Жизнь ничего не значит за зеленой стеной: записки врача - Автор неизвестен - Медицина

Вайнстоун даже не моргнул.

— Марк, успокойся, присядь, я не заставляю тебя подписывать заявление. Тебе нужен адвокат. Они могут уволить тебя по административным причинам, при чем тут Сорки?

Меня разобрал смех, в это время вошел Бахус, по истеричному тону моего смеха он сразу определил, что попал в самое пекло.

Напряжение разрядил Чаудри:

— Интересно, как они будут сокращать штат, если сейчас даются инструкции о найме новых сотрудников? Зачем говорить о найме хирурга-травматолога? Ведь Марк хирург-травматолог. Извините, профессор, вы когда-нибудь просили у них письменные инструкции? Они хотят, чтобы вы занялись увольнением Марка? Потребуйте письменных инструкций.

— Брось, они никогда и ничего не дадут на бумаге, — заметил Бахус, оглянувшись на Раска, в этот момент вошедшего в кабинет, — от своих адвокатов они получили указание не вмешиваться в увольнение Зохара. Им легче сплавить это на вас, — сказал он, придвигаясь к Вайнстоуну. — Если бы они хотели сами заняться Зохаром, сделать это можно было уже давно. Они напуганы.

У Раска были свои доводы:

— Доктор Вайнстоун, вы адмирал флота, вы послали нас на битву, сейчас сражение в разгаре и мы несем тяжелые потери. Неужели вы оставите своих матросов? Вы обязаны поговорить с хорошим адвокатом по найму, потому что никто не собирается мириться с этим.

Вайнстоун среагировал быстро:

— Я предлагал Марку телефон адвоката…

— Но это ваша проблема! Вы ищете адвоката и вы платите! Вы не можете свалить все это на меня!

Вайнстоун пожал плечами, посмотрел на часы и вышел из кабинета, он торопился еще на одно совещание. После его ухода мы долго молчали, у всех остался неприятный осадок от разговора. Мрачный результат долгих дипломатических переговоров парил среди нас, как загрязненный воздух.

Чаудри наконец разорвал тишину:

— Марк, на него очень сильно давят, им нужна твоя голова. Я не думаю, что он хочет этого, но и сопротивляться уже не может.

— Позволяя мне уйти, он сам себе копает могилу, и очень скоро…

— Он знает это, — продолжил было Чаудри. — Кстати, Фарбштейн распускает слухи, что ты расист.

— Что?

— Он говорит, что ты ненавидишь черных, а его жена на одной из вечеринок случайно услышала твои расистские комментарии.

— Ну это же смешно, кто его жена?

— Третья жена, и она из Сенегала. Марк, большого значения это не имеет, еще одно подтверждение, что Фарбштейн против тебя, и он использует все, чтобы тебя скомпрометировать. Можешь назвать это грязными методами, если хочешь.

Мы поговорили еще пару минут, и они ушли по своим делам. Я решил позвонить Кардуччи, надо было действовать.

— Вайнстоун с вами в одной лодке, — заверил он меня после моего детального рассказа. — Он вас не бросит. В течение четырех недель Сорки, возможно, будет приглашен на слушания, как вы знаете, эксперты практически разобрались с его случаями. Слушания могут длиться до года, ро исход почти всегда не в пользу обвиняемого врача. Марк, закон на вашей стороне, вы все сделали правильно, согласно закону… Вы все еще хотите работать там?

Это был хороший вопрос, и у меня не было ответа.

Ночью мне не спалось… Я много раз прокрутил сложившуюся ситуацию в свете последних событий, отправил письма нескольким моим друзьям по всему миру. Послания я завершал одним и тем же вопросом: «Кто есть Вайнстоун? Он — Черчилль, Чемберлен или просто старый уставший еврей?» Двадцатью минутами позже пришел ответ от моего друга Дэниела: «Мне кажется, Вайнстоун вступил в эру исторических событий, все из которых имеют счастье быть связанными с тобой. Марк, ты забыл одну старую истину: близость рождает презрение. Мало ли кто издалека кажется гигантом, а если подойдешь поближе, то вдруг обнаружишь, что у него воняет изо рта и он недостаточно часто меняет нижнее белье. Будь более терпимым. Ты хочешь, чтобы Вайнстоун вел войну. Он не Наполеон, он вымотался. У него своя биография, и он сделал замечательную карьеру. Он поступил с тобой как умный человек, и хотя он не тот, с кем бы ты хотел оказаться на одной стороне улицы темной ночью, он честен. Отлично владеет дипломатическим искусством и сильный политик. Да, может быть, он стареет и ему необходимо сейчас сделать резкий рывок для окончания карьеры. Пока у тебя не будет лучшего варианта, ты связан с ним. Он не тот боец, какого ты хотел бы видеть, но ты ему нравишься, поверь мне, ты можешь использовать его таким, какой он есть».

