Птица малая - Мэри Дориа Расселл

дружелюбным тоном согласился Эмилио. – Алан, обращаюсь лично к тебе. Выбери любую карту. И я потащу.

Алан взял карту из середины протянутой ему раздачи Эмилио, и тот взял карту с верха колоды. Предсказуемым образом он изобразил величайшее удовлетворение, так что можно было подумать, что у него на руках флеш[61] или четверка карт одинакового достоинства. Когда окончилась торговля, он подвинул все орешки на середину стола.

– Победитель забирает все. Действуйте, Пейс, – предложил Эмилио.

Все положили карты, и Алан взревел от негодования:

– Не верю своим глазам! Стрит[62].

Эмилио уже почти кричал:

– Но самое худшее в том, что это ты дополнил его. У меня ничего не было! – Пододвинув орешки к Алану, он поднял руку, преобразившись на глазах всех находившихся за столом в самого Будду, воплощение бесстрастия. – Трюк заключается в том, чтобы ничего не желать. Я полностью безразличен к выигрышу.

Послышались возгласы «Лжец!» и мрачные комментарии, требовавшие немедленного покаяния, поскольку Энн, София и Д. У. видели, как менялось выражение лица Эмилио, и круглые глаза Алана, озадаченного этим взрывом.

– Он мошенник до мозга костей, Алан, – произнес Джордж. – Изображает, что покер ему безразличен, только потому, что не любит арахис. Но вырежет из твоей груди сердце на второй базе, если решит, что ты намереваешься украсть третью.

– Верно, верно говорите, товарищи, – мирно проговорил Эмилио, собирая колоду, пока все обличали его. – Но если бы мы играли на изюмины, картина была бы иной. Я люблю изюм.

– Изюм пачкает карты, – наставительно произнесла София.

– И когда же вам наконец надоест практический взгляд на вещи? – изобразил возмущение Эмилио.

– Бинго, – донесся до них голос Джимми.

– Нет, покер, – поправил его Эмилио. – Бинго – это такое лото, когда ты раскладываешь фишки по номерам…

Он умолк, глядя на вошедшего в кают-компанию Джимми. Один за другим все остальные поворачивались к нему и умолкали, ожидая нового откровения.

– Планета, – блаженным голосом произнес Джимми. – Мы нашли ее. Мы нашли планету. Быть может, не планету Поющих, но планету мы точно нашли.

* * *

ПОСЛЕ ТОГО КАК на половине пути они развернули астероид вперед двигателями и начали торможение, им приходилось каждые две недели останавливать двигатели и производить наблюдения в широком спектре параметров, слушать радиосигналы, сделавшиеся заметно более сильными, но так и оставшиеся странным образом прерывистыми. Когда «Стелла Марис» вышла из плоскости планетной системы альфы Центавра, поднявшись «над» ней, чтобы увеличить поле обзора, случилось нечто более странное, чем прерывистость передач: они полностью потеряли радиосигналы. И это смутило всех, хотя реакции членов экипажа различались от невозмутимой веры Марка в то, что в конечном итоге все наладится, до владевшего Джорджем едва ли не сделавшегося материальным разочарования, поскольку причина этого явления оставалась загадочной и непонятной. Однако Эмилио как будто бы испытывал странное, едва ли не головокружительное облегчение и самым бодрым тоном предлагал всем развернуть астероид и отправиться домой, но его идея вызывала самое решительное отвержение у всех остальных.

Теперь все столпились на мостике, у дисплея, a Джимми гонял взад и вперед изображения, так что все могли видеть светлую точку, менявшую яркость от кадра к кадру и постепенно смещавшуюся.

– А вы заметили, – проговорил он, – как меняется изображение? Оно становится то ярче, то темнее. Значит, там, внизу, неровное место.

Марк Робишо, выбравшийся из крошечного гимнастического зала на общий шум, пригнулся к Джимми и указал на расплывчатое пятнышко, находившееся ближе к центральной звезде.

– И вот здесь. Еще одна.

– Соколиный глаз, – похвалил его Джимми. – Точно. И эта тоже.

– А ты можешь увеличить обе области, Джимми? – спросил Марк, на шее которого висело полотенце, еще пыхтевший, но уже не от упражнения на бегущей дорожке.

– Нет никакого смысла, друзья мои. Можем посмотреть на них прямо сейчас, через телескоп.

И уже через несколько минут они увидели первую планету непосредственно, показавшуюся им серым мохнатым комком. A затем вторую, замеченную Марком, более крупную и позировавшую в сопровождении двух небесных тел поменьше.

