Невеста. Шлюха - София Блейк

Несмотря на радость, которую я испытывала, все–таки меня терзала мысль о том, что как бы после невыполненной задачи не потерять что–то важное, уважение к себе, например. Поэтому, когда я все–таки услышала, что Джозеф настаивает на том, чтобы замочить Толгуева, несмотря на договоренность, во мне взыграло двоякое чувство: с одной стороны я боялась, что передавший деньги бухгалтер «Компьютраста» составит мое описание, годное для фоторобота. С другой же стороны, мой план тогда полностью осуществится — и вряд ли все–таки меня будут с ищейками разыскивать по городу, в котором число насильственных смертей далеко перешкалило отметку Чикаго тридцатых годов.

С некоторым облегчением я услышала, что Толик с Хохлом категорически против кровожадных планов Джозефа.

— Брось, братуха, — Толик ласково положил лапищу на бритый загривок приятеля, — я сам раз десять не мог найти сюда дорогу, пока дача строилась. А ему за один–то раз до этого ли было? И не станет он нарываться на неприятности из–за таких денег. Нутром чую, постарается просто забыть все поскорее. Мы–то ему ничего такого страшного не сделали. Кто б на нашем месте не нажился, скажи? Только дурак ленивый, — ответил Толик самому себе, и я поняла, что Джозеф смирился с мирным исходом.

Деньги делили без меня, но, выдавая мои две с лишним тысячи, Толик отводил глаза, объясняя, что было много расходов, типа приобретения мобилки, платы каким–то своим ментам за уточнение информации и еще много разных трат по мелочам.

В который раз я вспомнила мудрую фразу Егора о том, что по-настоящему управляет делами тот, кто разруливает финансовые потоки. Бедный Егор, деньги, которые мне вручил Толик, оказались платой за молчание об убийстве и были, на самом деле, Иудиными серебряниками. Хотя, если разобраться, я вряд ли могла жаловаться на исход. Дурацкая история, согласитесь.

Честно рассказывая о своей непоследовательности, я прекрасно понимаю, что по меркам дешевого детективчика у нас был прокол на проколе. Во-первых, поведение Толгуева, когда его усадили в машину, было самым нелепым — он ни разу не упомянул о выманившем его телефонном звонке, и объяснить это я с трудом способна, разве что в критическом состоянии его мозг запер все, что касалось заказного убийства, зато выпятил самую желаемую версию насчет переговоров по бизнесу. Потом глуповато выглядела его якобы безопасная схема передачи денег. Она с обеих сторон была выстроена настолько по-любительски, что остается только благодарить судьбу за то, что нам с Хохлом не прицепили грамотный хвост — и, если бы это произошло, я бы уже не писала этих строк. Вообще, столько дилетантизма и легкомыслия было проявлено всеми сторонами сделки, что я могу объяснить это разве только тем, что все, рассказанное мной, является чистейшей правдой.

Немногим позже рассказанной мною истории Москву и всю Россию потрясло убийство Влада Листьева. Сам президент пообещал на могиле журналиста, что дело будет раскрыто. Количество людей, которые могли бы пожелать зла этому замечательному и всеми любимому человеку, легко было пересчитать по пальцам, не разуваясь. И если до сих пор убийца не найден, не значит ли это, что наша жизнь ни грамма не правильнее и не логичнее, чем я здесь пытаюсь толковать?

*.*.*

Обзаведясь шальными деньгами, я решила наградить себя, любимую, исполнением давней мечты — купить, наконец, машину. Глубокой ночью поезд из столицы прибыл в Брянск, и я набрала домашний номер Палыча, которого не видела уже больше года. Никто не поднял трубку, и это могло означать, что старина по-прежнему несет трудовую вахту в нелегком деле круговорота спермы в родной природе. Конечно, существовали еще варианты, что Палыча посадили, или он умер, но я решила пренебречь столь маловероятными шансами. Такси от вокзала до его дома стоило смешно, если сравнивать с Москвой. На темной улице было тихо, почти как на Толиковой даче. Я уже бывала здесь десятки раз, когда Палыч поднимался наверх с Мариной, а я листала книжку в его «Волге», или он заскакивал домой, оказавшись рядом в промежутке между вызовами. В его крошечную квартиру я заходила всего однажды, когда Палыч упросил нас с Вадиком посмотреть во время простоя на работе футбольный матч. То есть, Палыч был бы рад видеть меня в гостях намного чаще, но я не могла ему предложить ничего, кроме дружбы, а для этого не обязательно подниматься домой к убежденному старому холостяку.

Воспоминания, конечно, обладают способностью согревать, но в морозную ноябрьскую ночь даже они не могут помочь надолго: когда Палыч, наконец, приехал, уже брезжил тусклый рассвет, и я почти перестала чувствовать пальцы ног. Удивление Палыча было настолько велико, что он даже на некоторое время потерял дар членораздельной речи. Я с наслаждением погрузилась в горячую ванну, наплевав на местами выступавшую ржавчину, а Палыч поехал в круглосуточный магазин, закупаться к торжественному случаю. Я вылила в воду порядочное количество шампуня, взятого в дорогу из Москвы, намылила голову, да так и заснула. Конечно, холостяцкая ванная комната не запиралась, и я проснулась в остывшей воде, прозрачной без лопнувших пузырьков шампуня, под масленым взглядом Палыча, стоящего надо мной.

— Ох, извини, — сказала я, открыв глаза и прикрываясь руками.

— Ну, дай полюбоваться, Сонька, — хрипло выдохнул Палыч. — Эх, плюхнуться бы к тебе, — мечтательно добавил он.

— Мы же друзья, — завела я вечную как мир женскую присказку, которой мы утешаем самцов, не вызывающих нашего желания.

— Друзья–то друзья, — грустно сказал Палыч, — а пустила бы разочек старика в ванную, неужели от тебя убудет? Ты же мне всегда нравилась, малая…

— После Марины, — оборвала я его.

— Да что наркоманка эта конченая, с ней у меня как договор был, услуга за услугу. А тебя во сне по ночам я вижу…

— Ох, врет–то! — рассмеялась я. — Ты ночами даже не спишь!

— Когда сплю, тогда и вижу, — серьезно сказал Палыч. — Иногда, правда, с Вадимом. Столько всего вместе пережили, а ты ржать.

— Ну, а как же тут серьезной быть, — продолжала я по инерции улыбаться. — Давай, ты мне дашь одеться и расскажешь, как ты выкрутился тогда.

— Так что, не пустишь старика, спинку потереть? — сказал Палыч, и столько грусти и мольбы в его глазах я прочитала, что, на секунду задумавшись, решила стать на несколько мгновений доброй феей из сказки.

— Только один раз потереть спинку? — кокетливо спросила я, глядя на него, и, когда вмиг зажегся его усталый взгляд и расправились плечи, я подумала, что добрые дела сами по себе иногда могут быть наградой. Без материальной стимуляции, к которой я, чего уж там, успела порядком привыкнуть.