Капитали$т: Часть 1. 1987 (СИ) - Росси Деметрио

Я пошел к Екатерине Петровне, моей недавней знакомой — пьющей бывшей ясновидящей. К моему удивлению, она оказалась, во-первых, дома, во-вторых, трезвая, и в-третьих, квартира ее носила признаки некоторой даже уборки.

— Пришел, — просто констатировала она.

— Да, пришел, — выдохнул я, — пройти разрешите?

— Проходи.

Кажется, трезвая и не похмельная Екатерина Петровна большой словоохотливостью не отличалась.

— Рассказывай, — сказала она, усевшись на стуле у окна.

Я рассказывал. О Маринке. О том, как на нее напал маньяк и как она сейчас лежит в больнице. Рассказывал горячо и сбивчиво.

— А от меня ты чего хочешь? — безразлично спросила она, глядя в окно.

— Я знаю, где его искать, — сказал я. — Знаю, где он живет. А в лицо не знаю, только адрес и то приблизительно. Может быть, вы поможете?

— Как же я тебе помогу? — спросила она.

— Может быть, вы сможете увидеть... его? Он же должен отличаться от других людей?

— Давай чаю попьем, — сказала она. И ушла заваривать чай, долго возилась, наверное, минут пятнадцать, а потом пришла с двумя чашками. Все же Екатерина Петровна была явно не в настроении сегодня, хоть и трезвая. А может быть именно по этой причине.

— Алексей, — сказала она, — меня, за то, что я людям помогала, в дурдоме держали, через такое пропускали, что вспомнить сейчас страшно. И вот там, в дурдоме, я часто думала — если удастся мне выйти, то и пальцем больше не пошевелю, чтобы там помочь кому-то, предупредить, посоветовать. Зарок дала. Хоть ядерная война, хоть что! Пусть лучше сгорит все, но пользоваться этим не буду. Да я уже и не могу почти ничего, только спьяну иногда, они ж меня лечили от этого! Сыну родному не помогу. Пусть живут как хотят.

— Он же не остановится, — сказал я с отчаянием. — Он же будет снова и снова убивать. Еще годы будет убивать, пока его не поймают.

— Вот и пусть ловят, — сказала она с внезапной злостью. — Милиция и еще кто... А я тут ни при чем.

— Значит, пусть он и дальше убивает? Пусть и дальше насилует? — Я тоже начинал злиться.

Она пожала плечами.

— Я же говорила, что почти ничего не могу. Теперь я такая же слепая, как и все. Почти такая же.

Она замолчала и отвернулась к окну. Я тоже молчал. Говорить было нечего. Наверное, было очень жестоко с моей стороны, требовать чего-то от этой несчастной тетки. Ей и так в жизни досталось порядочно, а тут я еще с новыми испытаниями.

— Хорошо, — сказал я. — Тогда я пойду, наверное. Я не должен был вас беспокоить, простите.

А она посмотрела на меня и вдруг на какую-то секунду мелькнуло что-то в ее взгляде, что-то дикое и веселое, обжигающее, ведьминское, мелькнуло и тут же исчезло, но мне все равно стал жутковато.

— И где он живет? — спросила она.

— В станкостроительной общаге, — сказал я быстро. — Это на сто процентов.

Она усмехнулась.

— Не врешь. Знаешь то, чего тебе знать не полагается. Или просто уверен, что знаешь? У психов так бывает, я видела. Один царем себя считает, другой архангелом. И все уверенны. Может ты псих, Алексей?

Я вздрогнул. Кто-то уже задавал мне такой вопрос. Марина!

— Может быть, — сказал я устало. — А может и нет, я не знаю. Я знаю, что с вашей помощью могу остановить этого... И сделать это быстро, так что он не успеет никого больше... — Я говорил сбивчиво и, наверное, действительно был похож на психа.

— Станкостроительная общага... — сказала она задумчиво. — Давай, Алексей, еще чай пить. С работы домой они после пяти пойдут. Времени куча.

Я затаил дыхание.

— И заметь, — сказала она, — я не спрашиваю тебя, откуда ты все это знаешь? И то, что вчера наговорил, и что сегодня. А я для себя решила так — пусть будет как будет. Если получится так, как ты говорил — помочь отвести беду, людей от гибели спасти, то пусть так и будет. Не получится — что же, значит не судьба. Но я думаю, что ты не просто так ко мне пришел.

