Великий и Ужасный 4 (СИ) - Капба Евгений Адгурович

Народец был примечательный: вида в общем-то типично-сибирского, коренного, то есть — роста среднего, крепкие, смуглые, черноволосые, с азиатским разрезом глаз, но при этом — сами глаза голубые или серые. Одежда — из мехов и шкур, искусно выделанная, с вышивкой и орнаментом, бусинами и бисером. Они все переглянулись между собой и послали нас… В жопу.

Ну, конечно, международный жест в виде согнутой руки со сжатым кулаком и ударом ребра ладони по локтевому сгибу можно истолковать и по-другому, но я не стал.

— Обмен, — замахал руками я. — Мир, дружба, водка, керосин! Обмен. Торговля! Мы давать керосин, давать алкоголь, вы — давать шурпа и хлеб! Твоя моя понимать?

— Ты что, умственно отсталый? — спросил один из арбалетчиков. — Тебя в детстве макушкой не роняли? По-русски говорить не умеешь нормально?

— А! — почесал затылок я. — Умею. Просто я думал…

— Что мы тут нихрена не знаем, шубу в трусы заправляем и жопу лопухом вытираем? — усмехнулся местный, недобро прищурившись. — Давайте, разворачивайтесь и шуруйте обратно.

— Не, — сказал я. — Мы в Северо-Енисейский острог идем.

— Ну, идите. Вон туда! — и махнул рукой куда-то в сторону. — Тут не задерживайтесь.

— Нам бы поспать в тепле, поесть чего-то домашнего… — продолжал гнуть миролюбивую линию я. — Мы со стаей дедморозов столкнулись, порубали многих, шкуры сняли. Задолбались!

— Задолбались — раздалбывайтесь. Нас это не касается. Мы, асаны, всяким чужакам не рады. И вашу клыкастую породу особенно не любим. Вы все как один — шибанутые и агрессивные. И вообще — смотреть на вас неприятно. Давайте, шагайте. Чтобы по эту сторону реки вас не было. Лед встал, перейдете запросто… Хотя синий этот ваш может и не перейдет. Тяжелый!

Вдруг один из тех дядек с бубнами, что держались за линией стрелков, растолкал всех и, приблизившись к бойкому мужичку, который так смело слал нас нахрен, что-то проговорил ему на ухо.

— Среди вас есть шаман? — удивился голубоглазый вождь глядя на нас. — Надо же! А на вид — совсем варвары… А где ж твой бубен, шаман?

— Однако, ищем! — степенно проговорил Хурджин и оперся на свою обмотанную изолентой трубу. — Шкуру на мембрану нашли, дальше ребра на каркас надо! Дед говорит — так-то где-то тут они. У реки! Потом краску искать пойдем…

— Ах во-о-от оно что! — опустил арбалет местный. — Так ты проходишь инициацию! И дух предка ведет тебя… А эти умственно отсталые — твои товарищи… Тогда это — дела шаманов. Нас не касается. Пойдем, мужики!

И все стрелки собрались, и пошли в поселок, переговариваясь на интересном стрекочущем языке, совсем непохожем на русский. Остались только те самые шаманы, которые тут же окружили Хурджина и принялись с ним беседы беседовать и руками размахивать, все сразу и одновременно, и я ни черта не понимал, что они там такое несут. Тролль же напротив — врубался во всю эту тарабарщину замечательно. Он одним движением снял с загривка гоблина, посадил его на сани и таким спокойным, размеренным прогулочным шагом пошел, ведомый толпой своих местных коллег куда-то в сторону одиноко стоящего на отшибе большого дома.

Мы с Бахаром переглянулись, пожали плечами и пошли следом. А что нам было еще делать? Если что — юрту разложим, сварим чего-нибудь, отдохнем…

— Есть баня, — сказал один из шаманов походя, обернувшись едва ли на минуту. — Вон там! Дрова имеются, воды в достатке. Хотите — сходите, воспользуйтесь. Только уберите после себя. Поспать там тоже можете, на полках.

— А Хурджин? — спросил я.

— А Хурджина мы забираем. У нас — консилиум! — снова обернулся шаман. — Завтра отдадим.

Я только и мог, что снова почесать затылок и повернуться к гоблину:

— Слышишь, Кузя, какой продвинутый житель Хтони. Консилиум! Даром что в бубны лупят и с арбалетами носятся посреди тайги, а проговорил без запинки! Не то что некоторые…

— Вообще-то я в прошлом году защитил кандидатскую в Иркутске, — обиженно буркнул говорливый шаман. — По этнографии! Кстати — сани свои заберите, коллеге они пока без надобности.

