Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 1] - Константин Путилин

Подозреваемые в убийстве Анфиса, ее сын и дворник Остапов содержались в одиночных камерах дома предварительного заключения. Я допрашивал их поодиночно и вместе чуть не ежедневно; я устраивал между ними очные ставки. Все напрасно! Ни малейшего несогласия в их показаниях. И вместе, и порознь, и на очных ставках они говорили одно и то же.

Я отдал приказ семи агентам самым энергичным образом следить, не обнаружатся ли где-нибудь похищенные у семьи убитых вещи. Ведь если вещи украдены, то не для того, чтобы их держать у себя. Все воры, обыкновенно, уже на второй или третий день своей «работы» спешат реализовать на деньги похищенное добро.

Наши агенты самым внимательным образом следили за всеми рынками — местом сбыта краденых вещей, за всеми трактирами, ночлежками, за всеми тайными и явными притонами разврата. И каждый день, когда я спрашивал у них: «Ну? Принесли что-нибудь новое?» — слышал в ответ лишь грустное: «Ничего, ваше превосходительство, ровно ничего».

Особенно сокрушался Юдзелевич. Мысль о том, что в результате удачного розыска по этому делу он может «повыситься» по службе и, как ему казалось, в противном случае — наоборот, приводила его в бешеное озлобление. Он бегал по Петербургу с утра и до ночи.

За неделями шли недели, не принося ничего утешительного для следствия. Газеты били в набат, еще пуще разжигая, по­ддразнивая напуганное общественное мнение. Где убийцы? Куда девались ограбленные вещи? Что думает наша сыскная полиция?

Каюсь: мое самолюбие было больно уязвлено. В моей долголетней практике еще ни разу не случалось, чтобы убийцы так долго находились на свободе. Правда, в доме предварительнаго заключения томятся трое: мать с сыном и дворник, на которых покоится подозрение в убийстве. Но ведь это только подозрения, а не факт!

Прошло около года. Шутка сказать: целый год со дня кровавой ночи в Гусевом переулке! Дом Сте­панова еще не был им продан, все так же красова­лась вывеска: «Сие место продается», но он стоял никем теперь не обитаемый, грустный, тоскливый, мрачный, и квартира несчастного майора, в которой разыгралась душу леденящая трагедия, глядела своими потемневшими, запыленными окнами на пустынный двор. Кровь, пролитая в этом доме, казалось, нало­жила какую-то неизгладимо страшную печать на него. Ночью обитатели этого района избегали проходить по Гусеву переулку. Суеверный страх гнал их оттуда.

Анфиса, Агафошка, сын ее, и дворник Остапов были преданы суду. Суд, однако, в силу слишком шатких улик признал их невиновными, и они все были освобождены. Убийца или убийцы, следовательно, гуляли на свободе.

Это дело не давало мне покоя. Я поклялся, что разыщу их во что бы то ни стало. Прошел, как я уже сказал, год, и вскоре случилось нечто весьма важное, наведшее меня на след таинственного злодея.

Однажды тот же юркий Юдзелевич вбежал ко мне сильно взволнованный и прерывающимся голосом прокричал:

— Нашел! Почти нашел!..

— Кого? О чем, о ком ты? — спросил я, раздоса­дованный.

— Убийцу... в Гусевом переулке, — бормотал он.

— Ты рехнулся или всерьез говоришь?

— Как нельзя серьезнее.

И он, торопясь, давясь словами, рассказал мне следующее: утром он находился в одном из грязных трактиров, выслеживая кого-то. Неподалеку от его столика уселась компания парней, один из которых начал рассказывать о необыкновенном счастье, которое привалило его односельчанке, крестьянке-солдатке Новгородской губернии Дарье Соколовой.

«Слышь, братцы, год тому назад вернулась из Питера к нам в деревню эта самая Дарья. Эх, шут ее дери, славная баба... Круглая, сытая, мягкая, а тело, братцы, не ущипнешь! Нет, шалишь! С­начала служила она горничной у какого-то майора, а потом, родив от своего мужа-солдата рабенка, пошла в мамки к полковнику. Отошедши, значит, от него, когда его сыночка выкормила, и припожало­вала к нам в деревню. Дарья привезла много добра. Только сначала все хоронила его, не показывала. А тут вдруг с месяц назад смотрим, у мужа ее часы золотые проявились. Слышь, братец, золотые! Стали мы его проздравлять, а он смеется, да и гово­рит: «Она, супружница моя, не только жиру в Питере нагуляла, но и подарков нам привезла. Полковник ее за выкормку сына важно наградил».

— Ну, ну, что дальше? — быстро спросил я Юдзелевича. — Да говори же...

— А дальше я, ваше превосходительство, подсел к сей ком­пании, спросил полдюжины пива, стал угощать их и выспросил у рассказчика все об этой Дарье: кто она, где живет теперь и т. д. Тот все мне как на ладошке выложил. Вот-с, не угодно ли: я все записал.

— Ну, на этот раз ты и впрямь молодец! — радостно сказал я ему. — Теперь вот что: ты и Козлов отправляйтесь немедленно туда, в деревню Халынью, Новгородской губернии, и...

— Сцапаем красавицу Дашеньку и еще кого, если нужно, и доставим вам?

— Ну, в дорогу! Немедленно!

Приехав поздно ночью в деревню, агенты переноче­вали в местном постоялом дворе. Утром чуть свет бросились к становому приставу, представились ему, рассказали, в чем дело, и попросили его, чтобы урядник, сотский и десятский были на всякий случай наготове. Затем они вернулись вХалынью и направились к дому, где жила Дарья Соколова. От урядника и сотского узнали, что мужа дома нет, что он в Новгороде, в казармах.

Агентов около избы встретила сама Дарья — красивая молодая женщина с холодным, бесстрастным лицом, полная, рослая, сильная. Красивая, большая, упругая грудь. Широкие бедра, смелая, уверенная походка.

Юдзелевич любезно поклонился деревенской красавице. Та улыбнулась, показав белые ровные зубы.

— Позволите, красавица, к вам в гости зайти? — начал он.

— А чего вам надобно от меня? — не без кокет­ства спросила халыньевская Дульцинея.

— Поклон мы вам из Питера привезли.

— Поклон? Скажи пожалуйста! От кого это?

Юдзелевич свистнул. Из-за соседних изб по­явились сотский, десятский и урядник.

— От кого? От майора Ашморенкова с женою и с сыном и от горничной их, Паши! — быстро сказал агент.

Дарья Соколова вскрикнула, смертельно побледнела и схватилась обеими руками за сердце. Непередаваемый ужас засветился в ее широко раскрытых глазах. На минуту на нее нашел как бы столбняк. Потом она вдруг опрометью бросилась в избу.

Мы тоже бегом устремились за ней. Она стояла у печи, порывисто дыша и отирая ру­ками крупные капли холодного пота. Губы ее шевели­лись, точно она читала молитву или хотела что-то сказать страшным «гостям».

— Арестуйте ее! — приказал сельским властям агент.

Она взвизгнула и, когда те подошли к ней с по­лотенцами в руках, чтобы связать ее, стала отчаянно бороться, схватив с окна большой нож. Необычайная, совсем не женская сила сказалась в этой борьбе. Она отшвырнула от себя сотского, высокого рыжего детину, точно ребенка.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});