Гарвардский баг (СИ) - Вольная Мира

Местные не связывали пропажу детей, не думали, что на протяжении десяти лет в области и в городе действует педофил-серийник. Дети пропадают, теряются, сбегают из дома, особенно неблагополучные, такое случается. По статистике чаще, чем хочется.

Признался Сухоруков практически сам, показал места, где держал детей, где зарывал тела, почти ничего не скрывал. Ему дали сорок в колонии строго режима, но… с правом на УДО, при условии, что он пройдет через химическую кастрацию.

Почему? Непонятно.

Скорее всего потому, что он сотрудничал со следствием.

Бред. Гребаный бред.

Я смахнул статью, дернул башкой.

Откинулся на спинку дивана.

Много. Как-то много белых пятен, откровенно левых строчек.

Если долбанный заяц принадлежал Нестерову, то каким образом спустя двадцать лет на нем все еще сохранились отпечатки? Почему соседка не спалила Сухорукова раньше? Настолько хорошо прятался? Или они не совсем соседи? Почему никто не заметил, как он следил за Димой? И главный вопрос, какое отношение к этому всему имеет Славка?

Я потянулся к «Зине», отключил планшет от местной сетки, захайдил адрес и полез в поиск.

— Энджи, — обратился я к помощнице, — найди мне информацию на Сухорукова Светозара Алексеевича тысяча девятьсот шестьдесят пятого года рождения. Был осужден в две тысячи четырнадцатом году по сто тридцать четвертой статье, по сто двадцать пятой и по сто двадцать шестой. Где он сейчас находится?

— Мне потребуется несколько минут, князь Игорь, — проговорила Энджи.

И, пока она искала информацию, я все-таки отправился делать себе кофе. И думать.

Воронова жила в Тюкалинске? Знала Нестерова?

Но почему тогда такая реакция на долбаного зайца?

— Сухоруков Светозар Алексеевич был освобожден по УДО… — начала Энджи, а я чуть не подавился кофе.

Выпустили все-таки.

— … девятого октября две тысячи двадцать шестого года. С момента освобождения и до момента кончины двадцать третьего августа две тысячи тридцать первого года проживал в Тюкалинске. Похоронен на Тюкалинском кладбище, место номер четыреста двадцать три, за счет государства.

У урода даже есть могила.

Вот, кстати, тоже непонятно, почему не кремировали? И еще кое-что…

— Энджи, проверь, фигурирует ли где-то в статьях, в открытых источниках, связанных с Сухоруковым, девочка, — я примерно прикинул Славкин возраст, отсчитал до нужной даты. — Лет семь-восемь. Обрати особое внимание на период с две тысячи двенадцатого по две тысячи четырнадцатый.

Энджи затихла, и пока она занималась поиском, я быстро набрал сообщение Черту. Мне нужно было, чтобы он сделал еще кое-что. Кое-где порылся.

— Данных не обнаружено, князь Игорь, — ожила снова помощница еще через полчаса, которые я потратил на переписку с Лысым. — Есть упоминания о Екатерине Николаевне Нестеровой, о Валентине Рожковой, о…

— Сгруппируй информацию и выведи на экран, — оборвал я ИИ. Энджи спроецировала картинку на стеклянную столешницу.

Я вчитывался в строчки и хмурился. Нет. Действительно ничего. Никаких девочек. Вообще на удивление мало женских имен: матери убитых мальчишек, следак из ментовки, судья.

— Энджи, расширенный поиск по фамилиям в списке. Поищи дочерей, сейчас возраст должен быть двадцать семь лет.

— Да, князь Игорь.

— Сколько времени займет поиск? — спросил, бросая взгляд на трекер.

— До получаса.

— Сообщи, когда закончишь, — попросил я. — И поищи упоминания детских игрушек в статьях по Сухорукову.

— Да, князь Игорь, — ответила ИИ, а я поднялся на ноги.

Хотелось проветриться и продышаться. Просто пройтись по территории. Возможно, додумаюсь еще до чего-то.

Я засунул «Зину» под одну из диванных подушек, убрал мобильник в карман и вышел из домика. Бот-сопровождающий тут же поднялся в воздух, зависая рядом.

Докручивать то, что планировал, видимо, буду в ночи.

Глава 11

Станислава Воронова

Воронова, ты жжешь.

