Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она шла мне навстречу, высокая, шикарная, с развевающимися полами переливчато-блестящей коричневой шубы, голова ее была гордо закинута назад, она небрежно помахивала сумочкой на ремешке с таким видом, будто, мол, сто раз она видела такие балеты, не понравилось ей, — стало быть, сидеть тут, скучая, и не подумает! От мысли, что мне надо ее арестовывать, всю такую из себя прекрасную, я даже оробел; у меня не только вроде нее знакомых сроду не бывало, но и разговаривать с такими королевами не доводилось. Но все-таки сказал я довольно твердо:
— Подождите, гражданочка, мне поговорить с вами надо…
Не останавливаясь, вздернув еще выше голову, она бросила мне на ходу:
— Я с незнакомыми мужчинами не разговариваю!..
И почему-то эти слова сняли с меня неловкость, рассеялось ощущение, что я совершаю какую-то глупость и все это вообще происходит по недоразумению. Я взял ее под руку и сказал:
— Я незнакомый мужчина из МУРа, так что поговорить придется. — И уже манил к себе седенького прилизанного гардеробщика.
И она вдруг сделала неуловимое движение, струйкой воды скользнула из гладкой шубы и уже почти успела сбросить ее, но я крепко держал ее за локоть, так что номер не вышел: шуба повисла на правой руке женщины.
— Очень я вас прошу, не устраивайте, пожалуйста, фокусов, мне будет совестно к вам применять силу, — сообщил я ей и повернулся к гардеробщику: — Эта женщина взяла чужую шубу, я вас прошу пройти со мной к администратору…
Сказал и сам пожалел, потому что старичка чуть удар не хватил. Краска волнами заливала его лицо — он бледнел, синел, багровел, причитая тонким голосом:
— Душегубцы! Злодеи! Да нам за эту норку десять лет не расплатиться! Сволочь! А какая приличная с виду!..
Он блажил, а я не знал, волочить ли мне мою красавицу или старика на руки брать. Но в этот момент из-за угла появился Жеглов, и я понял, что его-то проблемы все уже решены: завернув Ручечнику кисть правой руки за спину болевым приемом, он в очень быстром темпе гнал его перед собой по коридору, не обращая внимания на крики и угрозы, что сейчас сюда приедет городской прокурор и нас, как собак, выгонят со службы к чертовой матери… В левой руке у него болталась щегольская трость, бросить которую он не решался — маскарад поломается. Картина от всего этого получалась совершенно и окончательно нелепая.
Администратор, который раньше не хотел давать Жеглову надлежащих мест, проникся сейчас важностью нашей задачи. Он метался по кабинету, воздымал руки, грозил Ручечнику и его подруге ужасными карами, предлагал всю необходимую помощь Жеглову, беспрерывно повторял:
— Какой позор! Какой позор! Так осрамить нас перед иностранцами!
Очень он мешал, и Жеглов, осмотревшись слегка, скомандовал:
— Прошу всех посторонних на некоторое время оставить кабинет! Кто понадобится — позову.
Администратор, наверное, не привык, чтобы его вот так бесцеремонно выставляли из собственного кабинета, и не чувствовал он себя здесь посторонним, но Жеглов уже внушил ему ощущение бесполезности спорить или возражать. И, вздохнув, администратор вышел.
— Пусть гардеробщики подождут, не отпускайте их! — крикнул ему вслед Жеглов, снял телефонную трубку, вызвал дежурную часть и велел пригнать «фердинанд», — …Пусть Пасюк с Тараскиным едут сюда тоже, им сейчас найдется работа.
Одной рукой он держал трубку, а другой перевернул сумку воровки и вытряхивал из нее на стол все, что там было.
А я смотрел на соучастников — лица у них были отчужденные, будто полчаса назад не они шли под руку, тесно прижимаясь друг к другу, — совсем незнакомые, чужие люди, испытывающие взаимную неприязнь оттого, что свело их вместе противное случайное обстоятельство.
Жеглов рассматривал какой-то пропуск или удостоверение, выпавшее из сумки, потом опять набрал номер и сказал:
— Это снова Жеглов. Ну-ка, браток, запроси в адресном установочные сведения на Волокушину Светлану Петровну, двадцать первого года рождения. А может быть, двадцать второго — я ее не крестил, а она со мной еще не откровенничала. Ну, привет. Справочку дайте Тараскину, побыстрее шевелитесь. Ага…
Положил трубку и сел в кресло администратора — большущее, красиво изогнутое, обитое полосатым коричневым шелком, — и по тому, как лениво-хищно потянулся в этом кресле Жеглов, я видел, что кресло ему нравится. Честно говоря, Жеглов и впрямь хорошо выглядел за этим огромным красным столом в дорогом старинном кресле. Потянулся он, погулял комьями мышц на плечах, будто разминался после короткой схватки с Ручечником, весело заулыбался и сказал:
— Ну-с, дорогие мои граждане уголовнички, приступим к нашим играм?
И Ручечник, и Волокушина даже не посмотрели на него, а ему хоть бы хны — видно было, что совсем его не обижает воровское пренебрежение, — и он, быстро выбив пальцами дробь на полированном столе, как на барабане, спросил:
— Вы мне разрешите раскрыть вам одну маленькую служебную тайну?