Хурджин у самых дверей обернулся и показал мне большой палец, мол — все в порядке, брат, не переживай — и скрылся в дверях длинного бревенчатого дома, крытого дранкой. Оттуда, кстати, и пахло шурпой.

— Вот гады, — сплюнул под ноги Бахар. — Ужрутся там самогонкой до поросячьего визга, это к гадалке не ходи. А мы что же?

— Они же это… Шаманы! — с сомнением проговорил я. — С духами там общаться должны, и вообще — просветления достигать. Какая уж тут самогонка?

— Это ты, брат, шаманов не знаешь… — Бахар повертел головой и спросил: — А что такое баня? И зачем там полки? И как на них спать?

— Ты че, Швабр, бани не знаешь? — аж подпрыгнул на санях Кузя. — Бабай, давай его отпарим как следовает! С кедровыми веничками! Ваще как отпарим его, шоб на человека стал похож!

— Не-е-е-ет! — попятился свирепый Двухголовый воитель. — Не хочу на человека! Скажите толком — что такое баня? И зачем венички?

— О-о-о ско-о-о-олько на-а-ам открытий чу-у-удных… — проревел я пушкинские строки на манер оперы, подражая неизвестно кому и, подцепив ногой шлейку от саней, перекинул ее Бахару, впрягаясь вместе с ним в постромки. — Гото-о-о-вит просвещенья ду-у-у-х! Черт побери, или нет такого романса?

— Ваще-то… Ваще-то там про чудное мгновенье! — сказал Кузя.

Он-то в постромки не впрягался, сидел себе на кипе шкур, пока мы волокли сани к бане, и в ус не дул. Потому что не было у него усов. Не растут у гоблинов усы!

* * *

Кузя банщиком оказался лютым. Он подкидывал и подкидывал парку, и ухал там, на верхней полке, и хреначил нас кедровыми вениками. Нам, урукам, было как-то неловко показывать слабину перед тщедушным мелким гоблином, и хотя бошки у нас уже пухли, и пот тек в три ручья, сдаваться мы не собирались.

— Ваще-е-е хорошо! — проговорил носатый мучитель, зачерпывая в кадушке еще одну шайку воды и примериваясь, как бы ловчее плеснуть ее на камешки.

На макушке у гоблина размещалась войлочная конусообразная шапка с надписью «TSAR' BANI», на чреслах — полотенчико, а в глазах — явные фанатичные огоньки.

— Он хочет нас угробить? — почти жалобно проревел Бахар и, стянув с дрэдастой башки колпак, двинулся к дверям из парилки. — Я, наверное, на морозец выйду, подостыть… Это как же так — с минус двадцати до плюс ста двадцати? Так же нельзя!

И вышел вон. Колпак остался лежать на полке. Я скосил глаза на надпись: «IDITE V BANYU» — вот что там было размещено. Интересно, а у меня на тюбетейке что вышили?

— Плотнее, плотнее закрывай, жар выходит ваще-то! — заверещал Кузя.

— Не, ну ты реально псих, — глянул на гоблина я. — Может достаточно?

— Чего достаточно-то? Больше суток жопы морозили, полчаса погреться уже нельзя! Если сдулся — так и скажи! Признай поражение и иди в предбанник!

Вообще-то это был уже третий заход, и в сумме мы торчали тут часа два, не меньше. Выпили на троих литров десять консервированного в стеклянных больших банках березового сока, с лимончиком. Откуда, интересно, в сибирской Хтони лимончик? Так или иначе — напиток был божественный, особенно учитывая колоссальные потери жидкости организмом в парилке. Гоблинские попытки взять меня на слабо волновали мало, и я уже всерьез подумал о том, что стоит, наверное, действительно пойти сока хлебнуть, и лениво начал подниматься с полки, как вдруг откуда-то из внешнего мира, что простирался за пределами банных стен, послышался истерический крик:

— ИМБА-А-А-А-А!!!

А потом крыша бани улетела нахрен. И я увидел весьма крупных размеров лапу зеленого цвета, от которой воняло водорослями, а после этого — очень, очень тупую великанскую рыбью харю — с жабрами и ушлепошными губами, которая с нездоровым интересом пялилась на нас… На меня одного.

Кузя, падла, куда-то слинял.

Не знаю, мне кажется это был мужик. Большой, сине-зеленый мутный тип в рыбьей чешуе, ростом этак с хороший двухэтажный дом, с крышей. Мне не нравилось, когда на голого меня с нездоровым интересом пялятся рыбомордые крупные мужики, поэтому я, обжигаясь, ухватил раскаленный камень покрупнее и запустил его в глаз великану. Пальцы — фигня, больновато, но не смертельно, быстро заживет. А вот монстру пришлось несладко!