Не верь лучшей подруге! - Светлана Демидова

– Беременна, – ответила Оксана, поскольку врать ей не хотелось. Она понимала, что Люда спрашивала только для порядка. И без всяких вопросов ясно, что она ждет ребенка.

– От Николая?

– От Николая.

– А он знает?

– Не знает.

– Но почему?! – возмутилась Людмила.

– Потому что ему все равно, – бесстрастно отозвалась Оксана.

– Глупости какие!! С чего ты взяла?!

– С того, что меня рвет чуть ли не по пять раз на день уже третий месяц, а он так ничего и не заметил!

– Н-но… он же занят… У него куча заказов! Он Грише рассказывал. Я слышала…

– Вот именно, что он занят своими заказами! Я тебе об этом и говорила! У него нет времени даже на то, чтобы просто заметить, что у меня уже давно отвратительно-зеленое лицо…

– Нет… Я все-таки думаю, что ты преувеличиваешь! – покачала головой Люда. – У беременных вообще мозги набекрень. Ты уж извини, но у меня двое детей, поэтому я про это состояние все знаю. – Она взяла Оксану за обе руки, заглянула ей в глаза и самым ласковым тоном сказала: – Милая моя, надо обязательно обо всем рассказать Николаю! Да он обалдеет от счастья! У вас сразу все наладится, вот увидишь!

Людмила, отойдя от первого потрясения, так обрадовалась сообщению подруги, что стала необыкновенно похожей на портрет кисти Николая Руденко. Оксане очень жаль было ее огорчать, но пришлось. Она осторожно выдернула свои руки из ладоней Люды и сказала:

– Я тебя прошу, ничего не говори Николаю. Я не люблю его, понимаешь?!

– Нет… я ничего не понимаю… – растерялась она. – Отец ведь имеет право знать, что у него есть ребенок…

– Я, Люда, тоже имею право… жить собственной жизнью. Я очень старалась полюбить Колю, но… у меня не получилось… Не надо его терзать! Я прошу тебя! Может быть, он действительно, узнав о ребенке, загорится снова, но я… Я не смогу поддержать его горение! Не люблю я его, Люда!

Оксана чувствовала, что подруга не в состоянии ее понять, но вернуться к Руденко лишь в угоду ей она не могла.

– Не осуждай меня, Людочка, если можешь! – бросила ей Оксана и вылетела из ее гостеприимного дома в слезах и тоске.

От Люды Оксана поехала в Репино за своими вещами. Николай с двумя помощниками занимались грандиозной картиной на шелке, которую ему заказала одна питерская гостиница для украшения холла. Оксана глянула на огромное полотно из-за спин художников. На сине-голубом фоне в виньетках, будто перерисованных из старинного издания, в художественном беспорядке были разбросаны силуэты (с самой минимальной деталировкой) архитектурно-скульптурных достопримечательностей Петербурга. Оксане очень захотелось сказать Николаю, что он в погоне за популярностью скатывается на банальности, но все-таки промолчала. К чему расстраивать? Полотно почти готово. Не переделывать же его, оттого что ей оно не понравилось. Может, у нее как у беременной и впрямь мозги набекрень!

– Оксан, там, на кухне, бутерброды с красной рыбой. Ребята принесли, – даже не повернувшись к ней, бросил через плечо Николай. – Поешь! Такая вкуснятина!

Оксана сказала, что обязательно поест, и поднялась наверх, чтобы собрать сумку. Вещей оказалось неподъемно много. Может быть, оставить кое-что? Нет! Нельзя! Николай подумает, что она специально не все взяла, чтобы вернуться. Ее уход не должен превращаться в фарс. Они расстаются окончательно. Назад пути уже не будет. Написать ему записку или не стоит? А собственно, что писать в записке? Прости-прощай? Нет, она перед ним ни в чем не виновата… Или виновата? Зачем жила у него, не любя? А он? Чем он лучше ее? Она правду сказала Люде. Каждое утро она с трудом выползает к завтраку вся зеленая от то и дело подступающей тошноты, а ему и дела нет до ее цвета лица! Впрочем, пора оставить претензии. Николай тоже может найти что ей предъявить. Не станет она ничего ему писать. И так обо всем догадается.

Оксана подошла к своему последнему портрету из гривуазно-жантильной, как сказали бы в начале двадцатого века, серии, который так и остался стоять на мольберте. Нет, все-таки изображенная на нем женщина – не она. Даже для тех мужчин, которых она любила, Оксана никогда не могла бы соорудить на своем лице подобного выражения. Для нее главным в любви было полное единение с человеком, а вовсе не чувственное вожделение. Великий Николай Руденко ее не понял. Хотя… может быть, она и не хотела, чтобы он ее понял до конца…

Оксана отошла от портрета, с трудом застегнула молнию на сумке, еще раз без всякого сожаления оглядела свое последнее пристанище и спустилась вниз. Николай опять, как ей показалось, с показной заботой спросил, поела ли она той замечательной красной рыбы, и, не слушая ответа, вновь углубился в работу. Оксана прошла к двери, переступая через тела художников, растянувшихся на полу. Никто ее не только не остановил, но даже и не заметил огромной сумки, которую она несла на плече с большим трудом.

Где-то на середине пути к вокзалу у нее начал болеть живот. Это Оксане не понравилось. Вариантов, как поступить, было два: вернуться назад или продолжить путь к платформе «Репино», и в обоих случаях с тяжеленной сумкой на плече. Поколебавшись не больше минуты, она выбрала платформу «Репино».

В вечерней воскресной электричке народу было много. Дачники, которые, несмотря на декабрьский мороз, регулярно ездили по выходным на свои участки, возвращались в Питер. Оксана пристроилась на краешке сиденья для инвалидов и пассажиров с детьми. Живот у нее уже болел так яростно, что она вполне могла сойти за инвалида. Почти подъехав к Питеру, в полном изнеможении от боли, она подняла опущенные в пол глаза и неожиданно встретилась взглядом с голубыми глазищами Наташеньки. Девочка смотрела на нее не просто удивленно, а прямо с каким-то первобытным ужасом. Оксана перевела взгляд на мужчину, сидящего рядом с ней. Алексей Пылаев увлеченно читал журнал. В тот момент, когда на него смотрела Оксана, он поднял правую руку, чтобы перелистнуть страницу. На безымянном пальце сверкнуло тонкое гладкое кольцо. Женился?!! Ну почему они так быстро женятся, стоит им только от нее уйти?!! Корнеев женился, Пылаев… Но как он мог так быстро жениться после того, как клялся ей в вечной любви?!! Она утешала себя мыслью о том, что Алексей вынужден был уйти от нее из-за дочери и каждый вечер в одиночестве мучается в своей квартире от любви к ней так же, как мучается она. А он, оказывается… И Наташенька… Неужели она смогла так быстро полюбить другую женщину?!! Неужели она зовет ее мамой?!! Разве так может быть?!! Разве такое возможно?!! А что, если обратиться к Мане Дагерт?! Она же обещала замолвить за нее словечко Алексею! Нет!!! Какая ерунда лезет в голову?!! При чем тут Амалия?! И за кого ей молвить словечко?! За беременную от другого мужчины?!!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});