Кризис среднего возраста - Инна Туголукова

Пару недель назад она рассталась с последним бойфрендом — шестидесятивосьмилетним пузатым болваном, между прочим. Так что еще неизвестно, он ее бросил или она сделала ему ручкой. Впрочем, что толку копаться в прошлом, когда перед тобой непаханое будущее и полное удовольствий настоящее.

Тетка жизнь любила и искренне полагала, что в любой ситуации, кроме, естественно, трагически необратимой, можно устроиться комфортно. А уж пенсия — так это вообще пора благословенная! Разве нет? Теплый дом, какое-никакое здоровьишко, пропитание и одежка, телевизор, книги, природа, друзья и родственники — что еще нужно интеллигентному человеку на склоне лет? Начальственная наглая рожа? Чувство локтя в переполненном звероподобными согражданами транспорте в часы пик? Много денег, чтобы сытно жрать и загнать себя в могилу раньше времени? Все остальное — в твоих руках!

Вот Сергей — совсем другое дело. Рано ему еще замыкаться в четырех стенах, пусть даже и таких роскошных. Нет, есть, конечно, и побогаче, но это уже от лукавого, не при нас будет сказано. Не то чтобы племянник жил отшельником — работа, то да се. Но мужчина в расцвете лет должен иметь семью, а иначе получается баловство и непорядок, неправильность.

Хотя тут, конечно, особый случай. Уж больно горький у него опыт этой самой пресловутой семейной жизни. Нахлебался по самую маковку, до сих пор отрыгивается. Кому рассказать, настоящий «черный фильм» — «нуар», как это сейчас называется.

Был у него друг детства, Валерка Филиппов, хороший парень, веселый, добрый. На одном горшке выросли, в одну школу ходили, вместе в мореходку рванули по молодости и вместе потом плавали по морям, по волнам, рыбку тралили.

И была еще девочка Люба, не бог весть какая красавица, а только запали на нее оба — и Сергей, и Валерка. Но выбрала она Валеру и ждала его верно, пока он, значит, бороздил океаны. Они и на берег-то сошли, потому что Люба забеременела и Валерка позвал ее замуж.

Поселились молодые на окраине Колонца, окнами на Пехорку. Тогда там еще простор был до самого горизонта.

— Смотрю, как с борта корабля, — вздыхал Валерка. — Глаза прикрою: бурьян, словно волны, колышется. — И все звал Любу уехать хоть на Юг, хоть на Север — на море.

Но она всерьез не воспринимала, отшучивалась: мол, строишь из себя морского волка, а на деле — комнатная собачка. Шуточка, прямо скажем, не больно умная, но Валерка не обижался — великодушный был человек.

А к Пехорке кучи песка навезли, теперь уж не припомнишь, с какими целями. Мальчишки туда в войну играть лазали. Гоняли их, конечно. Но разве уследишь за мальчишками? И то ли по весне река разлилась, то ли после летних ливней из берегов вышла — дело-то давнее, сколько лет прошло, — а только подтопило эти кучи, и получилось болото, самое страшное, песчаное — зыбучая топь. По нашим местам явление небывалое, незнакомое, может, поэтому тревогу никто не забил, а может, по извечной российской безалаберности и наплевательству, но только завязли в песке два пацаненка и начали медленно тонуть. Уж как они кричали: «Спасите нас, дяденьки!» Люди стояли в бессильном отчаянии, мужики плакали…

Пожарные приехали, а сделать ничего не могут: трясина затягивает — и сам погибнешь, и ребят не спасешь.

А Валерка домой обедать пришел. Никогда не приходил, а тут пришел. Будто смерть его позвала. Услышал он эти самые крики, увидел из окна, что делается, схватил бельевую веревку и побежал на выручку. Одним концом обмотался, другой кинул пожарным. Уж как его просили не рисковать — никого не послушался.

Всем городом их хоронили — двух мальчиков и Валеру Филиппова…

Сергей очень переживал, почернел аж от горя. И Люба сильно убивалась, уж так сильно — боялись, как бы чего над собой не сделала. Сергей ее, можно сказать, за руки держал. Но не углядел. Напилась какой-то дряни, еле откачали. Ребенка, конечно, потеряла, да и сама была не жилец. Врачи от нее отказались, сняли с себя всякую ответственность — медицина, мол, здесь бессильна, да и она бороться не желает, полная апатия.

Забрал ее Серега из больницы под расписку. «Врешь, — говорит, — не уйдешь! Друга потерял, а тебя, Люба, не отпущу».

Сколько он литературы разной перечитал, с кем только не консультировался, к старушке-знахарке мотался в Бронницы. Кормил Любу сырой печенкой — покупал на рынке у колхозников. И что уж тут сыграло свою роль — воля его могучая, печенка сырая или молодой Любин организм — науке не ведомо, а только выкарабкалась она, поправилась. Телом, не душой.

Потом они поженились. Конечно, он любил ее и получил как награду — выстрадал, выходил свое счастье, отбил у смерти.

А Люба его не любила…

Вот говорят: «Не делай добра, не получишь зла». Глупость ведь, парадокс. А не потому ли, что сделавший добро ожидает если не ответного добра, то хотя бы благодарности? И отсутствие ее почитает злом? Но когда это благодарность заменяла любовь? Да и не ждал он от нее благодарности. Ждал любви. А уж это давно известно — чем больше ждешь от человека, тем активнее он противится и даже сильно гневается на досадные притязания.

Но это уж так, для красного словца сказано. На самом-то деле все оказалось гораздо сложнее. А хуже всего было то, что начала Люба попивать, заливать пожар в груди и очень быстро превысила меру в этом своем роковом пристрастии. И в больном, перекошенном мире искала причину безрадостной жизни, источник своих бед и несчастий, и выходило, что это Сергей кругом виноват — средоточие зла.

Прибилась к ней на ту пору подружка — такая же неприкаянная душа, странная одинокая женщина — Ангелина.

Сергей невзлюбил ее с первого взгляда, и Геля отвечала ему полной взаимностью. Она была маленькая, худая, с мелкими чертами лица и тяжелым взглядом непроницаемых черных глаз. Полная противоположность высокой статной голубоглазой Любе.

Сергей не мог понять, что их связывает? Люба полностью подпала под влияние своей новой подруги. Ну не выпивка же, в самом деле? Или патологическая ненависть к нему, Сергею?

Однажды он с изумлением узнал, что жена пишет на него политические (!) доносы. Рассказывает соседям, как он жесток и неуправляем в гневе. Показывает синяки и ссадины, полученные в пьяных приключениях, выдавая их за следы мужних побоев. Она все чаще бросалась на него с кулаками и даже с ножом, не в силах сдержать сжигающей ее ненависти. И как-то он поймал себя на дикой мысли, что она запросто может убить его ночью, спящего…

Сергей всерьез продумывал различные варианты ухода, когда декорации чудесным образом переменились — чрезмерно располневшая за последнее время Геля неожиданно для всех родила ребенка, девочку. Сергей, естественно, не знал от кого, да и знать не хотел. Но уж точно не от Святого Духа, ибо в угоду чьей-то дурной фантазии назвали малышку потусторонним именем Гелла. Какая судьба ей была уготована? И сколь кардинально меняет суть всего лишь буква. Хотя божественное «Ангелина» никоим образом не сказалось на облике и характере странноватой матери новорожденной Геллы. Сколько, интересно, надо было выпить, чтобы соблазниться ее сомнительными прелестями? Но это уж так, от собственного бессилия вычеркнуть ее безжалостно из своей и Любиной жизни…