Марианна. Книги 1-6 - Жюльетта Бенцони

видеть его…

Наступила тишина, всеобъемлющая, такая гнетущая, что Марианна испугалась. Не смея поднять глаза на Язона, чтобы не увидеть того, что она могла прочесть на его лице, она повторила гораздо тише:

— Попытайся понять, что он представляет для меня.

Это… это выше моих сил.

Она ожидала приступа гнева, но голос Язона не изменил доброжелательности, — Я не знаю, что он представляет для тебя… и не могу знать. Нет-нет, не пытайся объяснить! Жоливаль сделал это с избытком, и мне известно все о его происхождении. Но теперь я скажу тебе, что он представляет для меня: просто красивый мальчуган, крепко скроенный и здоровый, которого ты долго создавала и произвела на свет в таких страданиях, что любая вина, даже если она имела место, при этом сгладилась, освятилась. А главное — он твой ребенок… только твой, к тому же он похож на тебя.

— Это правда, — поддержал его Жоливаль. — Он похож на портрет вашего отца…

— Ну-ка, хоть глянь на него! — настаивал Язон. — Наберись мужества посмотреть на него одно мгновение. В противном случае ты не та женщина…

Подразумевалось: «Ты не та женщина, в которую я верил».

Намек был ясен. Марианна слишком хорошо знала непримиримость личного кодекса чести Язона, чтобы не учуять опасность. Если она откажет ему в том, что он требует, она рискует увидеть, как уменьшается, словно шагреневая кожа, место, которое она еще занимает в его душе… Место, которое она имела веские основания считать менее значительным, чем раньше. Слишком долго жизнь заставляла ее играть — в глазах Язона — не особенно лестную роль… И она без всяких условий капитулировала.

— Хорошо, — вздохнула она. — — Покажи его мне, раз это так важно для тебя.

— Это правда очень важно! — подтвердил он серьезным тоном.

Марианна подумала, что он отдаст его ей в руки, чтобы она могла бросить на него взгляд, но он, быстро нагнувшись, положил свой легкий груз на одну из подушек, вплотную к плечу матери.

Она вздрогнула от этого неожиданного прикосновения, но удержала готовый вырваться возглас раздражения — Язон не спускал с нее глаз, ожидая ее реакции.

Тогда, очень тихо, она выпрямилась и повернулась на бок. Но впечатление от первого взгляда на ее ребенка было совсем не таким, как она предполагала.

В малютке не было не только ничего от его отвратительного производителя, но он был действительно прекрасен, как херувим, и сердце молодой женщины невольно пропустило один удар…

В пестроте вышитых одежек маленький князь спал с умилительной важностью, раскинув похожие на крохотные морские звезды ручки. Из-под кружевного чепчика выглядывали легкие как пух черные волосики, завившиеся в локоны над круглым личиком, цветом напоминавшим спелый персик. Должно быть, ему снилось что-то приятное, ибо уголки его маленького рта слегка подрагивали, словно он уже пытался улыбнуться…

Марианна как завороженная пожирала его глазами.

Сходство с ее отцом было неоспоримым. Его подтверждала и форма рта над крохотным подбородком, уже волевым, и хорошо вылепленный крупный лоб, признак ума. Созерцая это беззащитное существо, которого она так боялась, Марианна почувствовала, как что-то затрепетало в ней, что-то имеющее крылья и пытающееся освободиться. Словно готовилось новое рождение, без ее ведома тайно зачатое заговором между ее сердцем и разумом, неведомая сила вздымалась, не спрашивая, необходимо ли ей это.

Со своеобразной боязнью она осторожно протянула руку и совсем легко, с неуловимостью мотылька, коснулась пальцем маленькой ручонки. Жест робкий и не похожий на ласку… Но внезапно ручонка ожила, сомкнула пальчики и сжала ими палец матери, который удержала пленником с неожиданной для новорожденного силой.

И тогда что-то сломалось в Марианне. Это было как резко распахнутое порывом бури окно, и то, что ждало в ней, взлетело в небеса, заливая ее почти болезненной по силе радостью… Слезы выступили у нее на глазах и потекли по щекам, маленькие освежающие ручейки, смывающие злобу, отвращение, всю грязь, так долго накапливавшуюся в душе Марианны, удушая ее.

Какая разница теперь, в результате чего этот ребенок вторгся в ее жизнь и обрел свое существование?

С изумлением и восхищением она обнаружила, что он часть ее, плоть от ее плоти, кровь от ее крови, и она благодарна ему за это.

Стоя по обе стороны кровати, мужчины затаили дыхание, стараясь не шелохнуться, глядя только, как на их глазах совершается чудо пробуждения материнской любви. Но когда молодая женщина, пленница своего сына, заплакала, Язон снова нагнулся, осторожно поднял малыша и отдал его в руки матери, которые на этот раз сомкнулись вокруг него.

Маленькая шелковистая головка сама собой спряталась у теплой шеи в невольной ласке, потрясшей Марианну. Тогда она перевела на откровенно плакавшего виконта и улыбавшегося Язона взгляд, полный слез и сверкающий, как изумруды…

— Не изображайте бог знает что, — прошептала она. — Ваш маленький заговор удался. Вы победили меня…

— Не было никакого заговора, — сказал моряк. — Мы только хотели, чтобы ты согласилась, что твой сын самый красивый в мире.

— Ну хорошо, дело сделано. Я согласна.

Тем временем Жоливаль, никогда прежде так не плакавший, лихорадочно похлопал себя по карманам и одновременно достал носовой платок, в который затрубил, как труба Последнего Суда, и часы. С внезапным беспокойством он посмотрел на них, прежде чем обратил нерешительный взор к Марианне. Следивший за его маневрами Язон все понял и избавил от печальной роли разрушителя идиллии.

— Я знаю! — сказал он спокойно. — Уже больше часа, как О'Флаерти должен быть на берегу.

Окутавшая Марианну новая и такая непрочная вуаль счастья немедленно разорвалась. Укрытая ею, она на какое-то время забыла о том, что ей угрожает.

— О нет! — простонала она. — Неужели уже?

Торопливо, словно не желая чувствовать себя заключенной, Марианна протянула малыша Жоливалю, отбросила одеяла и хотела встать. Но она слишком переоценила свои силы, и, едва ее ноги коснулись пола, как закружилась голова, и молодая мать со стоном упала на руки подбежавшего Язона. Выпрямившись, он держал ее на весу, крепко прижимая к себе, обеспокоенный тем, какая она стала легкая. Он не мог себе представить, что разлука окажется такой жестокой, и покрыл поцелуями ее лицо. Затем, с тысячью предосторожностей, он вернул ее в шелковистое лоно постели и заботливо укрыл одеялом дрожащее тело.

— Я люблю тебя, Марианна… Не забывай никогда, что я люблю тебя. Но, Бога ради, будь рассудительной!.. Мы скоро встретимся, я уверен. Несколько недель, всего несколько недель, и мы снова будем вместе, а пока ты обретешь свои силы, здоровье… и ничто больше нас не разлучит.

Он был столь явно взволнован, что она