* * *

Мы отсосали все каловые массы и гной из живота и в последний раз проверили кишечный анастомоз. Выглядит неплохо. Ничего не забыли?

— Барб, прикроем анастомоз сальником, хорошо? Видишь, свободно подтягивается.

— Доктор Зохар, почему вы не хотите уйти? Я могу закрыть живот сама, Сорки доверяет мне, — глаза Барбары над маской улыбнулись мне.

— Барб, он не только доверяет тебе, он хочет тебя!

Я снял грязный халат и перчатки и вышел из операционной, бросил халат на кучу голубых щеток и направился в офис.

Немного спустя, когда я читал «Нью-Йорк Репорт», в дверях показался Чаудри.

— Что делаешь? — предупредительно поинтересовался он. — У тебя нет пациентов?

— Ты видел это? — я указал на одну из страниц газеты. — Гинеколог вырезал свои инициалы на коже пациентки. Должно быть, сумасшедший, какое-нибудь психопатическое расстройство.

— Покажи мне, — он схватил газету. — Репортер… Ага, Джейн, твоя подруга, да? Когда она собирается написать про нас?

— Еще слишком рано, Салман, дай время ОНПМД закончить свою работу. Смотри, уполномоченный по охране здоровья приостановил лицензию этого гинеколога и оштрафовал госпиталь Маунт-Сион.

— Отлично, это должно напугать Ховарда и Фарбштейна. Марк, вчера вечером, когда мы вместе с Джейкобсом сидели в предоперационной, вошел Сорки. Он начал донимать Джейкобса, интересуясь, оставит ли его Вайнстоун на третий год. Я сказал Джейкобсу, что его скорее всего оставят. Потом я намекнул Сорки, что его двоюродного брата тоже могли бы оставить, если бы тот принял предложение Вайнстоуна вместо того, чтобы отклонять его. Когда я сказал это, Сорки закричал: «Мой брат лучше, чем Джейкобс! Чаудри, почему ты стал марионеткой Вайнстоуна? Я был твоим учителем, я покупал тебе книги, приглашал к себе домой!»

Я сказал ему, что книги все еще у меня, и поскольку я больше не являюсь его резидентом, то могу сказать, как он был неправ. Это все спровоцировало длинный монолог Сорки, в его речи было много желчи. Он наговорил много всего: «Чертов Ховард, тупой Фарбштейн. Я говорил им уволить Вайнстоуна и Зохара, но они побоялись трогать Вайнстоуна, потому что не хотят потерять резидентуру. Они не решились уволить Зохара, потому что не хотят попасть на страницы „Нью-Йорк Репорт“. Отлично, завтра за обедом я скажу Ховарду, что семьдесят пять процентов врачей в госпитале перестанут принимать пациентов».

Я ответил ему, что он опять ошибается, и персонал не с ним, они просто запуганы его дружком Сусманом. Сорки взорвался, выдав что-то вроде: «Сусман — мой лучший друг! А Ховард и Фарбштейн ходили к Кардуччи! Они сказали ему, что я лучший хирург госпиталя, что я оперировал их самих и их жен».

— Ты шутишь, — сказал я, застыв. — Они ходили к Кардуччи, чтобы так рьяно поддержать этого психопата?

Чаудри меня не слышал, он пытался вспомнить все детали:

— Я сказал ему, что не надо быть таким самоуверенным, сейчас не время избавляться от кого-либо, лучше тратить силы на то, чтобы защитить себя. Но он продолжал кричать: «Зохар, Зохар… Почему вы поддерживаете его? Вайнстоун давно бы от него избавился, но Зохар знает всю его подноготную. Вайнстоун боится его трогать».

— Возможно, это и правда, — подтвердил я. Чаудри вспомнил:

— Я у него спросил: «Доктор Сорки, что вы такого знаете о Ховарде, если он всегда так вас защищает?»

— Салман, это хорошо, что ты можешь ему противостоять. Кстати, ты видел последний выпуск «Палса»? — Я протянул ему информационное письмо по здравоохранению Нью-Йорка. — Видишь, сколько они зарабатывают?

Основная зарплата Ховарда шестьсот сорок четыре тысячи двести два доллара, а Фарбштейна — триста тридцать семь тысяч двадцать два доллара! И это только основные выплаты, прибавь сюда премии, дополнительные выплаты, выплаты по контрактам, левые деньги, взятки. Неудивительно, что Ховард и Фарбштейн так борются за Сорки. Зачем нарушать баланс? Жизнь ведь так хороша.

В дверях появилась Tea, новый секретарь Вайнстоуна.

— Доктор Зохар, босс хочет вас видеть прямо сейчас, он не в лучшем настроении, только что вернулся со встречи с Фарбштейном.

— Салман, пойдем со мной, возможно, мне понадобится свидетель.

Чаудри последовал за мной в офис Вайнстоуна.

Вайнстоун выглядел строгим, сидя за своим большим столом. Его красная шея, казалось, вот-вот будет удушена тесным воротничком белой рубашки.