Ручечник и его распрекрасная дама и бровью не шевельнули, но Жеглова это, наверное, устраивало, поскольку он по-прежнему дружелюбно, почти по-товарищески, продолжил разговор:
— Молчание — знак согласия. Так, по-моему, говорится? Значитца, очень я вам признателен за то, что вы согласились меня выслушать. В первую очередь это касается вас, гражданочка Волокушина, или как вас там по-настоящему? Жаль, что я не художник, а то бы я с вас картины писал…
Волокушина зло усмехнулась уголком рта, но особого испуга я в ней не заметил. А Жеглов разливался соловьем:
— Рисовать не сподобил меня создатель, а одарил он меня умением угадывать всякие маленькие людские тайны. И одну такую тайну из вашего прошлого, не очень давнего, я вам поведаю…
Они одновременно подняли на Жеглова глаза, и это понятно — тайн у них из не очень давнего прошлого было предостаточно.
— Когда замечательный молодец Петр Ручников уговаривал вас, Волокушина, совершить с ним первый вынос, вы, как всякая женщина, естественно, сильно боялись, плакали и говорили, что никогда этого не делали. А он отвечал, что все раньше никогда этого не делали, надо просто попробовать, и вы убедитесь, до чего это легко и просто, поскольку вам и делать-то нечего — главное в его умении взять номерок у фраера ушастого. Вы это помните, Волокушина?
Жеглов заглядывал ей в глаза добро и заботливо, как исповедник — заблудшей овце, а она упорно отворачивалась от его взгляда, и только мочки ушей начали наливаться тяжелым багровым цветом.
— Значит, помните, — удовлетворенно вздохнул Жеглов. — Но вы ему еще не совсем верили, и он вам даже Уголовный кодекс показывал, доходчиво объяснял, что за кражу личной собственности полагается трешник — это уж в самом пиковом случае, а с его мастерством да с вашей красотой и случая такого никогда быть не может. И однажды уговорил…
— Тебе бы, мент, не картины, а книжки писать, — сказал неожиданно из своего угла Ручечник, тяжело двигая нижней челюстью.
А Жеглов будто забыл про Ручечника. Журчал его баритончик над ухом у Волокушиной, и слушала она его все внимательнее.
— С этого момента возникло преступное сообщество, именуемое в законе шайкой, которая с большим успехом начала бомбить фраеров. Я уже велел подобрать материалы по кражам в Третьяковской галерее, в зимнем театре «Эрмитаж», в филармонии в Ленинграде и все прочие песни и рассказы — с этим мы позже будем разбираться. Но сегодня вышла у вас промашка совершенно ужасная, и дело даже не в том, что мы сегодня вас заловили…
— А сегодня что, постный день? — подал голос Ручечник.
— Да нет, день-то, как все будни, скоромный. А вот номерок ты не тот ляпнул…
— Это как же? — прищурился на него Ручечник.
— Вещь-то вы взяли у жены английского дипломата. И по действующим соглашениям, стоимость норковой шубки тысчонок под сто — всего-то навсего — должен был бы им выплатить Большой театр, то есть государственное учреждение. Ты, Ручечник, усекаешь, про что я толкую?
— Указ «семь — восемь» мне шьешь… — ни на миг не задумался Ручечник.
Жеглов выскочил из своего роскошного кресла и воздел руки вверх, совсем как недавно это делал здесь администратор:
— Я шью? При чем здесь я? Поглядел бы ты на себя со стороны — ты бы увидел, что Указ от седьмого августа, то, что ты «семь — восемь» называешь, уже у тебя на лбу напечатан! — Сделал паузу и грустно добавил: — И у подруги твоей Волокушиной тем паче! По десятке на жало! По десятке!
Лицо у Волокушиной уже не было неподвижно-каменным, как у мраморного бюста полуголой богини, что стоял в углу кабинета на высокой деревянной тумбе. Она испуганно переводила взгляд с Жеглова на Ручечника, потом снова смотрела на спокойное доброжелательное жегловское лицо. Глеб сочувственно цокал языком, грустно качал головой, и весь вид у него сейчас был такой: ай-ай-ай, какая беда приключилась с вами, дорогая гражданочка Волокушина! А она снова всматривалась в серые глаза Ручечника, надеясь, что засмеется он, достанет из кармана Уголовный кодекс и так же быстро, весело и ловко, как в разговорах с ней, объяснит Жеглову, что ничего тот в законах не смыслит, что все там написано по-другому и уж коли вышла такая проруха, то так тому и быть, свои три годика он уж отсидит, а с нее-то и вообще спрос невелик — так, пособница, пустяками занималась…
- Место встречи изменить нельзя. Гонки по вертикали - Аркадий Александрович Вайнер - Полицейский детектив
- Телеграмма с того света - Аркадий Вайнер - Полицейский детектив
- Объезжайте на дорогах сбитых кошек и собак - Аркадий Вайнер - Полицейский детектив
- Город принял - Аркадий Вайнер - Полицейский детектив
- Трое сыщиков, не считая женщины - Фридрих Незнанский - Полицейский детектив
- Роковая сделка - Григорий Башкиров - Полицейский детектив
- Месть в конверте - Фридрих Незнанский - Полицейский детектив
- Каталог киллерских услуг - Николай Леонов - Полицейский детектив
- Пуля из прошлого - Николай Леонов - Полицейский детектив
- Волшебные узоры (Динозавр) - Ольга Лаврова - Полицейский детектив