– Луны, – восхитился Джордж, обнимая Энн за плечи и привлекая к себе. – Луны!

– О первой можно забыть. Вот наша планета, – с полной уверенностью провозгласил Марк. – Крупная луна стабилизирует планетарную прецессию и создает условия для организации устойчивых погодных условий. При наличии открытой воды луны создают приливы, а приливы рождают жизнь.

Энн смотрела на него с поднятыми бровями, ожидая ответа на невысказанный вопрос. Натуралист улыбнулся:

– Потому что так угодно Богу, мадам.

Тут все разом заговорили, поздравляя Джимми, Джорджа и Марка, обсуждая, сколько времени потребуется на перелет к планете, изгоняя волнением ту депрессию, в которой все пребывали, пока тянулись лишенные событий недели. Шум разговора утих, когда Д. У. поискал взглядом Эмилио, окликнул его:

– Присядь-ка, сынок, пока не загремел на пол, – и проложил себе путь мимо собравшейся у дисплея толпы, между скамей, столов и стульев кают-компании. Но не успел поймать Эмилио, и тот все-таки упал на пол.

Сперва послышался общий хохот, потому что Эмилио падал самым смешным образом, словно марионетка, у которой перерезали шнурки, однако медленнее из-за низкого тяготения. Алан Пейс нетерпеливо подумал, что Эмилио изволит таким образом шутить, и, как всегда, был уязвлен теми вольностями, которые позволяет себе этот человек.

Энн уже стояла за спиной Ярброу.

– Все в порядке, – сказала она деловитым тоном, когда смех утих и превратился в оцепенение. – Он потерял сознание.

Она могла бы поднять Эмилио с пола сама; при четверти земной гравитации он весил всего около тридцати фунтов. Однако признавая интеллектуальное равенство, Энн Эдвардс сохраняла некоторые предрассудки в отношении мужской природы, и потому выразительно посмотрела на Д. У., намереваясь попросить его перенести Эмилио в каюту. И с изумлением поняла, что Ярброу трясет. Тут в голове ее щелкнуло, и многое сделалось ей понятно.

– Джимми, не отнесете ли вы Сандоса в его каюту? – произнесла она с ноткой досады в голосе, чтобы свести к минимуму драматизм ситуации. Д. У. открыл дверь в комнату Эмилио, отступил в сторону, пропуская Джимми, огромного Тряпичного Энди с Эмилио на руках, похожим на тряпичную куклу поменьше, обмякшую в руках рослого мужчины. Примерно за три секунды оценив ситуацию, Энн решительно наделила Д. У. коротким и уверенным объятием, а потом просочилась мимо Джимми в маленькую каюту. Джим вышел, и она закрыла за ним дверь.

Эмилио уже приходил в себя. Сразу за дверью раздавался голос Д. У. со всей полнотой восточнотехасского красноречия веселившего публику и направлявшего разговор обратно к открытой планете. Голоса удалились, и Энн поглядела на Эмилио, что уже сидел, спустив ноги на краю кровати, и моргал круглыми глазами.

– Что это было? – спросил он.

– Обморок. Может быть, от удивления, от неожиданности открытия планеты. Нервная система иногда выдает такие фокусы. Человек чувствует, как холодеют руки и ноги, а потом все вокруг становится белым.

Он кивнул.

– Ничего подобного со мной никогда не было. Странное ощущение. – Он помотал головой, чтобы привести ее в норму, и глаза его вновь сделались круглыми.

– Вау. Посиди еще. Кровяное давление восстанавливается не сразу. – Она стояла возле переборки, скрестив на груди руки, оценивая его взглядом опытного врача, но обдумывая то, что сейчас видела. Усмехнувшись, он застыл, позволяя своему организму восстановить равновесие.

– Меня удивил, – рассудительно проговорила Энн, – сам факт твоего удивления.

– Ты про планету?

– Да. Я про то, что сама идея этого полета принадлежит тебе. Я думала, что у тебя на сей счет с Богом установлена своего рода прямая связь. – В словах ее не было прямого сарказма, с которым она могла бы произнести их. На деле она говорила почти совершенно серьезно, сохранив разве что малую толику неискренности на случай самозащиты.

Эмилио молчал довольно продолжительное время, хотя дважды открывал рот, чтобы что-то сказать, и дважды закрывал его. Наконец он произнес:

– Энн, можно я тебе кое-что скажу? Но строго между нами?

Она сползла по стене, в той же степени контролируя свое движение, сколь расслабленным