Вторжение - Гритт Марго

Мама дышала во сне незаметно, потому что не спала. Она вставала несколько раз за ночь, проверяя, выкручены ли конфорки на плите. Проверяя, выключены ли телевизор, видеомагнитофон, компьютер, вентилятор, стиральная машинка, утюг. Каждое утро приходилось втыкать вилки всей бытовой техники обратно в розетки.

Соседи говорили: «Могло быть и хуже». Соседи говорили: «Вам еще повезло».

Въевшийся запах гари не выветривался из сгоревшей кухни несколько лет, даже после того, как мама сделала ремонт: для начала отмыла сажу с облицованных плиткой стен, очистила от копоти побеленный потолок. Правда, когда она побелила его снова, сквозь свежий слой проступили темные пятна, которые всегда будут напоминать нам о пожаре. Бабушка, тогда еще живая, помогла заменить деревянные окна на пластиковые, но на новую мебель и технику денег уже не хватило. Нам привезли с чьей-то дачи старый кухонный гарнитур. На дверцах от прошлых хозяев остались детские наклейки из-под жвачки, которые ничем нельзя было свести. Последним на кухне появился новенький лакированный стол, на который мама копила больше года. До этого мы ели на гладильной доске.

Мама писала: ты где ты где ты где ты где ты где. Мама бросила меня из окна в темноту, и я разбилась. Мама не смогла меня отпустить, и я сгорела.

Там, на чертовом колесе, в голове крутилась заевшая песня. Даже тогда, наверху, она невольно прокручивалась снова и снова, как бы я ни старалась от нее избавиться. Это была песня, которую Леся хотела бы услышать последней перед смертью. Леся вставила наушники в мои уши, нажала на Play и исчезла под водой. Я думала, если я слышу ее, а не свою песню, значит, со мной ничего не случится.

– Что, страшно было? – спросили меня внизу.

Я честно кивнула. Страшно было потому, что, когда свет погас, дальше этого вонючего городка, погруженного в темноту, я не увидела ничего.

А теперь я стояла у окна, смотрела вниз. Сквозь мутное стекло в разводах от моющего средства были видны пустая детская площадка, турники и пожухлые от засухи клумбы. Но я была всесильной: превращала пыльный двор в иссушенную равнину, редких прохожих, что переползают на теневую сторону, – в плетущихся к водопою зверей, рокот заведенного двигателя – в грозный рык хищника, что ступает следом по расплавленному асфальту.

Напротив нашего подъезда кого-то ждало такси. Не кого-то. Тебя.

Лето закончилось.

Перед тем как уйти на работу, мама положила на стол мой телефон. Я притворилась, что сплю. Но даже с закрытыми глазами я могла представить ее завитые на бигуди волосы, батистовое платье в желтый цветочек с ожогом от утюга – ей как-то сказали на работе, что оно невероятно освежает, и теперь она носила его летом почти каждый день, – растоптанные туфли на низком каблуке, под которые она поддевала заштопанные коричневые следки, дерматиновую сумочку, набитую таблетками и конфетами, морковную помаду на губах – мама хотела выглядеть лучше, чем она есть. Большие и темные глаза, не злые – печальные, как у бассет-хаунда. На моих плечах останутся синяки – голубые облачка с кровавыми подтеками разольются в грязно-желтые лужи. Мама трясла меня и спрашивала: «Ты с ума сошла! О чем ты думала? Ты нормальная вообще?» А потом рассказала про ту ночь, когда она все-таки отпустила меня.

Мама подошла к дивану, склонилась надо мной, спящей. Не знаю, собиралась ли она коснуться меня, прежде чем выйти из комнаты. Поправить одеяло. Дотронуться до лба. Я хотела. Я не хотела.

Возвращенный телефон я поставила на зарядку и вдавила кнопку включения. Экран вспыхнул, и посыпались вчерашние сообщения.

blackheart: мы можем поговорить?

blackheart: ау!

blackheart: надеюсь, ты просто отсыпаешься после вчерашнего. надо же было нам так надраться, ха. напиши, как проснешься, ok?

blackheart: ты где?

blackheart: слушай, не смешно уже. я тут под дверью стою, откроешь?

blackheart: ладно, не хочешь говорить, напишу. так даже лучше

blackheart: я никому не рассказывала. про папины похороны, про сирень эту дурацкую, про буквы на зеркале и ее синяки. а тебе рассказала. ты не представляешь, как страшно было. думала, ты меня возненавидишь. но все равно рассказала. а ты не отвернулась

blackheart: я решила, что расскажу маме

blackheart: вдруг через пять лет и правда конец света, а?

blackheart: Польку отнять не позволю, никогда. пусть только попробует

blackheart: знаешь, мне больше не страшно

blackheart: и это свобода. прекрасная и непостижимая как логика полета стрижа, ха-ха

blackheart: твою коробку из-под конфет я так и не выбросила

blackheart: ну где ты, Варвара

blackheart: я начинаю воображать «несчастные случаи»

Ты выйдешь из подъезда, черный чемодан на колесиках споткнется на содранной, как болячка, плитке. Таксист откроет багажник. Твоя мать спустится по ступеням, протянет соломенную шляпу – забыла. Ты робко взмахнешь рукой, не смея ее касаться, но она обнимет тебя. Небо будет затянуто облаками, которых мы не видели целую вечность. Ведущие прогноза погоды обещали долгожданный дождь. Ветер пока еще нерешительно треплет занавески, но вентилятор уже можно не включать. Еще одно лето пережили без кондиционера. Солнце будто смягчилось, как сливочное масло, которое оставили таять на подоконнике.

Твоя дочь побежит за тобой, ты зароешься носом в ее пушистые волосы, вдохнешь, запоминая запах. Она прижмется к тебе, сильно-сильно, не боясь обломать тонкие крылья. Не отпускай ее, Поля, не отпускай пока.

Мама бросила меня в темноту, а я вырезала для нее на столе тупым кухонным ножом сердце. Шесть неровных линий. See How Much I Love You. Смотри, как сильно я тебя люблю. Все равно люблю. Мама не поняла, а я больше не пыталась ей объяснить.

Но я попробую объяснить тебе.

Я передвину окошко календаря влево последний раз. На первый день лета, когда все еще можно начать сначала.

Рекомендуем книги по теме

Сато

Рагим Джафаров

Холодные глаза

Ислам Ханипаев

Отец смотрит на запад

Екатерина Манойло

Полка: О главных книгах русской литературы (тома I, II)

Коллектив авторов