Распутин и евреи - Арон Симанович

Авангард петлюровцев уже вступал в город. Он двигался по Фундуклеевской к Крещатику. Сразу не узнали, кто они. Генералу Келлеру было донесено, что по городу движется банда с погромными намерениями. Граф велел открыть по ней пулеметный огонь. Но банда оказалась частью петлюровского отряда. Граф Келлер понял, что он пропустил момент к отступлению, и приказал офицерам и солдатам распылиться по городу, а сам с адъютантом и денежными суммами направился в Михайловский монастырь. На предложение переодеться в немецкую форму и вместе с немцами оставить Киев, граф отказался расстаться с своей русской формой. Украинцы его обнаружили, арестовали и расстреляли вместе с адъютантом у памятника Хмельницкому, захватив денежные суммы северной группы.

Волнения в Одессе

Во время моего бегства в Одессу я находился в обществе ген. Всеволожского и н-ка его штаба Добрынского. Одессу охраняли добровольцы генерала Гришина-Алмазова.

Я остановился в гостинице «Виктория». Офицеры северной группы жили в «Коммерческой». При мне находились довольно крупные суммы денег, так как только деньгами и можно было что-нибудь добиться. По городу пошли слухи, что я много трачу. Однажды в мою дверь постучали. Двое вооруженных ручными гранатами людей ворвались в комнату, вручив мне письмо от известного грабителя Мишки Япончика, который в то время орудовал в Одессе во главе многочисленной банды. Бандит требовал от меня 15.000 рублей.

- Слушайте, - сказал я грабителям, - вы напрасно старались. - Я один из ваших. Пускай лучше Миша зайдет ко мне, и мы за стаканом вина все спокойно обсудим. Ржевский и Беляев, которых вы хорошо знаете, мои хорошие друзья, и мы совместно могли бы наладить хорошее дельце.

Удивленные тем, что мне известны отношения их предводителя Япончика к чинам генерала Гришина-Алмазова, Ржевскому и Беляеву, бандиты, получив от меня каждый по триста рублей украинками, смылись.

В кабаре еврейских артистов, которых содержал мой хороший знакомый Фишзон, я встретил Ржевского и Беляева. На вид они были большими друзьями. Я решил с ними подружиться, так как в противном случае, я не мог бы себя считать в Одессе в безопасности. Мы очень много пили. Во время беседы Беляев прошептал:

- Ты, Симанович, не бойся! При нашем уходе поднимется пальба, но для тебя не будет никакой опасности.

Закончив ужин, Ржевский не хотел идти пешком. Он взял извозчика и дружески с нами простился. При самой посадке в пролетку, Беляев вытащил свой револьвер и застрелил его. Ржевский даже не вскрикнул. Я спросил Беляева: «Почему ты его застрелил?»

- Я убил его потому, что он устроил заговор против Распутина, - ответил он.

Это была только отговорка. У Беляева были с Ржевским другие счеты. Ржевский поддерживал Япончика, с которым у Беляева возникли какие-то трения.

Убийство Ржевского, защитника Япончика, привело последнего в бешенство. Он узнал, что тот ужинал со мною и Ржевским в кабаре Фишзона и прислал туда двоих людей, которые обратились ко мне: «Не знаю ли я, где находится Беляев?» Я, не ожидая ничего худого, указал на него. Пришедшие, поблагодарив меня, под каким-то предлогом вызвали Беляева и на улице двумя выстрелами его прикончили.

Во время войны Беляев вместе со своим братом за какое-то преступление был приговорен к арестантским ротам. Его мать обратилась к Распутину и добилась царского помилования. В Петербурге Беляев посещал Распутина, который относился к нему благосклонно.

В то время Беляев состоял сотрудником «Нового Времени». После революции он был арестован и заключен в «Кресты». Там я с ним встретился. Он имел на голове повязку, и его руки были также поранены и перевязаны. Он сказал мне, что был арестован в Москве и при попытке бежать сильно избит.

Арест Беляева в Москве произошел так. В первые дни революции ему было поручено произвести обыск на квартире Штюрмера. Им были там обнаружены драгоценности, которые он присвоил. Об этом донес сын Штюрмера, и было приказано арестовать Беляева. Перед тем Беляев продал за сорок тысяч рублей похищенную из гроба Распутина икону с надписью царской семьи. Не зная о доносе Штюрмера, уверенный, что следователю все уже по делу иконы известно, он ему в этом деле добровольно признался. Поэтому против него было возбуждено второе дело за похищение иконы. Икону нашли у ее покупательницы, Екатерины Решетниковой, передали Керенскому. Дальнейшая судьба иконы неизвестна.

Последний этап - Новороссийск

Как-то я в Одессе обедал с князем Нишерадзе, ген. Всеволожским и б. помощником московского градоначальника ген. Марковым (Модлем). Вдруг я увидел моего врага Пуришкевича. Я вскочил и вытащил свой кольт. Нишерадзе заявил Пуришкевичу, что он его зарежет, если только он тронет меня. Пуришкевич ответил, что он не только не собирается на меня нападать, но даже желает со мной помириться.

Накануне эвакуации Одессы ген. Марков предоставил в мое распоряжение пятьдесят мест на пароходе «Продуголь». С двадцатью вооруженными офицерами я отправился на баркасе разыскивать пароход. Пароход был переполнен русскими монархистами, полицейскими и жандармами. Оружие моих проводников заставило принять нас дружественно. Несколько молодых офицеров и полицейских хотели учинить на пароходе еврейский погром. При мне находились также трое моих сыновей, и я был в сильном волнении. Но сопровождающие меня офицеры северной группы успокоили меня, заявив, что они выступят в нашу защиту.

Уже выкрикивали: «Бей жидов!» Мы были единственными евреями на всем пароходе. Я вызвал весь мой отряд в двадцать человек на палубу.

К удивлению, мы увидели, что возбужденная толпа окружила известных журналистов Ефимова, Лутухина и Бонч-Бруевича и угрожала им смертью. Двоих первых они считали евреями, а последнего, как брата известного большевистского деятеля, большевистским агентом. Первых решили бросить за борт, а Бонч-Бруевича расстрелять.

Я разъяснил недоразумение. Офицеры извинились перед журналистами, но вопрос о Бонч-Бруевиче оставался открытым. Я спросил его, имеет ли он при себе деньги. У него оказалось около двух тысяч английских фунтов, и он согласился их жертвовать за свое спасение. Мы распределили среди офицеров и полицейских три тысячи французских франков и пятьсот английских фунтов; этим удалось переменить их настроение. Было решено от расстрела его отказаться, но после прибытия в Новороссийск передать его в распоряжение Деникинских агентов.

Выдача Бонч-Бруевича была поручена ген. Маркову, который однако в Новороссийске не отпустил его на свободу, а сообщил коменданту города, что едущие на «Продугле» офицеры и полицейские везут с собой похищенные с одесских складов войск Деникина товары. Обыск подтвердил заявление и виновные были арестованы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});