Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он отыскал эту прядь, и сразу же из глубины памяти всплыла другая — не темного золота, как у Нины, а светлее, своевольная, смешная, — такую не видят в зеркале, когда причесываются…
— Как хорошо, что вы поехали с нами, — сказала Нина.
Он сжал в ответ ее руку и, уже не думая, не вспоминая ни о чем, закружился, поглощенный лишь плавной мелодией вальса и радостью от близости этой девушки.
Палуба сливалась с гладью моря, и казалось, что они мчатся по огромному залу из моря и неба. Где-то рядом мелькнули синие глаза Борисова, один глаз подстрекающе мигнул, Андрей улыбнулся и снова закружился, чувствуя щекой волосы Нины.
А Борисов снова пожалел, зачем он не взял с собою жену. Поехал в качестве парторга. Что за глупая и скучная затея! Как будто нельзя просто поехать, как все люди, потанцевать со своей Любашей, отдохнуть без этой заранее поставленной задачи — кого-то поучать, наставлять, воспитывать. Как будто без этого он перестанет быть коммунистом. Вот ведь прекрасно все обстоит у Андрея и без его вмешательства.
Заметив в группе молодежи Сашу, Борисов кивнул в сторону Андрея с Ниной:
— Видал? А ты боялся!
Саша виновато развел руками. Когда танец кончился, Борисов извинился перед Ниной и увел Андрея.
Они спустились в кают-компанию. Свободных столиков не было.
— Сергей Сергеевич, подсаживайтесь к нам, — окликнул их Воронько.
Он сидел с Кузьмичом, красный, взъерошенный, шумно вздыхая и усердно подливая старику из графинчика.
— За ваше здоровье, Сергей Сергеевич, — он смущенно посмотрел на Андрея. — Может, вы тоже за компанию, Андрей Николаевич?
— Что-то рано ты начал, Воронько, — недовольно сказал Борисов.
Судя по возбужденному виду Воронько, Андрей ожидал, что он ответит какой-нибудь дерзостью, но Воронько послушно поставил рюмку на стол:
— Танцевать я не умею, Сергеич, вот беда.
— Телок ты. Она там стоит и скучает, — сказал Борисов. Воронько недоверчиво улыбнулся, пригладил волосы.
— Разыгрываете? — Он вскочил и двинулся к выходу.
— Кто ж это по нем скучает? — спросил Андрей. Кузьмич удивленно крякнул, а Борисов сказал:
— Есть одна дивчина…
Подошла официантка, Борисов долго и придирчиво выбирал, колеблясь меж отбивной и жареным гусем.
— Что же вы без жены? — спросил Андрей Кузьмича, стараясь как-то завязать разговор.
Кузьмич странно посмотрел на него и, ничего не ответив, налил себе пива.
— Нарушили мы вашу беседу с Воронько, — натянуто улыбаясь, снова начал Андрей.
Кузьмич задумчиво тянул пиво. Борисов тоже молчал, вертя рюмку.
— Вот, Сергеич, мы с тобой родители, — неожиданно сказал Кузьмич. — Мне-то уж поздно… один сын — нет сына, и два сына — еще не сын, три сына — это сын. Ты цацкаешься со своим Колькой, сделал бы лучше еще двух…
Вспомнишь меня когда-нибудь. Вот объясни, Сергеич, отчего это плохих детей больше любишь? — Он осушил стакан, пузырьки пивной пены лопались на его сморщенных губах. — Чудно получается: пока мы молоды, они нам не нужны, а когда мы стары, мы им не нужны…
— Разные дети бывают, — сказал Борисов, не зная, чем утешить старика.
— Почему разные? — мрачно спросил Кузьмич.
— Растут двое близнецов, — сказал Борисов, — из одного чело век получается, а другой — никудышка. Вроде бы непонятно. Кто же виноват? И все же мы, родители, виноваты. По ночам, бывает, тихонечко грызет тебя эта мысль: где же, когда я ошибся?
Кузьмич слушал его и сочувственно кивал, радуясь тому, что есть человек, который угадал его горькие ночные мысли.
Официантка принесла гуся. Кузьмич вытер платочком усы, поднялся.
— Давайте с нами, — пригласил Андрей.
— Спасибо, вы извиняйте меня, если о чем не по-праздничному толковал. У нас, старых, все не вовремя.
— Сын у него от рук отбился, вот он где, корешок, — задумчиво пробормотал Борисов, когда Кузьмич отошел. — Да… А с женой он лет десять как не живет и страсть не любит, когда о ней спрашивают.
— Я не знал, — буркнул Андрей.
— Ты многого, я вижу, не знаешь.
За едой говорили про гуся, про погоду. Андрей, глядя на Борисова, ел с аппетитом, только косточки хрустели. Борисов рвал крылышко руками, коричневый жир стекал у него по подбородку, глаза от удовольствия сузились в мохнатые щелочки.
Как бы между прочим, Борисов осведомился, нельзя ли перенести Заславскому отпуск на следующий месяц. Андрей помотал головой — самый разгар работы с локатором.
— Возьми себе кого-нибудь другого в помощь.
Они перебрали всех лаборантов и техников, единственной более или менее свободной оказалась Цветкова.
— Цветкову? Нет, Цветкову нельзя задерживать, — сказал Борисов.
Андрей сердито фыркнул: того нельзя, этого нельзя, в чем дело?
