Дао Блаженств - Александр Матяш

Д: Ну, хорошо. А как он сам туда дошел?

А: В той медитативной практике, которую он лично практиковал, он лично дошел до таких высот, где любые слова могут и должны быть оставлены, а следовательно он освободился от всех концептуальных пут – его сознание работало за пределами слов. Поэтому он достиг величайших степеней святости и является фигурой планетарного масштаба. Что он видел в других, в своих учениках? – те же эговые страстишки, для преодоления которых в православии все необходимы «инструменты» уже есть, и ничего «подправлять» и придумывать не нужно. Вопрос же о том, дорос ли кто-то, чтобы вести его дальше, или он к этому не готов – не входил в зону его ответственности. Но именно освобождение от концептуальных пут и его невозможность иметь дело с этими путами в других (почему – это отдельная тема) делает его личный опыт непередаваемым. В чем заслуга Будды? В чем заслуга Христа? В чем заслуга всех величайших учителей? В том, что они не просто сами прошли, но еще и другим путь показали. Если бы концепция позволяла, то книгу Иова не надо было бы расшифровывать. В нашем толковании я раскрываю вам тот опыт, который лежит за пределами иудео-христианской концепции, главным и базовым пунктом которой является следующий: личность нерастворима и в Боге неуничтожима. А в буддизме все наоборот.

Д: А где это записано?

А: Это не нужно записывать. Это тот самый неписаный закон, который все знают. Это главное место конфликта между западным и восточным толкованиями понятия личности.

Д: В соответствии с христианской традицией душа после смерти не умирает? Она дожидается Страшного Суда?

А: Да, но есть множество тонких нюансов. После предварительного суда души либо томятся в муках, либо блаженствуют в райских кущах и затем – Страшный Суд, после которого идет окончательное определение душ: туда или сюда.

Д: То есть, если душа родилась, то она до Страшного Суда должна дожить?

А: Да.

Д: И количество душ все время увеличивается?

А: Это тема – откуда берутся души – весьма темная. Христианская концепция по этому поводу выражается формулой «тайна сия велика есть». И это только одно из очень многих противоречий и неразрешимых вопросов, которые встают перед религией, отрицающей теорию реинкарнации. Неуничтожимость личности – это то, на чем базируется все христианство, оно пропитано этой идеей. Умалиться – да, раствориться – да, но полностью исчезнуть – нет.

Мне представляется, что несвобода от политического пресса в значительной степени способствовала тому, что христианская мысль была так ограничена. Не думаю, что Христос завещал такую ограниченность мысли. Но это отдельная тема, своего рода исторический экскурс. Существовало множество христианских сект, которые проповедовали переселение душ – они были объявлены еретическими и гностическими и постепенно уничтожались. И происходило это отнюдь не потому, что в результате научных или духовных диспутов была доказана несостоятельность их теоретической позиции. Все было гораздо банальней и печальней: их уничтожали, в том числе и физически, из чисто политических соображений, попутно обвиняя их адептов во всех смертных грехах и объявляя их пособниками сатаны.

Теперь, разобравшись в сути ответа Господа Иову, мы можем вернуться к 45-му стиху и прочитать его другими глазами: «Да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных». Посмотрите, какое фантастическое переосмысление концепции Господа: действительно, именно этими строками Иисус отвечает Иову. Это ответ, который исходит из сердцевины того самого нуминозного, сверхчеловеческого, трансперсонального, как сказали бы сейчас психологи, опыта, возникающего в результате встречи с Божественным. Как вы сейчас видите связь между ответом Господа Иову и тем взглядом на Отца нашего Небесного, который проповедует Иисус в Нагорной проповеди?

У: Ты упомянул о том, что мало испытать опыт, нужно еще его применить, и, мне кажется, здесь содержится указание на то, как это сделать.

А: А именно?

У: Неразделение на добро и зло.

А: Вернемся еще раз к ответу Иова. Он говорит: «Я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле». И – все! На самом интересном месте ответ закончен! Как же так? Почему не сказано, в чем именно он раскаивается? И что послужило причиной столь полного и искреннего раскаяния? А между тем ответ на этот вопрос является ключевым. Все дело в том, что в рамках концепции, которую я вам изложил, развернутый ответ мог бы звучать только следующим образом: да, я понял, почему Ты, Господи, так легко относишься к процветанию неправедных и к бедствиям праведных; я понял это, получив опыт Твоей величественности, и я раскаиваюсь в прахе и пепле. Он понял это, осознав – и это главный момент – не просто иллюзорность своего человеческого ви́дения, но иллюзорность всего, что происходит на земле, незначительность, если не сказать ничтожность, этого по сравнению с космосом. Однако такой ответ оказался бы в высшей степени противоречащим всей иудейской традиции, концепции, вообще мировосприятию. Написать что-то другое они не могли, потому что это было бы явной ложью, а написать правду они не могли тем более.