Мы сидим на скамейке, сколоченной из каких-то дощечек, возле общежития станкостроительного завода. Не очень удобно, но зато дает полный стратегический обзор местности, общага и все подходы к ней как на ладони, а возвращающиеся с завода проходят практически мимо нас.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Мы сидим. Люди вокруг не обращают на нас никакого внимания. Простые советские люди, возвращающиеся с работы. Вот тетка с битком набитой тяжеленной авоськой бредет домой. Вот трое мужиков — у одного трехлитровая банка пива, а у другого пиво налито в полиэтиленовый пакет. Мужики веселы и расслаблены, впереди вечер отдыха. Вот какой-то похожий на студента очкарик с «дипломатом», затянутый в дешевые индийские джинсы, которые явно ему не по размеру, спешит куда-то. Вот пенсионеры, они никуда не спешат, чинно занимают столик во дворе общаги. На столике появляется домино — сейчас начнется вечерний турнир. Вот семья — муж, жена и пацан лет двенадцати. У пацана невеселый вид, судя по всему, где-то накосячил и получил по заслугам.

Екатерина Петровна сидит рядом со мной. Вроде бы расслабленно, но у меня время от времени возникает ощущения, что я сижу рядом не с человеком, а с трансформаторной будкой. Что-то такое чувствуется, то ли тихое, на грани слышимости, жужжание, то ли вибрация... Я пытаюсь заговорить с ней, но она отвечает просто и коротко:

— Не мешай.

Я не мешаю. Я смотрю по сторонам и думаю, как это странно, что убийцей может оказаться совершенно любой. Например, этот тучный и усатый дядька с портфелем и в шляпе, похожий на директора школы. Шляпа и плащ в такую жару? Точно маньяк. Или вот этот подвыпивший мужичок, шатающийся, но веселый... Все-таки, это ужасно, подозревать всех.

А вот пошел и народ с работы — группами и поодиночке, мужчины и женщины, трезвые и не очень, тихие и шумные, но все спешащие домой — в эту длинную пятиэтажную общагу, что растянулась на весь квартал, сейчас зажгутся окна, включатся телевизоры, из холодильников извлекут борщи и макароны по-флотски...

Я вопросительно смотрю на Екатерину Петровну — неужели ничего? Она раздраженно грозит мне пальцем, кажется, ей нехорошо. А основная волна возвращающихся уже прошла, идут небольшие группки по два-три человека, или отдельные люди. Конечно, он мог задержаться где-то, банально пойти в магазин или еще зайти куда-то с приятелями... А Екатерине Петровне определенно нехорошо — она шумно сморкается в не первой свежести платок. Я вижу, что платок алый от крови.

— С вами все в порядке? — спрашиваю я испуганно. Дурацкий вопрос. Да, с ней не все в порядке. Она, впрочем, не обращает на меня внимания. Та невидимая вибрация, которую я то ли чувствую, то ли слышу, явно становится сильнее, и я удивляюсь, как проходящие мимо люди не чувствуют ничего такого...

Проходит группка школьников. Мамаша с коляской. Бабушка в платке. Все не то. Вот солидный мужик с бакенбардами. Мимо. Вот невзрачный дядька в легкой кепке и спортивном костюме... Екатерина Петровна поворачивается ко мне. В лице ее ни кровинки, но зато левый глаз налит кровью, она дрожит и голос ее дрожит.

— Вот этот, — говорит она.

Я подумал, что она потеряет сознания, но нет, не теряет, бессильно откидывается на доски и закрывает глаза. Невзрачный дядька в легкой кепке потихоньку идет к своему подъезду. Совершенно обычный человек, без когтей и клыков возвращается домой, честно отработав смену. Наверное, план перевыполняет на процент-другой в месяц. Эта мысль кажется мне настолько безумной, что я едва сдерживаю смех.

— Я сейчас, — говорю я Екатерине Петровне. Она бессильно кивает, а я срываюсь с насиженного места и иду за ним.

Он заходит в подъезд. Отлично. Теперь я знаю намного больше, но, конечно, еще недостаточно...

На пустыре, который когда-то был детской площадкой, маются трое пацанов, лет по двенадцать. Я решительно подхожу к ним.

— Привет, пацаны! Мужика, который в подъезд сейчас заходил, видели?

Пацаны смотрят на меня с подозрением, а тот, который кажется постарше, пожимает плечами.