Алиедора - Ник Перумов

Алиедору согнуло пополам и начало рвать.

Кусок кровоточащего мяса в пальцах северянина тем не менее продолжал дёргаться, а человек на колоде – так же вопил, словно какое-то чародейство, несмотря на страшные раны, удерживало его в живых.

Остальные пленники падали наземь, запоздало умоляли, выли, вопили и визжали, словно напуганные дети.

Доарнец с вырванным сердцем, пошатываясь, поднялся с колоды. Он уже не кричал, из развороченной груди не текла кровь. Там, как увидела обмирающая от ужаса Алиедора, сгущалась чернота, непроницаемая, словно вар; вот мрак полился вниз, заструился по груди, тёмными змеями обвивая ноги.

– Дракон алчущий, ненасытный принимает нашу жертву! – загремел Дарбе, и варвары тотчас подхватили – долгим, жутким «У-у-у!!!», обратившимся во всеобщий клич.

Тьма уже струилась и из глаз живого мертвеца, «змеи» добрались до снега и тут действительно обернулись самыми настоящими змеями – подняли головы, раскрыли пасти и зашипели на вопящих доарнцев. А миг спустя как по команде бросились на пленников.

Алиедора зажмурилась. Почему, ну почему же те, кто спас её на старом капище, не защищают теперь?!

Выли и варвары, и доарнцы. На плечо дрожащей Алиедоры мягко шлёпнулось что-то горячее, мокрое, обильно истекающее жидкостью; доньята рухнула навзничь, забившись, наконец, в рыданиях.

…А потом ей в лицо словно дохнуло разом из сотни глоток – дохнуло всё той же Гнилью, кою не спутаешь ни с чем.

Даже сквозь плотно зажмуренные веки Алиедора видела – чёрные твари окружили её и застыли, пристально рассматривая.

Всё вокруг было усеяно растерзанными, обезображенными телами пленников. Не уцелел никто.

«Вы, силы земные и небесные, вы отреклись от меня и от тех, кто меня защищал. Вы отдали меня этим тварям. Ну, и я тоже отрекаюсь от вас! Вы просто трусы и негодяи, если попускаете такое, и я…»

Шипение придвинулось. Смрадное дыхание чудовищ обволакивало Алиедору, что-то склизкое касалось локтей, голеней, запястий, щиколоток; однако обессиливающий ужас куда-то уходил, взамен поднималась ярость, столь же чёрная, как и застывшие перед доньятой твари.

Змеи подобрались ещё ближе – словно стая псов, с интересом обнюхивающая не то жертву, не то уже просто добычу.

«А я-то, глупая, думала, что вот сейчас, стоит мне оказаться в гуще схватки, невесть откуда снизойдёт ко мне великая сила…» – подумала Алиедора.

Нет никакой достающейся даром силы. Тогда, видать, ты получила аванс, доньята. Сражайся сама. Зубами, ногтями, чем хочешь.

Страх уполз куда-то в самые пятки; доньята зашарила вокруг себя руками, выпрямляясь. Сейчас, сейчас, кинуться на этих тварей, наматывая их на руку, как, бывало, делали дерущиеся дворовые девки в родительском замке, вцепляясь друг другу в волосы.

Разум отдал приказ; мышцы пришли в движение; но прыжок Алиедоры пропал даром. Она пролетела насквозь через строй чёрных чудищ, чуть не задохнувшись от одуряющего запаха Гнили, и вновь оказалась на истоптанном и залитом кровью снегу; а у неё за спиной медленно таяло, растворяясь в морозном воздухе, грязно-серое облако.

Ошеломлённая, с бешено бьющимся сердцем, она приподнялась – Гниль заполняла воздух, Алиедора дышала ею, но дурнота быстро отступала. Всё-таки Метхли учил её не зря.

Варвары что-то дико вопили, размахивая оружием. Кор Дарбе оказался рядом, больно схватил доньяту за руку, проревел что-то, обращаясь к своим, на непонятном Алиедоре наречии. Слово куклу, вздёрнул в воздух, затряс так, что зуб на зуб не попадал.

– Хаш агара!

– Агара хаш, хаш, хаш! – яростным рёвом вторили ему северяне.

Только сейчас Алиедора поняла, что её окружает не только истоптанный или окровавленный снег. Вокруг раскинулись следы настоящей бойни, куски плоти, выпущенные кишки, расколотые черепа с расплескавшимися, словно вода, мозгами. Доньяту вновь замутило, взгляд её не мог оторваться от глядевшего, казалось, прямо на неё голубого глаза, совершенно целого, окружённого кровавыми лохмотьями плоти.

Ноги подгибались, она едва стояла. В ноздрях, во рту, на губах – повсюду ощущался запах и привкус Гнили. Но уже не такой мерзкий, не тошнотворный, как раньше.

…Потом варвары ещё долго пели странные, дикие песни, плавно раскачиваясь в лад; Алиедора сидела, обхватив колени руками, тупо уставясь прямо перед собой.

Что с ней? Кто она теперь? Почему ей не помогли? Она ведь надеялась… глупо, конечно, но всё равно – что, окажись она на арене, те силы, что спасли её на старом капище, вновь покажут себя, даровав ей непобедимость и неуязвимость. Чтобы один взмах – и все бы падали. Как в сказке… Она осталась жива – но потому, что её не смогли убить, или оттого, что не захотели?

Наконец песнопения кончились.

Кор Дарбе подошёл к доньяте, резко вскинул сжатый кулак; тотчас наступила мёртвая тишина.

– Капля крови Дракона великого, величайшего, – варвар, похоже, специально говорил на понятном доньяте языке, – истинна и отмечена Его благословением. Она останется с нами.

«Они признали меня, – пробилось сквозь ужас. Торжество тёплой волной прокатилось от шеи и плеч вниз. – Теперь они должны мне поклоняться…»

– Но старое ещё очень, очень сильно в тебе. – Кор Дарбе нависал над Алиедорой. – Оно смотрит, оно видит, оно чувствует. Оно думает. Ты перешагнула через кровь, теперь осталось перешагнуть через тьму.

«Через тьму? – растерялась доньята. – Что он имеет в виду?»

– Вместилище, – бросил варвар. – Капля Его крови всё увидит сама.

…Откуда появился этот воз, запряжённый четвёркой меланхоличных тягунов? Почему Алиедора не видела его раньше? И что это за чёрное сооружение, водружённое на нём?

Заскрипели несмазанные петли, сколоченная из грубых сучковатых досок дверца отворилась. Алиедора нагнулась, боязливо заглядывая в тёмное нутро, – ничего особенного, простой ящик, с какими заезжали, бывало, в замок Венти бродячие музыканты. Только у них такие штуки были весело раскрашены во все цвета радуги, а так – никакой разницы.

Можно сесть. Можно даже вытянуть ноги. Ничего страшного, ничего страшного, ничего страшного… вот заскрипели петли, вот повернулась крышка… в щели пробивается свет, ничего, ничего, ничего…

Она и охнуть не успела, как на куб сверху что-то набросили, судя по запаху – скверно выделанную звериную шкуру. Стало темно.

Снаружи доносилось приглушённое пение, грубые голоса тянули всё одно и то же «а-а-а-а», то чуть выше, то ниже и так, что у Алиедоры начинало гудеть в ушах.

Если человека посадить в ящик, он, как известно, задохнётся. Но пока что доньята дышала совершенно свободно, правда, всё больше ртом, потому что вонь от шкур шла изрядная.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});