Липяги - Сергей Крутилин

Я не мог не согласиться с ним. Обрадованный моей поддержкой, он тут же принялся излагать мне свою идею. Алексей Иванович считал, что упадок Липягов во многом связан с неправильным преподаванием в школе. Именно она, школа, должна воспитывать будущего землепашца. Если бы молодежь любила землю так же, как любили ее наши деды, то не убегала бы из села на шахты и в города.

Алексей Иванович сожалел, что раньше не пришел к этой мысли. А то давно бы Липяги процветали. Но ничего: теперь он понял все и возьмется за дело. Это «дело» в мечтах его рисовалось таким образом: как только поднимется с постели, он сразу же уйдет на пенсию. Уйдя на пенсию, отхлопочет у правления колхоза участок земли и создаст из учащихся старших классов производственную бригаду. Станет у них бригадиром, научит ребят водить трактор, управлять комбайном и другими машинами. Будет с ними от зари до зари. Он раскроет ребятам тайны роста растений, заставит понять, что такое труд. Он добьется, что эта бригада будет получать со своего участка больше, чем все другие колхозные бригады. Он раскроет ребятам поэзию крестьянского труда.

— Ведь ты пойми! — продолжал Алексей Иванович, все более горячась. — Это стало трагедией сегодняшнего землепашца. Его лишили поэзии! Раньше как было? Раньше крестьянский мальчик чуть ли не с пеленок впитывал любовь к земле. Дед брал его с собой в поле. Он ездил в ночное. Рассвет. Ложатся росы на луг. Глядишь — в двенадцать лет он пашет!.. А сейчас? Парню пятнадцать лет, а он трактор видел только из окна избы! А в шестнадцать он уже поступил в техникум… Теперь я возьмусь за дело!

Алексей Иванович увлекся; в глазах его появился блеск, щеки зарумянились. Казалось, еще миг — и он встанет с постели, облачится в свое обычное одеяние и побежит в правление хлопотать об участке. Однако сил его хватило ненадолго. Едва он замолк, как румянец с лица спал, глаза погасли, скулы заострились.

Мне хотелось приободрить его. Я сказал, что план хорош и что всегда готов помочь. Алексей Иванович с благодарностью пожал мне руку и, устало опускаясь на подушку, сказал глухо:

— Спасибо! Заходи почаще. Мне страшно одному.

Я понял, что настало время уходить. Поднялся и, попрощавшись, вышел.

На улице сеяла мжица; накатанная дорога от сырости поблескивала. Я шел стороной от дороги, по мокрому суглинку, и думал, что слякоть эта теперь надолго. И так хотелось, чтобы скорее пришла зима!

VI

Алексей Иванович прохворал всю зиму. Однако по весне, перед самыми майскими праздниками, совсем было ожил: стал заглядывать в правление; раза два, а то и три, заходил ко мне. По-прежнему брал книжки. И тут вот что случилось. Сижу я однажды в учительской. Учителя, жившие поблизости, ушли домой перекусить. Делать нечего. Взял я со стола нашу районную газету «Светлый путь» и смотрю. Думаю, нет ли чего про Липяги. Посмотрел первую, вторую полосы — ничего. Но только бросил взгляд на третью, так в глазах у меня и потемнело… Большую часть полосы занимал фельетон. Я сразу догадался, что это про Алексея Ивановича! По рисунку догадался. Сухонький человечек с палочкой в руке стоял с краю делянки и поливал из лейки побеги люцерны.

Я прочитал фельетон. В нем дело изображалось так, будто все беды нашего колхоза происходят исключительно из-за агронома. «Агроном Щеглов, — писал фельетонист Артемий Раздобудько, — вот уже тридцать лет подряд насаждает на полях артели травополье, нисколько не заботясь о лучшем использовании земли».

Не могу словами передать мое тогдашнее состояние. Не помню, как и довел до конца уроки. Помню только, что одна мысль занимала меня; как бы скрыть от Алексея Ивановича газету?

Едва прозвенел звонок, побежал к агроному. Еще в передней я понял, что опоздал.

— Я занимался травами? Признаюсь. Виноват, — донесся до меня из-за перегородки голос Алексея Ивановича. — А где вы были — вы, вы, колхозники? Вы же хозяева земли, а не я! Что ж выходит; я вредил, а вы стояли в стороне и потирали руки?!

— Успокойся, Леша!.. Успокойся! — то и дело повторяла Надежда Григорьевна.

Я поспешил в «чистую» половину. У окна понуро сидел дед Печенов. Полы пиджака распахнуты, на шее небрежно намотан шарф. По всему видно, прибежал впопыхах. За столом, рассматривая злополучную газетку, пристроился зоотехник Евгений Николаевич — человек пьющий, но порядочный. Алексей Иванович сидел напротив зоотехника и, тыча пальцем в газету, говорил:

— Невежды! Ай, какие невежды!..

— Хорошо, что вы пришли, — сказала Надежда Григорьевна обрадованно. — Уж вас-то он наверняка послушает. Скажите, что ему нельзя волноваться.

