Царь Димитрий. Загадки и тайны Смутного времени - Дмитрий Михайлович Абрамов

то и краснеют. Добрый знак – Иваницкий явно из числа людей не робкого десятка…

На запорожцев обрушили свой удар стрелки-секеи. Казаки отвечали метким огнём мушкетов и пищалей. В порохом дыму и гари началась затяжная перестрелка. Наконец по приказу Евангелика казаки зарядили свои фальконеты и ударили по секеям «дробом»[49]. Ряды валашских стрелков поколебались. Наступление противника ослабело. Этим положением и воспользовался Баста. Запели боевые рога – то был знак, что Баста бросил в бой тяжёлую польскую кавалерию, нанося удар по правому плечу валашских войск. Как раз в этот момент Повадин и запел: «Да, воскреснет Бог, и расточатся врази Его…»

Правда, казаки ещё не знали и не поняли, что произошло. Только Иваницкий наконец-то тронул коня и, выхватив саблю, поскакал к проходу между возов. Отрепьев не отставал от Расстриги. Конные запорожцы и вся хоругвь во главе с самим Михаилом Вишневецким последовали за ними. Секеи и валахи осыпали казаков и поляков роем пуль и стрел. Несколько десятков всадников и коней пали на земь, валясь на бок, навзничь, кувыркаясь через голову. Но через семь минут Иваницкий и Отрепьев с казаками врубились в строй валашской конницы. Началась жестокая кавалерийская сеча. Григорий видел, как Расстрига ловким ударом сабли, вероятно в шею, свалил маститого валаха в панцире. Тот выронил турецкую саблю, выпал из седла, но стремя не отпустило правую ногу и конь поволок сражённого прочь. Сам Отрепьев схватился с валахом, одетым в тяжёлую байдану, и, казалось, долго сёкся с ним, пока какой-то казак не выбил валаха из седла пикой в бок. Минуту-другую Григорий крутил головой, ища глазами Иваницкого. Тот дрался уже саженях в семи левее. Отрепьев тронул коня в его сторону…

Казаки, ляхи и валахи смешались в вихре кавалерийской сечи. Воины разворачивали коней, крутились в сёдлах, нанося удары пиками, мечами, саблями, ятаганами, клевцáми то вправо, то влево, то с разворота назад, то с поворотом вперёд. Лёгкоконные казаки крутились в сёдлах, пригибаясь к шее коней, прядая назад, клонясь («ныряя») из седла за конские бока. Тут и там звучали выстрелы пистолей, ручниц, мушкетов, пищалей, фальконетов. Стрелы, пули, дроб и ядра с жутким свистом пролетали мимо, разили людей и коней… Крики людей, ржание коней, гром выстрелов слились в единый гул кровавой сечи. Этот гул покрыл округу на пять вёрст от центра сечи – высот у Мирэслэу.

Своим манёвром Баста смял войска Валашского господаря. Среди валахов началась паника. Первыми с поля побежали малороссийские казаки, следом за ними – хорваты. Отступая, они устремились к берегам Муреша. Наёмники спешно переправлялись через реку и отходили южнее. Новак, находясь со своей кавалерией в центре боевых действий, пытался оказать какое-то сопротивление наседавшим полякам и казакам. Но те охватили и зажали валахов с обоих флангов подковой своей конницы. Валашский воевода орал надорванным голосом во всю силу своих лёгких, ругался, плевал в лицо, бил плетью своих слуг и сотников, рассылая их в разные стороны с поручениями, но так не смог развернуть боевых порядков своих полков, расправить по фронту свою сжатую и смятую в кучу кавалерию.

Валашский господарь стоял в тот час на высотах в версте южнее кавалерийской сечи и зорко всматривался в то, что творилось там севернее – на соседних холмах. Узрев и поняв, что продолжение сражения не приведёт к успеху, Михай зло сплюнул, выругался, сел в седло и в окружении своих слуг поскакал к реке. Добравшись до берега, тронул коня в воду, и поплыл через Муреш. Сражение было проиграно господарем.

Валахи потеряли более 5 тысяч убитыми. Большое количество их воинов было взято в полон. В войсках Басты насчитали более тысячи погибших. Значительной частью их стали венгерские дворяне-ополченцы. Разгневанные и озверевшие от больших потерь венгры, казнили связанных пленных секеев, прямо на поле боя, отсекая им головы саблями и секирами. В том сражении Иваницкий получил рану от сабельного удара. Сгоряча, в ходе сечи, он и не заметил своей раны. Лишь тогда, когда Михаил Вишневецкий вывел запорожцев и казаков своей хоругви из боя, Отрепьев внимательно осмотрел Иваницкого. Левая рука его, державшая конский повод, была посечена в предплечье и кровоточила. Кость, как оказалось, была почти не задета – спасла руку раскроенная и вмятая ударом вражьей сабли железная пластина, приклёпанная к кожаной перстатой рукавице. Отрепьев сам получивший лёгкую рану от пули, ударившей в ошее плечо (спасла кольчуга), с трудом перевязал Иваницкого. Плечо Григория онемело и порой ныло тупой болью. Но вскоре казаки хорошо угостили раненых вином, боль притупилась. То Герасим Евангелик разрешил раненым казакам, принять хмельное. Послышались смех и шутки. Казаки присыпали раны порохом, прижигали и перевязывали их. Тогда-то добрым словом отметили и величали молодого Иваницкого. С того часу юноша прославился своей храбростью и лихостью среди запорожцев и казаков Вишневецкого.

* * *

В полночь 26 октября 7108 года от Сотворения мира (1600 по Р. Х.) в Москве на Варварской улице, что в Зарядье, стали палить из ружей и мушкетов. Подворье бояр Романовых-Юрьевых окружили почти триста стрельцов с факелами и бердышами. Стрельцы сделали несколько залпов по окнам и тыну, и пошли на приступ. В течение получаса створы врат подворья были выломаны, врата сокрушены. Но внутри подворья стрельцов ожидали вооружённые до зубов боевые холопы Романовых. Они выпалили по стрельцам из пищалей-ручниц, положив и ранив около тридцати человек. Первые ряды стрельцов дрогнули и отхлынули. Но стрелецкий голова, оголив саблю, призвал своих людей к приступу и повёл их за собой. Тут уже стрельцы и холопы сошлись в рукопашной схватке. В свете факелов засверкали сабельные клинки и лезвия бердышей. Бранная ругань и мат, крики раненых и погибающих огласили подворье и улицу. Ожесточённая схватка не продолжалась и получаса, холопы Романовых были перебиты или изранены. Стрельцы ворвались в жилые покои и стали выводить из дома и выгонять на улицу всех обитателей подворья. Вскоре усадьба была предана огню. Зарево заполыхало над Зарядьем.

* * *

Холодным и тёмным ноябрьским вечером в одной из настоятельских палат Кириллова монастыря меж монахами-старцами и отцом-настоятелем шёл тревожный разговор. Из Троице-Сергиевой обители в Кириллову прибрёл на богомолье, а может быть и с особым посланием от келаря Авраамия, инок Христофор. Он сильно застыл в дороге и, согреваясь в натопленных палатах, попивал горячий взвар, держа глиняную кружку обеими дланями. Между делом, оглаживая жидкую русую бородёнку и усы, Троицкий пришлéц тонким певучим голоском вещал:

– А государь-то Борис Феодорович выслал на Варварку ко двору Романовых-Юрьевых целый