Месть мажора (СИ) - Фарди Кира

– Бывшая невеста, – перебивает его мать.

– Да, какая разница!

– И что потом? – мне некогда слушать перебранку родителей, от тревоги, раздирающей душу изнутри, просто схожу с ума.

– Потом появился сын с перекошенным лицом. Арина хотела нам что-то рассказать, но Матвей утащил ее силой из дома. А куда повез, не знаю. Горе нашей семье! Что же делать? Может, вы нам объясните?

– Некогда, – я несусь к машине. – В какую сторону он поехал?

– Туда, – машет отец вдоль улицы.

– Ты зачем все рассказал постороннему человеку? – с кулаками набрасывается на него хозяйка.

– Совсем баба спятила!

Эти последние слова растворяются в воздухе. Я кружусь по улицам и переулкам, но нигде не вижу ни доктора, ни Арины. В отчаянии еду снова к ее дому. Быстро пишу записку, чтобы она мне позвонила, когда придет, толкаю ее в щель калитки, и та со скрипом открывается.

От неожиданности отскакиваю, напряженно вглядываюсь в полумрак двора. Я точно помню, что час назад дверь была заперта. Я и звонил, и дергал ручку.

Значит…

Додумывать уже некогда. Несусь по дорожке к крыльцу, а там замираю, превращаясь в слух. Ветер шелестит листвой, где-то далеко раздается собачий лай, в соседнем дворе с визгом и шипением дерутся кошки, и только в доме Арины тишина.

Осторожно стучусь – ни звука, ни движения. Тогда поворачиваю ручку, толкаю дверь, и она распахивается. Адреналин гулом шумит в ушах, волнение колотится в горле, изо рта с хрипом вырывается дыхание. И сквозь этот шум вдруг слышу ритмичные удары, словно где-то из крана в раковину капает вода.

– Тук! Тук! Тук!

Иду на цыпочках на звук и сразу вижу Арину. Она сидит на полу и ритмично бьется головой о стену. Что происходит со мною, не знаю, но сердце обливается кровью, жалость терзает душу. Я прыгаю к девушке, плюхаюсь рядом и подставляю под голову ладонь, чтобы ей не было так больно.

– А-а-а, – стон срывается из сведенных спазмом губ. – Н-нет…

– Тихо, тихо, – я притягиваю Арину к себе на грудь.

Она утыкается носом мне в плечо и плачет уже навзрыд. Теплая влага пропитывает футболку, Арина шмыгает носом, я ищу глазами какую-нибудь салфетку, не нахожу и срываю с шеи девушки шелковую косынку, которую она никогда не снимает. Промокаю глаза, лицо и, как маленькой девочке, вытираю нос.

И тут взгляд цепляется за что-то странное на шее Арины. Осторожно отодвигаю ее от себя. Луч света из окна падает на кожу, я вздрагиваю: безобразная красная полоса идет наискосок от мочки уха до ложбинки между ключицами.

– Что ты делаешь? – спохватывается Арина и вырывает косынку.

– Откуда это? – хриплю я и показываю на шрам.

– Не твое дело! – отворачивается она.

– Теперь уже мое.

– Драка в колонии, поножовщина, карцер, больничка, – перечисляет Арина, и каждое слово гвоздем вбивается в мое сердце.

Так плохо мне еще никогда не было, словно бездна разверзлась под ногами и тянет-тянет меня в глубину. Я вспоминаю, что сам приложил к этому руку, когда не хотел, чтобы Арину выпустили по УДО.

– Прости меня! – притягиваю ее к себе и целую в макушку. – Сможешь ли когда-нибудь простить меня?

– Вы оба одинаковые, – всхлипывает опять Арина, но не отодвигается, становится немного легче. – Что ты, что Матвей, прошлись по моей душе грязными сапогами.

– Я уничтожу этого мерзавца! Убью!

Арина отталкивает меня и вскакивает на ноги.

– Не смей! Только не это!

Она кричит с такой горячностью, с такой яростью, что невольно теряюсь, хлопаю ресницами и сразу не нахожу, что сказать.

– Почему нельзя? Ты все еще любишь этого говнюка? Да, как ты можешь? Вот вы, бабы, дуры!

– Ты не понял! – сразу тушуется она и даже краснеет. – Его непременно надо наказать, но это моя война! Моя!

Опять двадцать пять! Что за упрямая особа! Блаженная она, что ли? Я понимаю, есть у нее принципы, но не до такой же степени им следовать!

Я хватаю Арину за плечи и хорошенько встряхиваю. Она упрямо поджимает губы, смотрит на меня в упор.

