве — боевого критика, историка литературы.

Его исследования «Символизм и венгерская лира», «Венгерская поэзия от Петефи до Ади» и другие работы принесли ему заслуженный успех. Этот новый Комлош-литературовед разительно отличался от прежнего Комлоша-поэта. Приводили подобные примеры, вспоминали, что кроткая лирика Йожефа Байзы, жившего в прошлом веке, совершенно не соответствует его темпераменту самого боевого венгерского критика; французский критик Сент-Бёв до такой степени ощущал разницу между своими двумя «я», что подписывал стихи псевдонимом Жозеф Делорм, разделяя таким образом себя на двух различных писателей.

В то время, когда состоялась наша встреча, Комлош работал в Институте литературы, много печатался, без устали трудился. Он, конечно, догадывался о цели моего посещения и без лишних слов приступил к теме. Мне хотелось, чтобы он подробно рассказал о своих поисках автора таинственной повести «Мебель розового дерева».

— Теперь я уже точно не могу сказать, как зашел об этом разговор, — начал Комлош. — Помню только, что однажды, в начале тридцатых годов, за столиком кафе Марцелл Бенедек[29] завел речь о литературных мистификациях. В числе других упомянул и повесть «Мебель розового дерева», заявив, что французский ее текст якобы не существует. Иначе говоря, причислил повесть к разряду литературных подделок. На мой вопрос, кто ее перевел на венгерский, с таинственной улыбкой отвечал: «Ф. Р., очевидно Фридьеш Ридл…»[30].