Д: Они – это кто?

А: Авторы книги.

Д: Они знали правду?

А: Правду знал Иов. Это то, что я могу сказать точно. Иов и Господь. А для нас, как впрочем, и для упомянутых авторов, важно не столько знать правду, сколько всем сердцем стремиться постичь ее. И посмотрите, как меняется отношение к Богу (не сам Господь – я не думаю, что Он как-то эволюционировал, как это предполагает Юнг) – оно меняется настолько, что меняется и сам Господь – не сам по себе, конечно, а в нашем восприятии. Вот теперь становится понятным смысл фразы о том, что в результате развития нашего отношения к Господу и сам Господь может меняться. Изменения претерпевает не просто наше отношение – появляется этот нуминозный сверхчеловеческий опыт, он привносится в нас. Переживая его, мы совершенно по-другому – уже не со своей человеческой, маленькой и ограниченной, точки зрения – видим дела Господни. В том числе и несоблюдение Господом однобокой, слишком человеческой, как сказал бы Ницше, морали ветхозаветной традиции, под влиянием которой сформировалось мировосприятие не только Иова, но и многочисленных поколений правоверных иудеев, скрупулезно исполнявших все обряды и тем не менее не получавших взамен сказочных богатств, но вынужденных в то же время с огорчением наблюдать, как богатеют их соседи. В новозаветной традиции эта «отстраненность Господа» полностью переосмысляется. Она начинает восприниматься не как проявление Божественной несправедливости, а как проявление Божественной любви. Бог Ветхого Завета прежде всего должен был быть справедливым Богом – если Его атрибутом и была любовь, то на втором месте. И Его справедливость требовала соблюдения многочисленных заповедей, но, требуя этого, она автоматически не давала взамен того, что, по представлениям иудеев, должна была бы давать37. Непостижимо-несоответствующее человеческим представлениям о Божественной справедливости отношение Бога к праведным и неправедным, злодеям и святым наполняется принципиально иным значением. Оказывается, что Господь так действует вовсе не из своих Божественных и непонятных простым смертным мотивов справедливости – Он действует так из любви. И это полностью меняет всю концепцию отношения к Богу. Действительно, Бог становится другим. Почему Господь посылает дождь в том числе и неправедным? За что Ему любить неправедных, говорящих: «Отойди от нас, не хотим мы знать путей Твоих»? почему Он продолжает их любить?

У: Пока человек жив, у него всегда есть шанс измениться.

А: Да, в том числе. Совершенно верно. Потому что пока человек жив, у него есть шанс отказаться от своих взглядов. А еще Господь любит нас, потому что внутри каждого из нас Он видит частичку своего собственного Божественного огня – того самого огня, который Он в Иове раздул в бушующее пламя, в результате которого от его эго остался только прах и пепел. Иов отрекался и раскаивался в пепле, оставшемся от его сгоревшего эго.

И еще один важный момент. Справедливость ветхозаветного Господа была той справедливостью, которая служила примером всем правоверным иудеям: врагов надо уничтожать так же, как Господь справедливо их уничтожает. А вот Господь Нового Завета – это Господь любящий. Мы должны с Него, с любящего Господа, брать пример – не кровожадной справедливости Ветхого Завета, а равно изливающейся на всех любви. И точно так же, как Господь посылает дождь на праведных и неправедных, мы должны любить и праведных и неправедных.

Сорок пятый стих пятой главы Евангелия от Матфея – это одно из самых глубоких мест в Евангелии. В своей глубинной основе он приближает христианство к буддизму. Если бы христианство и буддизм начали движение навстречу друг другу, то со стороны христианства этот путь начался бы именно с 45-го стиха. Самое главное, что сближает в нем христианство с буддизмом – это то, что Бог Отец лишается своего ветхозаветного, индивидуального, личностного характера. Преображается Его нрав, я бы даже сказал, норов, демонстрируемый Им в Ветхом Завете: на каждой странице – то кровь, то агрессия, то злоба… Бог Отец утрачивает в этом стихе черты индивидуальности, по крайней мере, человеческой. Последующее христианство не смогло остаться верным этому аспекту, и в дальнейшем в христианстве Бог снова стал индивидуальностью.