– Ты забываешь, – тихо говорю ей. – Я в этой истории не посторонний человек и тоже хочу возмездия. И потом, одна ты с доктором не справишься, нет у тебя ни связей, ни власти. А в полиции будет твое слово против его. И его даже выглядит весомее и грамотнее, тогда как тебя он представит воровкой, тайком пробравшейся в отделение и укравшей тяжелобольную пациентку.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Это же моя мама! – возмущается Арина.

– А кого это волнует? Врач скажет, что перемещение пациентки связано с угрозой ее жизни, и ты снова загремишь под расследование.

– И что же делать? – губы у Арины дрожат, словно она вот-вот расплачется.

– Надо подумать.

Мы какое-то время молчим, потом она судорожно вздыхает и садится на стул. Дергает за край кухонное полотенце, лежащее на полке. Оно тянет за собой рисунки, которые веером рассыпаются по комнате. Арина жестко растирает лицо, едва сдерживаю себя, чтобы не отобрать у нее эту тряпку, перевожу взгляд и застываю: на полу лежат почти готовые модели стильной одежды, предельно простой по деталям и аксессуарам, но очень красивой.

Подбираю один эскиз.

– Это что?

Арина отмахивается:

– Так, балуюсь вечерами, когда есть свободное время. Кофе будешь?

Она ставит на плиту чайник, открывает холодильник, вытаскивает сыр и колбасу, а у меня во внутри все переворачивается, накрывает чувство дежавю. Казалось бы, дом чужой, девушка, совершенно не похожая на Лерку, а говорит и действует точно так же.

Я откладываю листок в сторону, подхожу к Арине со спины и крепко обнимаю ее. Она вздрагивает, локтем упирается мне в живот, но я не отпускаю.

– Постой так немного. Чуть-чуть!

Кладу голову ей на плечо, закрываю глаза и замираю. И словно возвращаюсь в прошлое. Ни с одной женщиной у меня не было такого единения, будто бродил-бродил во тьме в поисках половинки, нашел ее случайно, а теперь боюсь потерять.

Неужели влюбляюсь в женщину, которую столько лет ненавидел? Нет! Не может быть! Гоню эти мысли прочь.

– Эрик, что ты делаешь? – тихо спрашивает Арина.

– Набираюсь сил.

– Иди к жене набираться.

– Смеешься, что ли? К этой гадюке?

Отстраняюсь и плюхаюсь на стул, смотрю на Арину. А она выглядит такой соблазнительной с немного опухшими веками и дорожками слез на щеках, что мне хочется схватить ее в охапку, бросить на кровать и целовать-целовать, целовать до умопомрачения, до боли в губах, до отключки сознания. Даже прячу руки за спину, чтобы не осуществить это безумное желание.

Откуда она взялось, не знаю, но мозги напрочь отказались работать, зато между ног просыпается дружок, что б ему было пусто! Как не вовремя! Сажусь боком, не дай бог Арина заметит! Еще насильником назовет.

Она ставит передо мной чашку с кофе, придвигает тарелку с бутербродами.

– Ешь! – приказывает тихо.

– Угу, – отвечаю, не отводя взгляда.

Она смущается, начинает елозить, вскакивает, пересаживается на другой край стола. Хватает косынку и повязывает ее на шею. Потом не выдерживает и сует мне бутерброд в руку, которую подносит ко рту.

– Ешь! Ты сегодня весь день, как и я, в бегах.

Я тяну платочек за уголок, хочу, чтобы шрам смотрел на меня немым упреком и терзал душу муками совести.

– Не закрывай, не надо, – тихо прошу Арину. – Обещаю, как только разберемся с проблемами, сделаем тебе пластическую операцию.

– Обойдусь, я шрам почти не замечаю, привыкла. Не нравится, не смотри.

– Дело не в этом. Просто хочу исправить свои ошибки, – говорю тихо, терзая в пальцах бутерброд.

– А о Наталье ты зря так говоришь, она настоящая красавица. Получается, когда вы поженились, была любовь до гроба. Быстро же ты поменял свое мнение.

Я чувствую, как она пытается увести разговор в сторону, но не поддаюсь на ее уловку. Откусываю большой кусок, запиваю его горячим кофе, обжигающим рот, закашливаюсь. Арина шлепает меня по спине.

– Не было у нас никакой любви до гроба, – выдавливаю из себя. – Это договорной брак. После смерти Леры я держался только потому, что хотел тебе отомстить. Батя взял меня в оборот, приказал жениться. Мне было все равно. Я согласился, думал, может, смогу переключиться.