Я стал успокаивать Алексея Ивановича, говоря, что фельетонист не прав. Я сказал, что партия, наоборот, призывает чутко относиться к тем ученым и агрономам, которые в прошлом были последователями травопольной системы.

Печенов поддержал меня, заявив, что колхозники напишут коллективное и обоснованное опровержение в редакцию.

— А-а! — Алексей Иванович махнул рукой. — Какое там «опровержение»! Кто там будет читать! Оставьте. Все это пустое! Я же не грудной ребенок, которого надо успокаивать пустой погремушкой. Они правы. Их можно упрекнуть разве в некоторых передержках. Но это, в общем, пустяки.

Алексей Иванович вдруг успокоился. Именно это и настораживало. Если бы он продолжал метать громы и молнии, то для него, пожалуй, было бы лучше. Но он слишком быстро успокоился. Представляю, сколько стоило ему такое спокойствие.

— В общем, хватит об этом! — сказал Алексей Иванович нарочито бодрым голосом. — У меня есть более приятная новость: правление выделило школьной бригаде участок. Поскольку мы собрались, я предлагаю по данному поводу устроить небольшое торжество. Надя! У нас найдется что-нибудь обогревательное?

Мы переглянулись с Надеждой Григорьевной и стали уговаривать его, чтобы он лег и принял сердечное. Алексей Иванович и слушать о том не хотел. Пришлось сделать вид, что мы все обрадованы сообщенной им новостью. Я принялся помогать Надежде Григорьевне, хлопотавшей на кухне; дед Печенов носил посуду с кухни в комнату; зоотехник «сервировал» стол. Мы стремились свести дело к одному чаю, но Алексей Иванович потребовал настойки и сам выпил толику за компанию.

Никогда еще Алексей Иванович не был так хорош, как в тот вечер. После закуски, за чаем, разговор зашел об истории земледелия. Больше всех говорил хозяин. Гости в основном слушали. Алексей Иванович рассказывал об интересных вещах. Некоторые его мысли поразили меня. Он говорил, что история земледелия в наших местах насчитывает десятки веков. Это подтверждается археологическими находками. В раскопках древних городищ по Оке и Проне найдены хорошо сохранившиеся зерна злаков, зернотерки, сосуды для хранения зерна. Веками люди рыхлят, распыляя, землю. Еще на нашей памяти, говорил Алексей Иванович, отцы и деды пахали деревянной сохой, жали хлеб серпом. Мы заменили соху трактором, серп комбайном. Тракторы углубили пахотный слой, следовательно, увеличили эрозию. Комбайны стригут стебли злаков до самой земли, и мы увозим солому, как и зерно, черт знает куда. Во всяком случае, не возвращаем естественные остатки в поле, как делал это крестьянин в своем хозяйстве. Создав новые, индустриальные способы обработки земли, мы не позаботились о создании столь же производительных индустриальных способов компенсации, то есть внесении удобрений. Этим грубо нарушили естественную цепь, созданную природой.

— Теперь мне и самому смешно, — говорил с иронией Алексей Иванович, — что когда-то вместе со своим учителем Требором я обожествлял эти самые травы. Многое должно было случиться, чтобы я понял, что травы — это наша старая русская телега. В старые времена, когда в эту телегу впрягали лошадку, еще можно было на ней ездить. Но представьте себе на минуту, что вместо лошади мы приспособили бы к телеге форсунку реактивного двигателя. Что осталось бы от нее? А ведь именно так обстояло дело до последнего времени у нас в земледелии. Техника обработки стремительно шагнула вперед, а пополнение взятого, все эти травки, оставалось на уровне телеги. Куда там! Похуже еще. Алексей Иванович был в ударе. Никогда б не подумал, что он так красноречив. Мы слушали его, не перебивая. Дед Печенов не нюхал своего зелья: зоотехник, любивший выпить лишнюю рюмку, не допил и первой.

— В отношениях человека с природой, — продолжал Алексей Иванович, — должен соблюдаться один закон: сколько взял, столько и отдай. Мы из года в год нарушали его. Брали пригоршнями, а возвращали щепотками. Настала пора рассчитываться за рапорты побед! Между тем индустриальный метод компенсации взятого у земли есть. Это минеральные удобрения. Только с помощью химии мы сможем быстро и решительно повысить плодородие наших земель, поднять урожаи. Интенсификация — единственно правильный путь, ибо он соответствует настоящему высокому уровню производительных сил. Сухарников был прав. Ох, как прав! А мы все вместе с Вильямсом и Требором неправы! Придумали же: «Травы — вершина науки!» А все от нашей бедности. Хотели брать пригоршнями. Думали: земля вечно будет давать. А вышло… Сегодня украл, завтра украл. А на третий раз — и красть нечего. В природе все закономерно… Виноват… Не перед людьми, перед землей виноват. Я вот тут написал. — Алексей Иванович встал из-за стола и подошел к книжной полке, где поверх книг лежали его бумаги. Протянув руку к бумагам, Алексей Иванович пошатнулся, еще раз сказал «виноват», сделал шаг к посмели — и упал, не дойдя до нее…