Обещание, данное Саше, связывало Борисова, но ежели Лобанов делает вид, что не понимает, надо ж ему прямо сказать. И он сказал.
— Саша и Цветкова? — рассматривая узоры на скатерти, переспросил Андрей. — Что ж, серьезно у них это?
— У нее — не пойму. У него серьезно. Ты же знаешь, он парень искренний.
Они замолчали. Вокруг звенели посудой, журчала вода за бортом, мелко дрожала водка в рюмках. Шум голосов и топот ног на верхней палубе заглушались звуками аккордеона.
— Кто это играет? — спросил Андрей.
— Наверно, Морозов. — Борисов положил локти на стол, подался вперед, вперив в зрачки Андрея свой твердый взгляд. — Послушай, Андрей, почему ты людей наших не знаешь? Впуска ешь их к себе только через служебный кабинет… Тебе вот это душевное одиночество, этакая рационалистичность, рассудочность не мешают? Ну хотя бы в творчестве…
— Философия, психология, — сказал Андрей. — Терпеть не могу психологии.
— Наверно, мешают, и чем дальше, тем больше будут мешать. Откуда у тебя это? То ли неустроенность личная… Жениться тебе надо.
— Ага, жениться, чтобы легче было разрабатывать локатор, — расхохотался Андрей. — Блестящая идея. Это как, по-твоему, не рассудочность?
— Ты не придирайся, — обиженно сказал Борисов. — Ты прекрасно знаешь, что я имел в виду. А если мне трудно выразить, то потому, что не хочу обижать тебя. Я бы мог тоже посмеяться кос над чем. Я же знаю, как ты оправдываешь себя. Вот, мол, я был поставлен в такие условия, когда приходилось работать одному. И я не имел права просить ни у кого помощи. Это все верно. И кажешься ты себе героем — вот, несмотря ни на что, добился. А какой ценой ты добился? Себя иссушил и вокруг себя зону пустыни создал.
«Выхожу один я на дорогу…» Ты на дорогу выбрался, но теперь-то в одиночку тебе не справиться. И бригада — это тоже не арифметическая сумма голов и рук.
Борисов старался, чтобы слова его били в самую точку. Андрей морщился, фыркал, сердился, разражался хохотом, поеживаясь от удовольствия, как под хорошим душем, а Борисов злился, думая, что его удары пропадают впустую, что Андрей в чем-то главном остается почти неуязвимым. Даже когда он чувствовал себя правым, все равно ему было трудно с Андреем, потому что он любил Андрея и ощущал себя слабее его.
«До чего же я неспособный человек, — терзался Борисов. — Ну как бы мне забраться к нему в нутро, схватить его за живое».
Когда Борисов замолчал, Андрей, не поднимая глаз, вдруг спросил:
— И давно это у них началось?
— У кого?
— У Заславского.
— Кто их разберет. Ты Новикова обязательно возьми к себе в группу. Он натура увлекающаяся, и если его энергию переключить с женщин на…
— Сергей, ты способен на один вечер забыть про дела? Борисов посмотрел в окно.
— Рыбаки куда забрались… Знаешь, Андрей, — не оборачиваясь, проговорил он, — один считает самым важным приборы, которые делают люди, а другой — людей, которые делают приборы.
Андрей ничего не ответил.
В полночь начался концерт самодеятельности. Андрей сидел в последнем ряду вместе с женой и сыном Рейнгольда. Сам Рейнгольд за рубкой, где скрывались артисты, помогал Ванюшкину налаживать какой-то фокус.
Вел концерт Новиков. Он незатейливо, но щедро острил, смеялся вместе со всеми и неохотно уступал место артистам.
— Ох и весельчак же он у вас, — сказала жена Рейнгольда. Когда Новиков назвал фамилию Воронько, публика зашумела, раздались аплодисменты. Воронько вышел в черном костюме с туго завязанным галстуком и сразу же начал кого-то разыскивать. Проследив его взгляд, Андрей увидел Веру Сорокину. Андрей улыбнулся, его словно озарило, и он поразился, как это до сих пор он но замечал их отношений и имел глупость как-то раз ругать Воронько в присутствии Веры.
Воронько вздохнул и запел. У него оказался красивый густой бас. Пел он на украинском языке старинную казацкую песню.
Последнюю фразу, там, где казачка молодая разлюбила, не дождалась казака, он вдруг оборвал на середине, махнул рукой и ушел, серьезный, нисколько не смутившись. Это не испортило впечатления. Его вызывали долго и безуспешно, не хлопала только Вера Сорокина. Когда начался следующий номер, она незаметно встала и ушла за рубку.
- Рассказы, сценки, наброски - Даниил Хармс - Классическая проза
- Большой Сен-Бернар - Родольф Тёпфер - Классическая проза
- Хапуга Мартин - Уильям Голдинг - Классическая проза
- Атлант расправил плечи. Книга 3 - Айн Рэнд - Классическая проза
- Атлант расправил плечи. Книга 2 - Айн Рэнд - Классическая проза
- Атлант расправил плечи. Книга 3 - Айн Рэнд - Классическая проза
- В наше время (сборник рассказов) - Эрнест Хемингуэй - Классическая проза
- В наше время - Эрнест Миллер Хемингуэй - Классическая проза
- Пиковая дама - Александр Сергеевич Пушкин - Классическая проза / Русская классическая проза / Ужасы и Мистика
- Капитанская дочка - Пушкин Александр Сергеевич - Классическая проза