Ты бы еще к Ястребу на колени забралась в машине, под свитер его одуряюще пахнущий руки запустила или пальцы в волосы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Совсем берегов не видишь.

Я криво усмехнулась, прижалась лбом к прохладному зеркалу в ванной. Вопреки здравому смыслу, да вопреки вообще любому смыслу, от картинки, возникшей в голове, по телу прошла дрожь. Предвкушения, желания, пронесся по венам адреналин. Наверняка подскочил пульс.

— Княгиня Станислава… — начала Энджи.

— Со мной все хорошо, Энджи, — отмахнулась от помощницы, не давая развить тему. Без нее все понятно.

Подняла голову, всмотрелась в собственные глаза.

Снова ругнулась.

Потому что выглядела я… примерно так же, как и себя ощущала — голодной и возбужденной. Да я так в свои восемнадцать не выглядела, когда гормоны бесились.

Я показала отражению, а заодно и собственным фантазиям средний палец и пошла собираться, потому что дальнейшая рефлексия явно грозила опозданием.

Борисыч собирал лидов у себя на обед, и бот-сопровождающий начал нетерпеливо мигать напоминанием еще пятнадцать минут назад. А я смотрела на него безразлично и никак не могла прийти в себя. Очухаться, запах этот, тягучий, острый из башки выкинуть, тело сильное.

Да твою же ж!

Я зло дернула головой, влезла в футболку и джинсы, натянула бини и очки, спрятав за ними все еще шальные глаза, и выскочила из домика, подхватив на всякий случай кардиган, со спрятанной в кармане «Зиной».

Бот вильнул влево и вниз. Вел меня вдоль берега озера по деревянным мосткам и продолжал раздражающе мигать красными «глазами». От воды тянуло прохладой, с правой стороны в шахматном порядке были разбросаны домики. На достаточном расстоянии друг от друга, чтобы создавать видимость уединения.

На самом деле, бот мог и не утруждаться, я бывала в Лейк раньше, достаточно неплохо его знала. В конце концов, мы работали над начинкой для них почти полтора года: кодили, ставили, тестировали в лаборатории и полях. Да и Борисыч любил это место, неудивительно, что выбрал именно его для нашего сборища.

Я обошла большой одноэтажный дом, махнула рукой пестрой компании и с трудом сдержала издевательский смешок.

Ну конечно, кто бы сомневался.

Мое опоздание привело к тому, что места за длинным деревянным столом были заняты, само собой, последнее свободное осталось рядом с Игорем. Я даже тормознула на миг.

Не видела его таким…

Толстовка, кроссовки, джинсы. Отравляющая ртуть взгляда. Очень-очень пристального.

— Всем привет, кого не видела, — улыбнулась я, садясь и снимая очки, надеясь, что глаза перестали быть шальными. — Прошу прощения за опоздание.

Народ вяло покивал, кто-то поздоровался, Знаменский отсалютовал мне стаканом с… чем-то.

А я делала вид, что упорно не замечаю все еще задумчивого и какого-то тревожащего взгляда Ястребова, сворачивала кардиган и преувеличенно заинтересованно разглядывала заставленный стол. Кейтеринг превзошел себя.

Борисыч, правда, тоже сегодня смотрел как-то непонятно — слишком много ехидства в глазах, настораживающе подрагивают уголки губ за густыми усами.

— Прекрасным девушкам опоздания простительны, — изрекло бодро начальство и подняло бокал. Все, и я в том числе, повернулись к Аркадию. — Свою пафосную речь я приберегу на последний вечер. Поверьте, она еще успеет вас утомить, — продолжил гендир. — А сейчас я просто хочу сказать вам спасибо за этот год, за то, что вижу вас сегодня здесь, за…

— Вина? — шепнул в этот момент Игорь на ухо, и волоски на шее встали дыбом, защекотало мурашками кожу, пересохло во рту. Голос Борисыча до сознания не доходил, даже интонации не понимала. Только пальцы сжали кардиган на коленях.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Системный сбой. Синий экран смерти и пустая командная строка.

Финиш.

— Сок, — выдавила непонятно как.

С мясом выдирая себя из этого состояния. Осторожно выдыхая.

На самом деле хрен бы у меня вышло, если бы Ястреб не отстранился, потянувшись за графином с соком.